Гоголь о Пушкинѣ. Гоголь о реализмѣ.
Изъ критическихъ статей очень цѣнно разсуждевіе Гоголя о Пушкинѣ. "Нѣсколько словъ о Пушкинѣ". Въ этой статьѣ онъ впервые ясно и опредѣленно объясняетъ то понятіе «народность», которое русской критикой, въ примѣненіи къ Пушкину, толковалось вкривь и вкось: одни критики смѣшивали это понятіе съ «простонародностью», другіе съ "націонализмомъ". "Пушкинъ есть явленіе чрезвычайное и, можетъ быть, единственное явленіе русскаго духа, — писалъ Гоголь въ этой статьѣ. Это — русскій человѣкъ въ конечномъ его развитіи, въ какомъ онъ, можетъ быть, явится черезъ двѣсти лѣтъ. Самая жизнь его совершенно русская. Тотъ же разгулъ и раздолье, къ которому иногда, позабывшвсь, стремится русскій, и которое всегда нравится свѣжей русской молодежи, отразились на его первобытныхъ годахъ вступленія въ свѣтъ. Онъ остался русскимъ всюду, куда его забрасывала судьба: и на Кавказѣ, и въ Крыму, т. е. тамъ, гдѣ имъ написаны тѣ изъ его произведеній, въ которыхъ хотятъ видѣть всего больше подражательнаго. Онъ, при самомъ началѣ своемъ, уже былъ націоналенъ, потому что истинная національность состоитъ не въ описаніи сарафана, но въ самомъ духѣ народа. Поэтъ даже можетъ быть и тогда націоналенъ, когда описываетъ совершенно сторонній міръ, но глядитъ на него глазами своей національной стихіи, глазами всего народа, когда чувствуетъ и говоритъ такъ, что соотечественникамъ его кажется, будто это чувствуютъ и говорятъ они сами…" Въ этой же статьѣ Гоголь превознесъ Пушкина за его художественный «реализмъ» и опредѣлилъ сущность этого направленія, осудивъ романтизмъ за наклонность изображать только эффектное. Обвиненіе любопытное въ устахъ Гоголя, который въ эту пору еще самъ не отдѣлался отъ указанной имъ романтической слабости. Онъ защищаетъ Пушкина отъ нападенія критики, которая привыкла восхищаться его романтическими поэмами изъ кавказской и крымской жизни — и не поняла той "поэзіи дѣйствительности", съ которою великій поэтъ выступилъ въ "Онѣгинѣ", "Годуновѣ"… "Масса народа, — писалъ по этому поводу Гоголь, — похожа на женщину, приказывающую художнику нарисовать съ себя совершенно похожій портретъ; но горе ему, если онъ не сумѣлъ скрыть всѣхъ ея недостатковъ! Никто не станетъ спорить, что дикій горецъ, въ своемъ воинственномъ костюмѣ, вольный, какъ воля, гораздо ярче какого-нибудь засѣдателя, и, несмотря на то, что онъ зарѣзалъ своего врага, притаясь въ ущельѣ, или выжегъ цѣлую деревню, однако же онъ болѣе поражаетъ, сильнѣе возбуждаетъ въ насъ участіе, нежели нашъ судья, въ истертомъ фракѣ, запачканномъ табакомъ, который невиннымъ образомъ, посредствомъ справокъ и выправокъ, пустилъ по міру множество крѣпостныхъ и свободныхъ душъ. Но и тотъ, и другой, они оба — явленія, принадлежащія къ нашему міру: они оба должны имѣть право на наше вниманіе".
Изъ этихъ знаменательныхъ словъ видно, что пока Гоголь, защищая Пушкина-реалиста, призналъ равноправіе за обоими художественными направленіями, — недалеко было уже то время, когда онъ, вслѣдъ за Пушкинымъ, цѣликомъ перейдетъ на сторону реализма.
Беллетристическія статьи въ "Арабескахъ".
Къ «беллетристическимъ» статьямъ, вошедшимъ въ составъ «Арабесокъ», принадлежатъ три: «Портретъ» (въ первой редакціи), "Невскій проспектъ" и "Записки сумасшедшаго". Изъ перечисленныхъ первыя двѣ повѣсти тенденціозны; онѣ представляютъ собою конкретное изложеніе взглядовъ Гоголя на жизнь и психическій міръ художника.[144]
Исходя изъ своего возвышеннаго взгляда на значеніе поэта-художника,[145] полагая, что "всякій геній — благословеніе Божіе человѣчеству", онъ естественно интересовался тѣмъ, какія обязанности ждутъ "генія" на землѣ, какія радости и печали встрѣтитъ онъ въ обществѣ простыхъ людей. Въ 30-хъ и 40-хъ годахъ этотъ вопросъ о призваніи поэта, о борьбѣ поэта съ прозой жизни былъ жгучимъ и интересовалъ не одного Гоголя. Художникъ, музыкантъ, поэтъ — словомъ геній, стоящій выше людей, былъ любимымъ героемъ многихъ повѣстей и романовъ того времени, не только русскихъ, но и иностранныхъ (Гофманъ). Обыкновенно, этотъ "геній" былъ несчастливъ въ жизни; его оскорбляла «чернь», не понимавшая генія, и жизнь его кончалась почти всегда трагически.[146]
"Портретъ". "Чистое искусство".
Изъ повѣстей Гоголя особенно интересна «Портретъ»; надъ нею онъ много трудился и ее не разъ передѣлывалъ. Въ повѣсти разработаны двѣ темы — 1) о гибели художника Черткова и 2) о страшномъ ростовщикѣ. Въ первой темѣ развита мысль о томъ, что нельзя служить заразъ корысти и чистому искусству, практическимъ выгодамъ и идеалу. Злой геній убѣдилъ талантливаго художника, что "все дѣлается на свѣтѣ для пользы", что глупо голодать, уйдя отъ людей въ міръ чистыхъ грезъ. И художникъ послушался этого голоса, — прельстился благами міра, сталъ смотрѣть на искусство, какъ средство наживы, и сдѣлался ремесленникомъ, но разбогатѣлъ, потому что научился подлаживаться подъ вкусы «черни». Когда ему однажды удалось увидѣть произведеніе, написанное художникомъ-идеалистомъ, онъ понялъ, какому великому божеству измѣнилъ, но вернуться къ нему уже не могъ.
Взглядъ Гоголя на сущность и предѣлы художественнаго реализма.
Кромѣ этого возвышеннаго взгляда на искусство, которое должно быть чисто и свято, Гоголь высказалъ въ этой повѣсти еще интересную мысль о томъ, что «реализмъ», какъ художественный пріемъ, долженъ знать границы, что не все въ окружающей насъ дѣйствительности можетъ быть предметомъ художественнаго изображенія. Отвратительное лицо ростовщика, особенно его ужасные глаза, были такъ художественно написаны на портретѣ, что ужасъ овладѣвалъ всѣми, кто только его видѣлъ. Гоголь спрашиваетъ: "Или для человѣка есть такая черта, до которой доводитъ высшее познаніе искусства и, черезъ которую шагнувъ, онъ уже похищаетъ несоздаваемое трудомъ человѣка, — онъ вырываетъ что-то живое изъ жизни, одушевляющей оригиналъ. Отчего же этотъ переходъ за черту, положенную границею для воображенія, такъ ужасенъ? Или за воображеніемъ, за порывомъ слѣдуетъ, наконецъ, дѣйствительность, — та ужасная дѣйствительность, на которую соскакиваетъ воображеніе съ своей оси какимъ-то постороннимъ толчкомъ, — та ужасная дѣйствительность, которая представляется жаждущему ее тогда, когда онъ, желая постигнуть прекраснаго человѣка, вооружается анатомическимъ ножомъ, раскрываетъ его внутренность и видитъ отвратительнаго человѣка?"
Эти мысли художника Черткова были, на самомъ дѣлѣ, мыслями самого Гоголя въ этотъ періодъ его творчества, когда онъ отъ романтизма переходилъ къ реализму в старался самъ для себя опредѣлвть сущность этого художественнаго направленія.
Религіозное значеніе искусства.
Наконецъ, въ этой же повѣсти встрѣчаемъ мы идею о религіозномъ значеніи искусства. Художникъ, изобразившій ростовщика, изобразилъ, самъ того не подозрѣвая, дьявола. Когда онъ это узналъ, онъ ушелъ въ монастырь, постомъ и молитвой искупалъ свой грѣхъ, грѣхъ артиста, изображавшаго воплощеніе грѣха и зла — сатану. Съ тѣхъ поръ свое искусство онъ посвятилъ иконописанію, но долго не могъ отдѣлаться отъ вліянія сатаны. Наконецъ, онъ былъ прощенъ.
Такимъ образомъ, въ этой повѣсти Гоголь осудилъ то искусство, которое слишкомъ близко подходитъ къ жизни, не разбирается въ явленіяхъ дѣйствительности.[147] Конечную цѣль искусства усмотрѣлъ онъ въ религіозно-нравственной миссіи.
Литературная исторія повѣсти.
Повѣсть эта, какъ было уже сказано, явилась, какъ отвѣтъ на вопросы и сомнѣнія, волновавшіе самого Гоголя; кромѣ того, она опиралась на цѣлый рядъ перечисленныхъ уже выше русскихъ произведеній, трактовавшихъ подобныя же темы, которыя были популярны также и въ нѣмецкой романтической литературѣ (ср. Гофмана "Элексиръ дьявола"). Фантастическій элементъ повѣсти — исторія ростовщика-дьявола — тоже обыченъ въ нѣмецкой романтической литературѣ; сравнительно съ неудержимой фантастикой Гофлана, Гоголь еще является писателемъ очень умѣреннымъ: чутье художника-реалиста помогло ему удержаться въ границахъ.
"Невскій проспектъ".
Трагическая участь непримиреннаго съ жизнью идеалиста-художника представлена въ повѣсти "Невскій проспектъ". Пискаревъ, юный художникъ, съ пылкой прекрасной душой, погибаетъ потому, что не могъ примириться съ тѣмъ, что его вѣра въ неразрывную связь прекраснаго съ добрымъ и истиннымъ оказывается поруганной и осмѣянной. Такимъ образомъ, основой повѣсти является мысль о разладѣ мечты и дѣйствительности,[148] мысль о борьбѣ художника съ прозой жизни.
Повѣсть "Невскій проспектъ" представляетъ собой сочетаніе лирическихъ, патетическихъ мѣстъ съ удивительными реалистическими картинками. Гоголь описываетъ главную улицу столицы въ различные часы дня, описываетъ бытъ ремесленниковъ, офицеровъ, чиновниковъ, художниковъ…
"Записки сумасшедшаго".
Въ повѣсти "Записки сумасшедшаго" представленъ разладъ мечты и дѣйствительности, доводящій до безумія несчастнаго титулярнаго совѣтника Поприщина…
"У Гоголя нѣтъ болѣе трагичной повѣсти — говоритъ П. А. Котляревскій, — чѣмъ эти «Записки», читая которыя нельзя, однако, удержаться отъ смѣха. Самая грустная и романтическая мысль развита въ нихъ съ такимъ юморомъ и такъ реально, съ такимъ безпощаднымъ глумленіемъ надъ человѣческимъ разсудкомъ, что, за этимъ сарказмомъ, на первыхъ порахъ можно просмотрѣть трагическій паѳосъ разсказа".
Поприщинъ.
Титулярный совѣтникъ Поприщинъ, очевидно, имѣлъ больше претензій, чѣмъ дѣйствительныхъ основаній для того, чтобы занимать видное мѣсто въ современномъ ему обществѣ. Это былъ самолюбивый, даже честолюбивый муравей, котораго тяготила и мучила его ничтожность. И чѣмъ острѣе дѣлались его мученія, тѣмъ свободнѣе отъ власти разума становилась его мечта. Этотъ процессъ постепенной побѣды надъ разумомъ фантазіи, переродившей мечту въ галлюцинацію, — исторія постепеннаго помраченія разсудка — изображенъ Гоголемъ съ поразительной психологической вѣрностью.