По предложению Шувалова внутренние сборы были в 1753 г. упразднены, что вызвало ликование в народе, а чтобы казне убытка не было, переложены на привозные и вывозные товары, так что внешние пошлины были увеличены на 13%. Первоначально эта прибавка взималась отдельно (в русских деньгах, в отличие от прочей пошлины, взимаемой по тарифу 1731 г. в ефимках), и только в тарифе 1757 г. обе были слиты вместе.
Вместе с тем вернулись к таможенному откупу, который взял Шемякин с компанией, получивший звание обер-инспектора и ранг-майора, но еще до истечения срока Екатерина, вступив на престол, отняла у него откуп, ибо за последние полгода он не уплатил установленной суммы, вследствие чего казна «не малый убыток претерпевала», «да и вообще он (Шемякин) в беспорядочном правлении оказался». Шемякин оправдывался тем, что от соседних с границей жителей никакой помощи нет, напротив, они сами, по соглашению с поляками и с русскими купцами, собравшись человек по сто и более с ружьями и копьями, беспрерывно провозят товары, а удержать их нельзя по причине малочисленности команды на форпостах. Что же касается объезжающих границу военных команд, которые должны были бы оказывать содействие таможенникам, то они таможенных служителей немилосердно бьют и держат долгое время под караулом и тайно проезжающих с товарами людей из-за взяток пропускают через границу, оговоренных к следствию не дают, нарочно посланных в разъезды мучительно бьют, а на Колыбельском посте и смертное убийство учинилось{500}.{501}
В 1766 г. тариф был значительно понижен. Покровительственная пошлина ограничивалась 30%: «Оный излишек в 30% к поощрению быть может; ежели же не доволен, то такие фабрики держать бесполезно». Высокими пошлинами облагались лишь товары «к домашним уборам и украшениям, также к роскоши в пищи и питии следующие». Эта система сохранена была и тарифом 1782 г., но все же контрабандный привоз на западной сухопутной границе по-прежнему процветал, почему предложена была крайняя мера — вовсе закрыть эту границу[35]. Граф Миних, управлявший таможенными сборами, на это ответил, что хотя «сие есть самое легчайшее средство воспрепятствовать таможенным служителям делать вспоможение тайному привозу», но вместе с тем «сие средство будет подобно тому человеку, который все деревья в своем саду вырубить захотел для того, чтобы воры плодов не крали». Комиссия о коммерции, рассматривая вопрос о том, как бы «убавить» «воровство», ибо «искоренить никакого соединенного с свободою коммерции способа изобрести невозможно», находила, что не следует «разрушать» числа таможен, чтобы «не затворить чрез то течения торговли»; тем более, что и при закрытии западной границы нет гарантии, что товары не будут все-таки водворяться, ибо их нетрудно будет снабдить за границей клеймами русской таможни, почему заарестовать их на внутренних рынках как контрабанду невозможно будет. Несмотря на это, торговля все же была «утеснена»: указом 1788 г. был запрещен привоз через западную сухопутную границу всякого рода иностранных шелковых, шерстяных, бумажных и прочих товаров, также напитков и вещей, за исключением лишь некоторых изделий.
Так был разрублен гордиев узел: ребенок, по немецкой поговорке, был выброшен вместе с выливаемой ванной.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.Комиссионная торговля иностранцев в XVIII ст. Кредит. Вексель
Шторх, писавший в конце XVIII ст., указывает на то, что англичане, чтобы захватить в России торговлю в свои руки и укрепить ее за собой, ввели обычай уплаты авансом всей или части суммы за доставляемые в следующем году продукты. А в то же время русским они продавали иностранные товары в кредит на шесть, девять и даже двенадцать месяцев. Примеру англичан вынуждены были последовать и другие иностранные купцы в России, и для русских это было так удобно, что у них уже вовсе прошла всякая охота заниматься активной торговлей, столь трудной, требующей значительных сведений и капиталов и в то же время сопряженной с риском{502}.
На этот продолжительный и широкий кредит в торговле русских с иностранцами обращают внимание и другие авторы того времени. «Когда приближается зима, — говорит Шерер, — русские из внутренних губерний привозят иностранным купцам, находящимся в Петербурге, пеньку, лен, кожи и т.д. Уславливаются относительно цены и срока доставки товара. Договор записывается в таможне, иностранец-покупатель авансирует четвертую часть или даже половину выговоренной суммы, не получив еще ничего из обещанного товара. Если русский продавец честный человек, он держит свое слово, в противном случае он оставляет у себя товар, увозит с собой полученный аванс и более не показывается»{503}.
В начале XVIII ст. англичане жаловались на то, что «кредит, иже есть душа в купечестве, чрез нынешнее в платежах долгое продолжение и между купцами неисправность также и через волокитное поведение в получении суда утратился и разорился». Как сообщает Чулков, купцы присылали вместо себя в Петербург сыновей или приказчиков, которые покупали в долг товары у иностранцев, а на следующий год посылались уже другие, которых невозможно было заставить уплатить за взятые в предыдущем году товары. Хозяева отказывались платить деньги за приказчиков или отец за сына, хотя в выданных приказчиками или сыновьями обязательствах было написано, что деньги должны заплатить хозяева или родители. Правительство пыталось бороться с подобного рода явлениями, но всевозможные меры вроде обязанности записывать своих приказчиков в таможне и отвечать по их обязательствам, «как бы они хозяева сами то учинили», мало помогали. Эти распоряжения не выполнялись купцами, и прежние злоупотребления не исчезали{504}.
Но это все же не удерживало иностранцев от торговли с русскими и от широкого кредитования их.
Это подтверждают французы, путешествовавшие по России, в своем описании поездки, вышедшем в 1796 г. «Крепостные, — сообщают они, — не могут выдавать векселей, но это не мешает им пользоваться большим кредитом». Один английский коммерсант, поселившийся в Петербурге, рассказывал им, «что он ежегодно доставляет одному мужику с длинной бородой сукна на сто тысяч рублей, с рассрочкой платежа на год. Этот человек уезжает весной, продает сукно и возвращается в Петербург только следующей весной. Тогда он уплачивает за купленное в прошлом году, берет столько же в кредит и снова уезжает. Коммерсант даже не знает, откуда он родом и где его можно захватить, в случае неуплаты». Впрочем, заключают авторы, «такое доверие едва ли уместно по отношению ко всем»{505}.
И Георги объясняет, что «российские купцы по закупаемым ими у иностранцев товарам платят через долговременный, по большей части годовой срок, удовлетворяя однакоже продавца обыкновенными здесь процентами с покупной цены». Однако и он вынужден признать, что «есть и такие покупщики, кои совсем ничего не платят»{506}.
Из описания силезской торговли 1807 г. мы узнаем, что иностранному продавцу приходилось иногда более года ожидать уплаты по проданным товарам. «Полотно мы продаем русским, и это нередко связано с риском потери капитала: обыкновенно проходит вместо двенадцати месяцев 15, 18 и даже 24, пока последует расчет»{507}.
Шторх, как мы видели, приписывает распространение обычая давать авансы, как и кредитования русских, англичанам, утверждая, что «пока в торговле с Россией первую роль играли голландцы, выгоды для обеих сторон были одинаковые, купля и продажа совершалась в обоих случаях на наличные или в форме мены товара на товар или на краткий срок; только англичане это испортили»{508}.[36]
Между тем этот обычай появился еще до XVIII ст., гораздо раньше, чем англичане стали выдвигаться на первое место и забирать торговлю в свои руки, именно еще в XVII ст., когда наибольшее значение имели голландцы, англичане же после 1649 г. потеряли свои привилегии и свое влияние в России. Савари в своем «Совершенном купце» рассказывает, что доставляемые в Россию товары нередко оплачиваются лишь через два года, а закупаются тамошние продукты на наличные. Так поступают по крайней мере англичане и голландцы. И дальше он специально по поводу голландцев и их преимуществ в торговле с Россией по сравнению с французами подчеркивает, что они продают привозимые товары в кредит на год или на два, а закупают за наличные деньги, причем умеют отличать добросовестных должников от сомнительных{509}.
Таким образом, обычай этот установился гораздо раньше, по-видимому уже весьма давно. К концу же XVIII ст. он стал уже постепенно выходить из употребления. Георги, описав приезд русских купцов в Петербург и заключение контрактов с выдачей им части и даже всей суммы вперед, прибавляет, что «многие российские купцы привозят свои товары и без подряду и продают оные по торговым ценам или же ожидают лучших»{510}.
Наиболее подробно на этой перемене останавливается, однако, тот же Шторх в последнем (8-м) томе своего сочинения. Он рассказывает, что приезжающие в Петербург в ноябре или декабре русские купцы заключают договоры с иностранцами относительно поставки последним русских товаров, получая либо всю сумму вперед, либо только небольшой задаток, тогда как все остальное уплачивается им при самой доставке товара следующей весной. В зависимости от того, устанавливаются ли те или другие условия расплаты, и цена выговаривается неодинаковая, разница составляет от 8 до 10%. Так, лен стоит 38 руб. с авансом всей суммы и 40 руб. при задатке в 10 руб., сало 51 — 52 руб. в первом случае и 54 во втором, пеньковое масло — 3 руб. 75 коп., если выдается вся сумма вперед, и 4 руб., если продавец получает 50 коп. задатка, а остальное при доставке товара. «Прежде, — прибавляет он, — такие контракты с авансированием всей цены совершались гораздо чаще и составляли даже общее явление, так как русские купцы действительно на эти деньги закупали заказанные им товары у крестьян и на ярманках и без аванса, полученного у иностранцев, часто не в состоянии были бы собственными деньгами закупить продукты и доставить их зимой на рынок. Однако, ввиду значительного роста богатства у русских купцов, имевшего место в последние годы, этого рода контракты перестали носить обычный характер, во многих случаях стали даже редкостью. Ибо теперь русские закупают товары на собственные деньги и на собственные страх и риск, но запродают охотно зимою половину товара, который они затем весною везут в Петербург, чтобы сбыт половины был им обеспечен. Со второй половиной они выжидают летних цен, которые обыкновенно стоят выше, чем це