дем торговать всеми товары везде невозбранно», «точно с такою ж пошлиною, а вместо десятой деньги по пре-порции с торгов класть». В том же году последовало уже безусловное разрешение «всякого чина людем» торговать везде «своими именами». Из последнего видно опять-таки, что причиной являлись фискальные соображения, ибо, не имея права торговать «своими именами», крестьяне в особенности вели торговлю на имя купцов и не платили соответствующих сборов{535}.
Таким образом, Петр дал возможность сельским жителям селиться в городских посадах, заниматься торговлей и переходить в купцы. «Беломестцам и дворцовым крестьянам, которые на Москве торгуют всякими товары в лавках, платить с тех своих товаров десятую деньгу и подати с посадскими людьми в ряд». Не только крестьяне, но и дворяне могут заниматься торговлей; если кто из младших детей дворянских фамилий захочет идти в купеческое звание или в какое знатное художество, говорится в указе 1714 г., то им сего в бесчестье не ставить. Запрещена была торговля только военным. Регламентом главному магистрату все регулярные граждане городов были в 1721 г. разбиты на три гильдии, причем к первой отнесены банкиры, знатные купцы, имеющие значительные отъезжие торги или торгующие разными товарами в рядах, а также лекари и аптекари, шкиперы, ювелиры, живописцы; ко второй гильдии — торгующие мелочными и харчевыми товарами и ремесленники; третий же разряд, который не назван гильдией, составляли чернорабочие и иные наемники, которые хотя и почитаются гражданами, но нигде «между знатными и регулярными гражданами не счисляются». Главный магистрат должен был «ведать всех купецких людей», чтобы «рассыпанную сию храмину паки собрать»{536}.[39]
Вместе с введением подушной подати для крестьян в размере 80 коп. с души обложены были и городские обыватели по 40 алтын с души. Однако и в том и в другом случае это был лишь средний оклад, который множился на количество душ той или иной категории, и затем полученная сумма развёрстывалась между ними, в зависимости от степени зажиточности плательщиков: «А им верстатися между собою городами по богатству». В гильдиях старосты должны были с согласия всех граждан уравнивать подушный сбор, «по рассмотрении каждого гражданина в пожитках состояния, самою сущею правдою, без лицеприятия, — чтоб пожиточные'к посемейные облегчены, а средние и бедные семьянисты отягчены не были, — дабы в том никому, а наипаче бедным людям обиды излишние и, сверх возможности, тягости не было»{537}.
Упомянутые подушные деньги в 80 коп. с души крестьяне обязаны были платить и в случае перехода их в посад, переход же самый допускался свободно для всех крестьян — «вольно, чьи 6 ни были», но под условием, чтобы торговые обороты их составляли не менее 500 руб., а если они везут товары к Петербургскому порту, то не менее 300 руб. Мало того, даже беглые крестьяне, если они, долгое время пробыв в посаде, оказывались помещичьими и дворовыми людьми, хотя и наказывались кнутом за утайку своего звания, но не отдавались обратно прежним владельцам, а записывались в посад, если они производили торги на указанные суммы в 300 и 500 руб.{538}
XVIII ст. можно найти много примеров зачисления отъезжих к портам торговцев не в первую гильдию, как следовало по регламенту, а во вторую и даже в третью, очевидно исходя из состоятельности. Городовое положение 1785 г. принимает этот принцип: к первой гильдии отнесены купцы с капиталом в 10—150 тыс. руб., ко второй — с капиталом в 5—10 тыс. и к третьей — с капиталом в 1 — 5 тыс. Впрочем, оно комбинирует этот принцип «пожиточности» все же с делением по характеру торговли: к первой гильдии отнесены занимающиеся как внешним, так и внутренним торгом, ко второй только внутренним, к третьей мелочные торговцы.
Но крестьяне, по общему правилу, предпочитали жить по-прежнему у себя в деревнях и не нести посадского тягла. Могли ли они в этом случае заниматься торговлей? На это еще указ 1700 г. отвечал: торгующих или имеющих кожевенные и иные промыслы крестьян «взять в посады, а которые крестьяне не похотят, и им никакими торгами нигде не торговать и промыслов никаких не держать, и в лавках не сидеть, а жить им за помещиками». А в указе 1722 г. прибавлено: «А которые живут в деревнях, тем товары продавать в города градским посадским, а самим в городах и слободах не торговать; также таких в пристани морские не допускать торговать, ежели в посад не запишутся»{539}.
Следовательно, если крестьянин не записался в посад, то он не мог ни торговать в городах и слободах, ни держать лавок, амбаров, погребов и промышленных заведений, ни «ездить» к портам. Дозволялось только, как это было установлено еще Соборным уложением, продавать товары на гостином дворе с возов и стругов, но только оптом городским посадским.
Указом 1745 г. запрещалась торговля и во всех слободах и селах, расположенных «в ближнем от городов расстоянии». А в таможенном уставе 1755 г. (гл. X, п. 4) говорится: «Крестьянам позволяется в знатных селах и деревнях, состоящих по большим дорогам и не в ближнем от городов расстоянии, ради проезжающего народа и их необходимых крестьянских нужд, по приложенному при том пункте реестру (в него входят посуда, земледельческие орудия, одежда, сбруя, домашняя утварь и т.п.) мелочными товарами торговать… а кроме тех товаров другими, також в городах и слободах городских и кои слободы и селы расстоянием не далее пяти верст, отнюдь не торговать под конфискованием всех таких неуказанных товаров»{540}.
Что касается дворян, то, согласно тому же таможенному уставу 1755 г. (гл. II, п. 9), им разрешается продавать только «домашние свои товары, которые в собственных их деревнях у них и у крестьян их родятся и за домовными расходами бывают в остатке, а не скупные у других». Продавать их помещики могут «в тех городах, в которых те их деревни» находятся, но могут «на продажу везти и в другие города» и в обоих случаях сбывать и в розницу. Наконец, им дозволяется отправлять эти свои произведения «в морские российские пристани и на государственную границу, в том запрещения им [не] чинить», но только в этом случае «продавать их оптом, кому они похотят, а врознь отнюдь не продавать, под опасением конфискации»{541}.
Таким образом, помещикам, в сущности, давалась возможность как торговать в городах повсюду оптом и в розницу, так и отправлять товары к портам и сбывать их оптом, и устанавливалось только одно ограничение — чтобы это были продукты, которые у них «родятся», а не покупные.
Купцы всем этим были весьма недовольны — не только широкими правами, предоставленными дворянам, но еще в гораздо большей степени тем, что лица других сословий, в особенности крестьяне, вопреки запрещению им торговать, раз они не записались в купечество, все-таки производили торговлю в значительных размерах.
Их взгляд выражает Посошков, когда в 1724 г. пишет: «Бу-де кто коего чина нибудь аще от синклита, или от офицеров, или от дворянства, или из приказных людей, или церковные причетники, или и крестьяне похотят торговать, то надлежит им прежний свой чин отставить и записаться в купечество, и промышлять уже прямым лицом, а не пролазом и сякие торги вести купечески с платежом пошлин, и иных каких поборов с купечества, равно со всем главным купечеством, и без согласия купеческого командира утайкою по-прежнему, воровски ничего не делать».
Особенно интересовал его крестьянский торг, по поводу которого он говорит: «А буде кой крестьянин может рублев на сто торговать, тот бы чей ни был крестьянин… то бы записался в купечество… а уже пахоть ему не пахать, и крестьянином не слыть, а слыть купеческим человеком и надлежит уже быть под ведением магистратским». Вообще же говоря, «крестьяне знали бы свою крестьянскую работу, а в купеческое дело ни мало не прикасались бы». «А буде кой крестьянин и богат, то бы он пустоши нанимал, да хлебом насевали, тот излишний хлеб продавал бы, а сам у них крестьян у иных крестьян ни малого числа для прибыту своего не покупал бы». В последнем и заключалась вся суть. Раз он «не взят в купечество», то и не должен «вступаться» в него, скупать у других товары, «а буде купит хотя одну осьмину, а кто… пришел в таможню, известит, то у того торгаша взято будет штрафу сто осьмин, а кто о том донесет, дать десять мин»{542}.
Если «посторонних торговцев», в особенности из крестьян, «не унять, то весьма обогатитись купечеству невозможно и собранию пошлинной казны умножиться не от чего будет». Эта точка зрения, высказываемая Посошковым, проходит красной нитью и через доклады депутатов от городов в Екатерининской комиссии 1767 г.
Российское дворянство, заявляет депутат от купечества Рыбной слободы (впоследствии Рыбинска), приняло уже положение, которого лучше и нельзя желать. Оно пожаловано вольностью, пользуется многими другими преимуществами, владеет деревнями. Поэтому и купечество, полагая свою надежду на высочайшие щедроты, уповало, что и оно не останется без милостивого призрения и получит способы к поправлению бедного своего состояния, а через то избавится от стыда перед счастливыми европейскими купцами. Но вместо ожидаемого поправления русскому купечеству готовится большое отягощение, как будто оно не чуждо для государства. Вместо того чтобы в силу указов Петра Великого утвердить за купечеством его права и вольности, многие депутаты, напротив, предлагают, чтобы как благородному дворянству, так и крестьянам предоставлено было пользоваться купеческим правом, отчего купечество неминуемо придет в разорение, а с этим и коммерция в совершенный упадок. Ибо хотя ныне крестьянам и разночинцам и запрещено по закону торговать, но, несмотря на это, купцы терпят от них много обиды и помешательств. Что же будет тогда, когда законом всякому дозволено будет торговать?