И щука въ скатерти лежитъ…
Сосѣди шумною толпой
Взошли, прервали тишину…
"Сонъ".
Въ другомъ стихотвореніи «Сонъ» опять передъ нами чисто-русскій деревенскій пейзажъ:
"Какъ утро здѣсь прекрасно!
Въ тиши полей, сквозь тайну сѣнь дубравъ,
Какъ юный день сіяетъ гордо, ясно!
Свѣтлѣеть все; другъ друга перегнавъ,
Журчатъ ручьи, блестятъ луга безмолвны:
Еще роса подъ свѣжей муравой,
Златыхъ озеръ недвижно дремлютъ волны…
Значеніе пушкинскихъ эпиграммъ. Политическія стихотворенія. "Къ Чаадаеву".
Еще въ лицеѣ Пушкинъ сталъ сочинять эпиграммы на различныя событія и дѣятелей лицейской жизни. По окончаніи лицея эти эпиграммы юноши-поэта пріобрѣтаютъ болѣе серьезный характеръ, — ими онъ разитъ теперь не только личныхъ своихъ враговъ, — но и принципіальныхъ противниковъ его литературнаго и политическаго либерализма: поражая противниковъ «Арзамаса» и враговъ Карамзина, онъ такъ же дерзко нападаетъ на тогдашнихъ вожаковъ русской государственной жизни — Аракчеева, Фотія, Голицына. Значеніе этихъ смѣлыхъ и злыхъ стишковъ громадно, — они были вѣрнымъ отраженіемъ того недовольства политикой императора Александра, которое созрѣвало въ сознаніи либеральной части русскаго общества. Но, кромѣ этихъ стихотворныхъ «проказъ», написалъ Пушкинъ въ это время и три серьезныя политическія стихотворенія: "Къ Чаадаеву", «Деревня» и «Вольность». Всѣ они сложились, очевидно, подъ живымъ впечатлѣніемъ чьихъ-то горячихъ искреннихъ рѣчей, случайнымъ слушателемъ которыхъ удалось быть Пушкину. Отзывчивый, какъ всегда, Пушкинъ, въ минуты подъема, настраивалъ свою "изнѣженную", шаловливую лиру на возвышенный ладъ, и тогда мечты о конституціи, объ освобожденіи крестьянъ, — мечты, модныя въ русскомъ обществѣ, находили y него прекрасное воплощеніе въ прочувствованныхъ стихахъ:
Товарищъ! вѣрь, взойдетъ она,
Заря плѣнительнаго счастья,
Россія вспрянетъ ото сна!..
"Деревня".
Въ стихотвореніи «Деревня» поэтъ тоскуетъ при видѣ "губительнаго позора, невѣжества русской деревни"; его возмущаютъ картины "барства дикаго" и "тощаго рабства". Кончается это стихотвореніе прекраснымъ вопросомъ:
"Увижу-ль я, друзья, народъ неугнетенный,
И рабство, падшее по манію царя,
И надъ отечествомъ свободы
Взойдетъ-ли, наконецъ, прекрасная заря?
"Вольность".
И шутливыя, и серьезныя политическія стихотворенія Пушкина ходили по рукамъ, переписывались, заучивались наизусть. Такая популярность указываетъ, что творчество поэта было вѣрнымъ «эхомъ» тогдашней повышенной политической жизни. Съ нимъ пришлось считаться петербургскимъ властямъ, и ода «Вольность» (сочинена въ періодъ отъ 1817 до 1819 г.) послужила предлогомъ для высылки поэта изъ столицы.
"Чернь".
Но если реалистическіе и политическіе мотивы очень замѣтны въ творчествѣ Пушкина, — не они характерны для этой эпохи. Онъ, по преимуществу, остается еще «эпикурейцемъ». "Черни презирай ревнивое роптанье" — поучаетъ онъ въ одномъ стихотвореніи, понимая подъ чернью всѣхъ «благоразумныхъ» людей, которые не понимали его эпикуреизма. Такой-же «чернью» былъ для него и "высшій свѣтъ", весь окованный "приличіями". По-видимому, готовъ онъ къ «черни» отнести и литературныхъ "старовѣровъ", — слишкомъ строгихъ Аристарховъ-псевдоклассиковъ.
Такимъ образомъ, уже въ этотъ первый періодъ опредѣлилось въ Пушкинѣ стремленіе къ независимости чувствъ и мысли, — «чернью», въ его глазахъ, была всякая среда, которая дерзала накладывать свое «veto» на свободное пользованіе всѣми благами свободной жизни.
"Русланъ и Людмила".
Преобладающими настроеніями лицейскаго періода проникнуто первое крупное произведеніе Пушкина: "Русланъ и Людмила" (начато въ 1817 году, окончено въ 1819 году).
Литературная исторія поэмы. «Народничество» въ поэзіи XVIII в.
По типу своему, это произведеніе принадлежитъ къ тѣмъ поэмамъ и романамъ конца XVIII-го и начала ХІХ-го вѣка, въ которыхъ ясно сказалось тяготѣніе къ творчеству въ «народническомъ» духѣ. Для полнаго осуществленія его — нужно было только понять народъ. Эго сдѣлалъ Пушкинъ, но гораздо позднѣе, въ періодъ жизни въ селѣ Михайловскомъ. Теперь-же онъ стоялъ такъ же далеко отъ пониманія народа, как Чулковъ, Поповъ, Карамзинъ и др. (см. II ч. моей "Исторіи русской словесности" стр. 293–298). Поэтому всѣ эти первыя "народническія произведенія" отразили на себѣ вліянія псевдоклассицизма и сентиментализма, — въ такой же мѣрѣ зависѣли они и отъ волшебно-рыцарскихъ романовъ; истинная-же «народность» русская очень слабо выразилась въ этихъ произведеніяхъ. Тѣмъ не менѣе въ тяготѣніи къ народному, въ интересѣ къ родному творчеству — великій смыслъ «народническаго» направленія. "Русланъ и Людмила" сложился цѣликомъ подъ вліяніемъ творчества этихъ писателей.
Такимъ образомъ, Пушкинъ былъ неправъ, называя содержаніе своей поэмы "дѣлами давно минувшихъ дней", "преданьями старины глубокой". Такъ опредѣляя свое произведеніе, онъ стоялъ на той обычной точкѣ зрѣнія, которая не только въ народныхъ былинахъ, но и въ романахъ Чулкова видѣла поэтическія воспомиванія о дѣйствительныхъ фактахъ русскаго прошлаго.
Мы видѣли уже, что волшебно-рыцарскіе романы Чулкова и Попова и др. тѣсно примыкаютъ къ поэмамъ Аріосто, Боярдо, къ романамъ-пародіямъ Виланда ("Оберонъ") и пр., съ тѣмъ только отличіемъ, что въ русскія подражанія вставлены имена русскихъ богатырей, — имена, взятыя изъ былинъ, a иногда и вымышленныя.
Построеніе волшебно-рыцарскихъ романовъ, иностранныхъ и русскихъ.
Какъ всѣ волшебно-рыцарскіе романы и поэмы ("Амадисы", «Пальмерины», "Влюбленный Роландъ", "Неистовый Роландъ"), такъ и романы Чулкова и Попова построены на шаблонныхъ схемахъ: рыцари разыскиваютъ красавицъ, потащенныхъ чародѣемъ, или какимъ-нибудь насильникомъ. Для освобожденія красавицы нужно преодолѣть рядъ трудностей, испытаній, надо вооружиться особыми «талисманами», "волшебными мечами", «копьями» и пр. Подвигъ, конечно, удается — чародѣй оказывается побѣжденнымъ, и благодарная красавица награждаетъ своею любовью избавителя-рыцаря. Здѣсь и добрые чародѣи, помогающіе герою совѣтомъ, или дѣломъ, здѣсь и волшебные замки, съ очарованными красавицами, и соблазны, и ужасы…
Построеніе поэмы Пушкина. Пародіи на волш. — рыц. романы. Поэма Пушкина — пародія. Достоинство поэмы.
Совершенно такъ же построена поэма Пушкина, — сравнительно съ романами Чулкова и Попова, въ ней нѣтъ ни одного новаго мотива, нозато она граціозна, удивительно свѣжа, вся пропитана тонкимъ остроуміемъ, блещетъ яркостью красокъ и легкой примѣсью изящнаго эпикуреизма, который такъ характеренъ для многихъ пушкинскихъ произведеній лицейскаго періода. Рыцарскіе авантюрные мотивы, которые y многихъ писателей разрабатывались серьезно, въ поэмѣ Пушкина разработаны шутливо: скептицизмъ ХVIII-го вѣка, вліянія Вольтера, Виланда, Гамильтона, Ла-Фонтена внесли въ юношескую поэму Пушкина эту своеобразную окраску, сближающую поэму Пушкина съ "пародіями" на рыцарскіе романы. Такимъ образомъ, это ироническое отношеніе автора къ содержанію своего произведенія и, въ то же время, полное неумѣніе разобраться, что въ сказочныхъ мотивахъ народнаго происхожденія, что книжнаго, — помѣшали первому произведенію Пушкина сдѣлаться «народнымъ». Къ достоинствамъ поэмы надо отнести прекрасную форму этого произведенія, легкій, игривый стиль, бодрое, задорное настроеніе, которое пронизываетъ всю поэму, ярко и полно отразившую на себѣ идеалы и настроенія лицейскаго періода.
Отношеніе русскаго общества къ поэмѣ.
Поэма была принята русской публикой восторженно — ясное доказательство того, что она пришлась по плечу русскому обществу, — въ ней видѣли старое, извѣстное, но сказанное на новый ладъ, возведенное въ дѣйствительную красоту.
а) Сочувственные отзывы о ней. b) Отрицательные.
Впрочемъ, критика русская раздѣлилась на два лагеря — одни восхваляли поэму, другіе ее осуждали. Жуковскій, послѣ прочтенія поэмы, подарилъ Пушкину свой портретъ, съ надписью: "побѣдителю-ученику отъ побѣжденнаго учителя". Другой «арзамасецъ» Воейковъ написалъ длинный разборъ поэмы, въ которомъ ее превознесъ, какъ произведеніе, въ «романтическомъ» духѣ написанное; онъ нашелъ въ поэмѣ и нравственную цѣль, которая достигнута поэтомъ, такъ какъ злодѣйство оказалось наказаннымъ, а добродѣтель торжествующей… Но Воейковъ не удержался и отъ упрековъ, — онъ нашелъ, что поэтъ недостаточно цѣломудренъ: "онъ любитъ проговариваться, изъясняться двусмысленно, намекать, употреблять эпитеты: "нагіе", "полунагіе", говоря даже о холмахъ и сабляхъ — напр.: "холмы нагіе", "сабли нагія"; онъ безпрестанно томится какими-то желаніями, сладостными мечтами и пр." Такъ наивно судилъ о поэмѣ Пушкина ея поклонникъ: онъ увидалъ въ ней «романтизмъ», котораго тамъ не было, — «нравоучительность», которая отсутствовала, и безнравственность тамъ, гдѣ была только игра молодой фантазіи. Еще курьезнѣе отзывы о поэмѣ ея противниковъ. Одинъ изъ нихъ хулилъ поэму съ точки зрѣнія псевдоклассицизма; попутно онъ высказывается и о народныхъ сказкахъ; ихъ онъ называетъ "плоскими шутками старины", несмѣшными, и незабавными, а отвратительными по своей грубости. Поэтому и поэма Пушкина показалась ему произведеніемъ вульгарнымъ, недостойнымъ печати. Онъ восклицаетъ: "позвольте спросить: если бы въ Московское Благородное Собраніе какъ-нибудь втерся (предполагаю невозможное возможнымъ) гость съ бородою, въ армякѣ, въ лаптяхъ и закричалъ бы зычнымъ голосомъ: "здорово, ребята!" — неужели бы стали такимъ проказникомъ любоваться!". Такимъ же "неприличіемъ" показался ему литературный дебютъ Пушкина.
Въ чемъ «новизна» поэмы?
Очень важно, что для стариковъ-псевдоклассиковъ поэма Пушкина показалась «проказникомъ», — это и было "новое слово", внесенное Пушкинымъ; за это превознесли его друзья-арзамасцы, за это на него напали старики. Вся сотканная изъ старыхъ поэтическихъ формулъ, поэма Пушкина была нова своимъ свободнымъ отношеніемъ къ литературнымъ традиціямъ; она не была романтическимъ произведеніемъ,