Здесь мы имеем перед собой обширную непроезжую окраину с редким населением и с крайне малочисленным купеческим классом, область, мало сообщающуюся с другими частями государства, но производящую обмен продуктами в своих пределах, обмен, совершаемый казаками и крестьянами помимо купцов.
Но и депутат от Олонецкого уезда, лежащего на другом конце государства, рассказывает, что купцы, ввиду отдаленности от селений и трудности проезда по дурным дорогам, особенно в погостах, которые находятся один от другого на расстоянии более 500 верст, не приезжают в города для покупки сельскохозяйственных продуктов.
Представитель от главной над таможенными сборами канцелярии граф Миних присовокупляет к этому, что многие купцы «или за недостатком капитала, или не имея знания и доброго поведения, почти совсем не упражняются в торговле, а употребляют себя на самые низкие работы или утопают в пороках». С другой стороны, «приманчивая прибыль и способность употреблять в оборот свои деньги суть причиною, что люди иного звания, но имеющие качества, противные вышеописанным, вошли в торговлю. Я говорю здесь о крестьянах, которые в продолжение почти ста лет, невзирая на все обнародованные в разные царства запрещения, не переставали производить торговлю и быть в оной заинтересованными на весьма значительные суммы». «Сему-то умножению капиталов и искусству своих новых участников» он приписывает «по большей части расширение русской торговли и нынешнее цветущее ее состояние»{532}.
Есть такие города, сообщает депутат от г. Зарайска, в которых нет вовсе купечества. Уфимский уезд, говорит другой депутат, населенный разными племенами, так обширен, что если проехать от одного до другого конца его по прямой линии, то получится около тысячи верст. Между тем в Уфимском уезде, кроме городов Уфы и Табынска, которые находятся на расстоянии 90 верст один от другого, нет нигде ни торгов, ни ярмарок. Притом в обоих городах купечества весьма мало, да и то «вовсе не капитальное». В состоянии ли какой-нибудь уфимский купец, при небольшом капитале и обороте, «удовольствовать всех живущих в Уфимском уезде народов» потребными им товарами?
На недостаточность купеческого класса по сравнению со значительностью оборотов и на отсутствие купцов во многих городах указывают и другие депутаты. Так, например, оказывается, что из одного Ливенского уезда, не говоря уже о других местностях Воронежской и Белогородской губерний, вывозится ежегодно на продажу до ста и более тысяч четвертей хлеба. В Елецкой провинции хотя и есть купечество, но заготовляемый в столь большом количестве хлеб не только в провинции, но и во всей губернии не мог бы найти себе сбыта. Крестьяне и везут его по рекам в Орел, Калугу, Мценск и на Гжатскую пристань, откуда хлеб отправляется в Москву, Петербург и другие местности. «Извольте же, высокопочтенное собрание, — прибавляет депутат, — представить, что последует, если этому ходу дела будет дано противоположное направление? Где, кроме показанных мест, земледельцы могут продать такое множество хлеба и прочих продуктов, когда в Ливнах нет ни одного купца, а живут почти все те же земледельцы?»
Неудивительно при таких условиях, если внутренняя торговля находилась в руках крестьян, как и однодворцев, казаков, татар и других групп преимущественно сельского населения.
Крестьяне не ограничиваются сбытом собственных произведений, а, разъезжая по разным местам, скупают лен, пеньку, холст, сукна, овчины, скот, вплоть до таких предметов, как шелк или бумага, и затем перепродают их по торжкам и ярмаркам и даже в городах, притом не только оптом, но и в розницу. Отправляясь в другие местности и переезжая из села в село на еженедельные торги, они скупают у своей братии сельскохозяйственные продукты и затем сбывают уже их купцам. В Нижегородской губернии, где находились такие «знатные села», известные уже в те времена своими промыслами, как Лысково, Павлово, Ворсма, Мурашкино, на многочисленных торгах и ярмарках крестьяне сбывали кузнечные, слесарные и оловянные изделия, платье, шапки и рукавицы, всякого рода обувь и конскую сбрую (хомуты, узды, шлеи), кожи, деревянную посуду, как и хлеб, соль и другие съестные припасы.
Крестьяне вступают и в «большие торги». Скупая товары, они приобретают значительные капиталы и «усилились подобно купцам». Они ездят на Макарьевскую и Ирбитскую ярмарки, провозят товары в дальние сибирские города, как сухим путем большими обозами, так и на судах от Тобольска через Томск до Иркутска и за Байкал до Селенгинска и Якутска. Они продают и меняют товар на товар в городах и на заводах, по селам и деревням всякого звания людям, оптом и в розницу, «без всякого опасения». На вырученные деньги они закупают меха — соболей, песцов, бобров, лисиц камчатских, белку, горностая — и, возвращаясь с этими купленными товарами, продают и меняют их в таком большом количестве, что их операции превышают обороты купцов.
Они ведут, следовательно, торговлю не одними сельскохозяйственными продуктами, но и привозимыми из дальних местностей, из Сибири пушными товарами, торговлю в крупных размерах, производимую на больших расстояниях.
В восточных губерниях имеется много крестьян, как и местных жителей — татар, которые, разъезжая по уездам и городам и даже посылая от себя приказчиков, закупают не только кожи и овчины, сало, воск и мед, но также иностранные товары, как, например, голландские сукна кармазинные и полукармазинные, шелковые материи, краски, и все это везут в особенности на Оренбургскую и Троицкую ярмарки. Ввиду значительности своих капиталов они «удовольствованы» в гостиных и меновых дворах лучшими лавками; им принадлежат «со въезда азиатских народов у ворот первые лавки», и «тех азиатов они удерживают при своих лавках и не допускают к другим внутрь».
В широких размерах и не одними только сельскохозяйственными продуктами они производят торговлю и в других местностях.
Так, например, в Балахнинском уезде Нижегородской губернии в селе Городец, где каждую субботу производятся «знатные» торги, крестьяне, не имея пахотной земли, продовольствуются ведением «купеческого промысла», покупают и продают как русские, так и иностранные товары — персидские и иные шелковые ткани. Они торгуют по Волге хлебом и рыбой в значительных размерах, строят лодки и даже большие суда и отправляют на них товары в Санкт-Петербург, Астрахань и другие города. Крестьяне отвозят хлеб, пеньку, лен, холсты и сукна, мед и воск и предметы животноводства (масло, сало, мясо, кожи) даже к портам и вывозят их за границу; или же от имени купцов и по их письмам крестьяне торгуют не только русскими товарами при портах, но и иностранными внутри России{533}.
Таким образом, крестьяне не ограничиваются сбытом оптом и в розницу, на ярмарках и в городах, русских сельскохозяйственных продуктов или изделий кустарных промыслов, закупаемых ими, но производят во многих случаях и такие операции, которые во всяком случае считались недозволенными им: сбыт иностранных изделий внутри страны, торговля с восточными народами, доставка русских товаров к портам и даже экспорт последних за границу. Наблюдая эту широкую деятельность крестьянского населения, многие авторы (Бюш, Шторх, Бюшинг) говорят о «большой склонности русского населения к торговле» — только в этом смысле можно понимать их слова.
Депутат Екатерининской комиссии Миних был прав, говоря, что крестьяне в продолжение ста лет, несмотря на все запрещения, не переставали заниматься торговлей «и быть в оной заинтересованными на весьма значительные суммы».
Запрещение такое мы находим еще в Соборном уложении 1649 г. В нем (гл. XIX) устанавливается прежде всего обязанность для всех занимающихся торговлей приписываться к посадскому тяглу. «А которые всяких чинов люди на Москве ем-лют государево денежное и хлебное жалование и лавки за собою держат, и найму ют, и всякими промыслы промышляют, опричь стрельцов: и тем людем быти по-прежнему в своих чинех и служити государевы службы с государева жалованья. А с торговых со всяких промыслов быти им в тягле в сотнях и в слободах и в ряд с черными людьми подати давати, а службы никакой тяглой не служить; а кто не похочет в тягле быти, и тем людем лавки свои продать государевым тяглым людем» (ст. 4). Эта обязанность «в тягле быти» распространяется и на пушкарей, затинщиков, воротников, каменных плотников и кузнецов, которые «сидят в лавках и всякими торговые промыслы промышляют» (ст. 12).
Исключение сделано только для стрельцов, казаков и драгун, которым «с торговых своих промыслов платити таможенные пошлины, а лавок оброк, а с посадскими людьми тогда им не платити и тяглых служеб не служити» (ст. 11). Напротив, для крестьян исключение установлено в другом направлении — они вообще торговлей заниматься не могут, записываться в тягло им не разрешается. «А будет у тех пашенных крестьян на Москве и в городех есть лавки и погребы и соляные варницы: и им те лавки и погребы и варницы продать государевым тяглым людем, а впредь лавок и погребов и варниц опричь государевых тяглых людей никому не держати» (ст. 5){534},[38].
Крестьянам дозволяется только наравне с приезжими людьми и с иностранцами временно приезжать в города и продавать товары оптом из гостиных дворов. «А чьи крестьяне учнут к Москве и в городы приезжати из уездов со всякими товары: и им те товары продавати по вольным торгом бесценно, на гостине дворе с волов и стругов, а в рядах лавок не покупати и не наймовати» (ст. 17).
Это положение изменяется только при Петре. В 1699 г. было дозволено записываться в купечество казенным, патриаршим, монастырским и помещичьим крестьянам, желавшим жить в Москве ради торговли; а в следующем году вышел указ о взятии в посады крестьян, которые живут в городах на тяглых землях, занимаются торгом и тягло платят, и о запрещении городских промыслов тем, которые в посады записаться не пожелают. В 1711 г. Петр приказывает Сенату «денег как возможно собирать», а также — ради этой фискальной цели — «буде подлинно купецким людям никакого препятствия и обиды в торговых их промыслах от того не будет», то позволить «всякого чина лю