Казалось бы, церковь стояла твердо и нерушимо, но хотя, по официальным данным, количество православных, а также монашествующих и послушников росло, количество белого духовенства и монастырей уменьшалось. По сравнению с общим ростом численности населения (с 16 млн. человек в 1738 г. до 72 млн. в 1890 г.) количество религиозных учреждений и духовенства непрерывно и резко падало.
«На каждого православного жителя империи приходилось к концу XIX в. вдвое меньше церквей, в 2,5 раза меньше монахов, почти в 6 раз меньше белого духовенства и в 6 раз меньше монастырей, чем полтора столетия перед тем»[135].
Этому процессу способствовало законодательство, в частности закон от 1869 г., направленный на уменьшение причта. Из 50 млн. православных причащались и исповедовались только 35 млн., остальные считались православными по большей части формально. В какой-то мере это объясняет то, что произошло после революции 1917 г.
Церковь не ответила стремлению русской религиозной философии к ее обновлению. Она оставалась неизменной в быстро меняющемся мире. По словам П.Н. Милюкова, «церковь была призвана к воспитанию народных масс в духе официального православия в церковно-приходских школах». Но где нет постепенной эволюции, там грозит резкий переход. Пассивно-охранительная тенденция церкви вела к ее кризису. «Революция застала русскую церковь врасплох».
После Февральской революции закон от 17 июля 1917 г. признал полную религиозную свободу. Церковно-приходские школы передавались в ведомство Министерства народного просвещения. Через пять дней после Октябрьской революции Собором русской православной церкви (небольшим перевесом голосов) было принято решение о восстановлении патриаршества в России. Первый патриарх XX в. был выбран из трех по жребию (как в 1634 г.). Им стал митрополит Тихон (в миру В.И. Белавин; 1865–1925).
4 декабря 1917 г. большевики национализировали вместе с другими церковные и монастырские земли. Через две недели у церкви была отнята функция регистрации рождений и браков. В ответ новый патриарх назвал большевиков «извергами рода человеческого» и «заклинал верных чад церкви не вступать в какое-либо общение с ними». 21 января 1918 г. в Петербурге состоялся крестный ход против захвата большевиками Александро-Невской лавры, в котором участвовало несколько сотен тысяч верующих. Аналогичный крестный ход прошел через неделю в Москве. В ответ большевики 23 января 1918 г. издали декрет «О свободе совести и о религиозных общинах», получивший затем заглавие «Отделение церкви от государства и школы от церкви». В июле 1918 г. декрет был конституционно закреплен. Начался период государственного атеизма.
Собор русской православной церкви в своем решении назвал принявших декрет «безбожными, не русскими и не православными» и призвал народ сплотиться вокруг храмов и монастырских обителей для защиты попираемой святыни. Отмечалось, что «даже татары больше уважали нашу святую веру, чем наши теперешние законодатели», которые превращают Русь Святую «в землю антихристову». Вывод такой: «Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную врагам на поругание». Эпиграфом послания 13 октября 1918 г. патриарх Тихон берет слова: «Все, взявшие меч, от меча погибнут». В 1921 г. в Сремских Карловицах (Сербия) состоялся съезд епископов, священников и мирян, эмигрировавших из России, призвавший к восстановлению монархии. Церковные противники патриарха в России — «обновленцы» («живая церковь»), наоборот, стремились к сотрудничеству с новой властью.
23 февраля 1922 г. вышло правительственное распоряжение об изъятии в течение месяца всех не необходимых, непосредственно для целей культа ценностей и о передаче их на нужды голодающих. Патриарх был арестован, а власть в церкви захватили «обновленцы». В принятой ими платформе утверждалось, что мир эволюционировал Божьей волей, но посредством естественных законов. Бог есть Бог любви, а не грозный Судия. Спасение должно достигаться путем добросовестного выполнения общественных обязанностей, налагаемых жизнью. В целом это христианско-социалистическая программа не без влияния протестантизма и науки. «Обновленцы» утверждали, что коммунистическое государство стремится к осуществлению тех же целей, что и Евангелие. Созванный в 1923 г. Собор, в котором большинство не без помощи новой власти составили сторонники «живой церкви», объявил анафему, наложенную на советское правительство, недействительной и лишил патриарха Тихона священства и монашества. Восстановление патриаршества Собор объявил контрреволюционным актом, постановил закрыть монастыри, заменив их коммунистическими братствами.
После смерти находившегося под домашним арестом в Донском монастыре в Москве патриарха Тихона назначенный им местоблюститель Сергий подтвердил желание церкви быть лояльной к советской власти. После этого представители зарубежной русской церкви объявили себя независимыми от Московской патриархии. П.Н. Милюков в 1930 г. сделал вывод, вполне к настоящему времени оправдавшийся: «Всего вероятнее, что православная церковь переживет революцию, ни в чем не изменившись».
В годы Великой отечественной войны церковь оказала существенную помощь фронту. В 1943 г. было восстановлено патриаршество. Церковь выжила в период страшных гонений и к концу века вернула себе утраченное влияние и почти все материальные ценности, которые отобрали у нее за годы Советской власти.
В XX в. переходят все те богословские проблемы, которые возникла в предыдущем столетии. Большое значение имела обобщающая книга священника Георгия Васильевича Флоровского (1893–1979) «Пути русского богословия» (1937). Автор вновь подчеркнул роль византийской традиции в русской церкви.
Говоря о византийских корнях нестяжательства, Флоровский писал: «Разногласие между иосифлянством и заволжским движением можно свести к такому противопоставлению: завоевание мира на путях внешней работы в нем или преодоление мира через преображение и воспитание нового человека, через становление новой личности. Второй путь можно назвать и путем культурного творчества»[136].
Таким образом, творчество сопоставляется с религиозностью. Действительно, путь творчества есть путь преодоления мира.
Важным достижением русского богословия была дальнейшая разработка Сергеем Николаевичем Булгаковым (1871–1944) софиологии, т. е. учения о Софии как творческом начале. Николай Бердяев в работе «Смысл истории» сделал вывод на основе русской революции о наступлении решающего этапа борьбы между силами добра и зла, предшествующего Апокалипсису.
6.8. Философия
Начавшие печататься в XIX в. русские философы перешли в век XX. Крупнейшие из них — Н.А. Бердяев и П.А. Флоренский.
Бердяев писал о себе: «Я чувствовал себя существом, не произошедшим из „мира сего“ и не приспособленным к „миру сему“». Отсюда его тяга к творчеству: «Творчество не есть „жизнь“, творчество есть прорыв и взлет, оно возвышается над „жизнью“ и устремлено за границу, за пределы, к трансцендентному». Бердяев полагал, что «ныне нужно творчески продолжать дело старых учителей церкви, а не повторять их ответы на старые вопросы»[137]. Он назвал свое учение «философией свободного духа». Бердяев подчеркивал значение мистики, ее надконфессиональность. Мистики всех времен и народов перекликаются друг с другом на одном, им понятном языке. Обычное христианство заботится о среднем человеке и для него вырабатывает экзотерическое учение, опасаясь углубления в «тайну», но для сложных и утонченных душ не нужно даже обычного в мистике аскетизма и монашества. Им «даром дан дар». «Профетическая» мистика, мистика «пророческая», проникнутая эсхатологическими предчувствиями, есть мистика Духа. Это русский тип мистики — «мистика сердца как центра духовной жизни», стремящаяся к «обожению» мира и человека. Она есть «познание тайн бытия». «Догматы — мистические факты, факты духовного опыта».
Духовное творчество в данном направлении есть «творческое продолжение и завершение „богочеловеческого процесса“», активное приближение к царству Божию, «обожению» твари и человека. Эта цель достигается в церкви, но не во внешней церкви обрядов и таинств, для которых существуют приспособленные к среднему человеку учения «школьного богословия», а в церкви невидимой и вселенской, в которой сосредоточивается вся творческая жизнь. В ней «цветет красота космической жизни», творил Шекспир, Гете, Пушкин. Достиг вершины гнозиса Я. Бёме. В центре этой церкви — учение о богочеловечестве, о новом духовном роде человеческом, идущем от Христа. Процесс идет не сверху вниз, а снизу вверх: «Человек, а не ангел поднимается до недр Святой Троицы».
Вождем в восхождении от человеческого к божескому является пророк. Бердяев развивает представление о пророке, заложенное в знаменитом стихотворении А.С. Пушкина:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли.
<…>
Глаголом жги сердца людей.
Пророк «есть источник творческого движения в религиозной жизни, он не допускает окостенения и омертвления религиозной жизни, он дышит стихией свободы». Он «не уходит из мира для спасения души», как индийский мистик, а в соответствии с приматом соборности «стремится к совершенству человечества и мира, а не только личности».
Николай Бердяев связал с богословием новые научные эволюционные концепции и философскую концепцию творческой эволюции Анри Бергсона. Это этап синтеза науки, философии и религии. Философию Бердяева сближают с философией Григория Сковороды и мировоззрением духовных сектантов, в частности с духоборами. Но у него в соответствии с духом времени больший вес имеют творчество и свобода. Не столь радикальную позицию занимал П.А. Флоренский.