В 1666 г., при заключении русско-английского договора, англичане добивались того, чтобы им дано было право продавать товары друг другу. Русское правительство находило, что этот вопрос касается внутреннего законодательства и в договоре разрешен быть не может{549}. Напротив, в трактате 1797 г. «соглашенось», чтоб подданным обеих сторон (ст. 4) «позволено было держать» товары «в своих домах или магазинах, продавать или менять оптом, свободно и без притеснения, не принуждая их записываться в мещанство того города или места, где они будут жить и торговать» (последнее было установлено Городовым положением 1785 г.)[40].
Георги в своем «Описании Санкт-Петербурга 1794 г». сообщает о том, что «иностранное купечество отправляет единственно торг оптом и по большей части по комиссиям». Но несколькими страницами дальше он прибавляет, что «некоторые из иностранных купцов, кои по состоянию своему удобнее могут отправлять торг в розницу, нежели оптом, достигают намерения своего, записавшись во 2 или 3 гильдию. Многие из них завели находящиеся ныне здесь во множестве английские и французские, немецкие и голландские магазины, сверх того, магазины для женских уборов, модные, мебельные магазины и проч.»{550}.
Вопрос об этих магазинах обсуждался в «мнениях», поданных в «особенное собрание», которое было созвано в 1793 г. в связи с падением вексельного курса. В докладной записке, представленной от имени большинства русских купцов, наряду с предложением пресечь «вкоренившийся» крестьянский торг иностранными товарами, совершаемый «под всякими ложными видами», в качестве «средства» к возвышению курса выдвигается в первую очередь проект запретить мелочную торговлю, производимую «в противность городового положения» иностранцами нерусского подданства; это «злоупотребление» распространилось настолько, что таковые иностранцы, содержа «в домах магазины», подрывают и разоряют природных здешних купцов и мещан. В другом мнении (купца Самойлова) также дается совет «отрешить товарные в домах магазины», принадлежащие нерусским подданным, а заодно запретить иностранцам записываться в российское купечество.
Но какое отношение эти «товарные в домах магазины», столь неприятные русским купцам, могли иметь к вексельному курсу? В мнении купца Девкина говорится о необходимости запретить их «яко гнезда роскоши и мотовства». Роскошь же, читаем в другой записке вологодского купца Большого-Лаптева, «вредна потому наипаче», что оная состоит из таких вещей, «за которые платить не внутри государства, а за море переводить должно», а эти магазины привели к тому, что товары, которые прежде употреблялись в одних только знатных домах, ныне вошли почти во всеобщее употребление. Иностранцы же, получая «чрезвычайный барыш от продажи выписанных по удобному сношению с иностранными фабрикантами на великие суммы ненужных товаров, деньги переводят за море». Таким образом, продажа «прихотных» товаров иностранцами и переход барышей в руки их, а не купцов ведет к отливу звонкой монеты за границу и роняет вексельный курс.
Соответственно этим заявлениям «особенное собрание» в своем заключении обращает внимание на домовые магазины иностранцев с модными товарами, которые не только противоречат Городовому положению и причиняют «великий подрыв всему природному российскому купечеству», но и наносят «непомерный вред государству», увеличивая ввоз иностранных «роскошных и не нужных» товаров. Владельцы их, обогатившись «толь легким образом», наконец уезжают «в свои отчизны» и увозят «безвозвратно все скопленные неправедными способами капиталы» и там «делятся с товарищами своими, кои, живучи за морем, участвовали с ними во всех выгодах и преимуществах, природному российскому купечеству и мещанству высочайше дарованных». Так что снова выступает на сцену «подрыв природному купечеству»{551}.
В этом заключении упоминается о существовании модных магазинов как в обеих столицах, так и вообще в больших городах, где они, очевидно, являлись первыми лавками, открытыми вне рядов и гостиных дворов и устроенными на европейский манер. Как и первые магазины современного характера на Западе, они имели в виду богатую публику, сбывая предметы роскоши, и, вероятно, были изящно обставлены, имели витрины и выставки{552}.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯТоварообмен в XIX ст. Вывоз и привоз
В первой половине XIX ст. (1800—1860) обороты нашей внешней торговли развивались следующим образом: (в среднем за год, в тыс. руб. зол.){553}:
1801-1805 …… 75 108 — 52 765 — 127 873
1806-1808 …… 43169 — 31819 — 74 988
1812-1815 …… 61 986 — 39106 — 101 092
1816-1820 …… 91 712 — 70 049 — 161 761
1821-1825 …… 81372 — 72 250 — 153 622
1826-1830 …… 85 715 — 79 687 — 165 402
1831-1835 …… 94 319 — 80 999 — 175 318
1836-1840 …… 118 435 — 101 096 — 219 531
1841-1845 …… 132 323 — 119 864 — 252 187
1846-1850 …… 151 757 — 131 522 — 283 279
1851-1855 …… 133173 — 129 962 — 263 135
1856-1860 …… 225 594 — 205 866 — 431 460
Сравнивая начальный и конечный пункты, получаем увеличение оборотов за промежуточный период почти в 31/2 раза (вывоза в 3 раза, привоза в 4 раза). Но рост не отличается равномерностью. Этому препятствовали войны — сначала Наполеоновские, затем Крымская война, в области вывоза возрастание задерживается и в 30-х годах. Но еще гораздо быстрее, чем до 60-х годов, рост в следующие полвека: в 1909—1913 гг. вывоз достигает (в среднем) 11/2 млрд., привоз 1140 млрд. руб. — увеличение в 7 и 51/2 Раз» а всего оборота в 6 раз (с 431 до 2640 тыс. руб.).
В XVIII ст. товарообмен совершался почти исключительно морем{554}; сухопутная торговля еще к концу этого столетия имела совершенно минимальное значение (менее 6% всего оборота). В начале XIX ст. (1802 — 1804) она возрастает до 12% оборота в области вывоза и до 22% в сфере привоза, а в половине XIX ст. сухопутный вывоз достигает 27%, привоз 37% оборота. Роль сухопутной торговли, следовательно, растет, но крупные размеры она приобретает лишь во второй половине XIX ст., под влиянием развития железнодорожной сети. В 1908—1912 гг. (в среднем) привоз по сухопутной границе (533 млн.) превышает половину всего привоза (53%), тогда как вывоз (365 млн.) доходит всего до четверти экспорта — вывоз по-прежнему совершается морем.
Морская торговля к концу XVIII ст. сосредоточивалась почти исключительно на Балтийском море — остальные моря, в том числе Черное с Азовским, к тому времени не играли никакой роли. Это положение не меняется и к началу XIX ст. — 85% привоза и 91% вывоза идет на порты Балтийского моря. Лишь к половине XIX ст. участие его в экспорте падает до 61%, ибо третья часть всего экспорта — это в особенности экспорт хлеба — переходит к Черному и Азовскому, тогда как в импорте на долю Балтийского моря и теперь приходится свыше четырех пятых — 84%. Здесь уже намечается то важное положение, которое южным морям суждено было занять впоследствии в отношении вывоза русских произведений, где они с течением времени выдвинулись на первое место. В начале XX ст. Черному морю с Азовским принадлежит в области вывоза первое место (в 1908—1912 гг. в среднем 550 млн., Балтийское 430 млн.) — в силу опять-таки экспорта хлеба, — тогда как в отношении привоза оно сильно отстает от Балтийского (Балтийское дает 350 млн., Черное с Азовским всего 84 млн. или одну четверть) — в особенности весь привозимый каменный уголь идет ведь на балтийские порты{555}.
По расчетам Гулишамбарова, обороты нашей внешней торговли составляли к началу XIX ст. ок. 4% (3,7) всего мирового товарообмена (107 млн. из 2860), и тот же процент сохраняется и полвека спустя — 3,6 (284 млн. из 7875), не изменяется значение России в мировом обмене и в 80-х годах и к концу XIX ст. (3,8 и 3,4%).{556} На первом месте стоит во все эпохи Великобритания — в 1800 г. 22%, в 1850 г. 20% всего мирового оборота; если взять одни только европейские государства, то доля Англии получается (в начале 40-х годов, по Редену) в 37%{557}.
В частности, Англия «первенствовала обширностью своей внешней торговли» и у нас — так это было в XVIII ст.{558}, осталось и в первой половине следующего. Согласно В. И. Покровскому, в 1846—1848 гг. ровно третья часть нашего товарообмена (33,6%) находилась в ее руках, именно 37% вывоза и 29% привоза, тогда как участие Германии в то время не превышало 11% (8 по вывозу и 16 по привозу), Франции — 10% (10,4 и 9,2). Для периода 1849 — 1853 гг. тот же автор, взяв одну лишь торговлю России по европейской границе, получает для Англии 49% по привозу и 34% по вывозу, для Пруссии всего 5,5 (вывоз) и 11,2% (привоз), для Франции — 7,1 и 10,8%. В вывозе нашем по азиатской границе почти две трети приходится на Китай (60%), в привозе оттуда только две пятых (44%), вообще Китай (в обмене по всем границам) занимает 4-е место — вслед за Англией, Германией, Францией{559}. В этом выразился оживленный обмен, преимущественно в Кяхте, русских мехов, бумажных тканей, шерстяных материй и юфти на китайский чай, в котором состоял почти весь привоз из Китая.