Писавший в 1850 г. Г. П. Неболсин также приходит к тому выводу, что в вывозе сырых материалов и других товаров (кроме хлеба) доля Англии (в 1842 — 1846 гг.) достигает почти половины (48%), но должна еще более увеличиться, если иметь в виду, что большая часть товаров, вывозимых в прусские порты, отправляется также через Мемель, Кенигсберг и Данциг в Великобританию, и туда же идут почти все товары, объявляемые к вывозу «в Зунд», и фигурирующие под этой рубрикой, по прибытии туда, в Гельсингер, корабли получают приказы о дальнейшем следовании.
Напротив, вывоз в Германию (в Пруссию и ганзейские города — последние не входили в состав Германского таможенного союза) был в середине XIX ст., по-видимому, гораздо ниже, чем это кажется на основании статистических записей, ибо значительная часть вывозимых туда товаров предназначена была для других мест. Так, например, лес шел через прусские порты, дальше в Англию, Францию, Голландию; шерсть, доставляемая на бреславльские ярмарки, приобреталась там не только немцами, но и для английских, французских, бельгийских суконных фабрик, почти все русские меха, отправляемые морем в Любек или Штеттин или через австрийскую границу на Броды, свозились в Лейпциг, где их закупали торговцы из самых различных стран Европы; полотна через ганзейские города вывозились в Америку.
Но подобным же образом далеко не весь хлеб, который в то время экспортировался из наших черноморских портов в Константинополь, Триест, Геную, Ливорно, Марсель, может быть отнесен на счет вывоза в эти южные страны. Большая часть его лишь складывалась там до получения заказов, а затем везлась дальше, в особенности в Англию и Францию. Поэтому-то на долю Англии приходилось и в области нашего хлебного экспорта значительно больше тех 2,2 млн. руб., или 13%, которые показывает статистика». Исчислив все истоки заграничного сбыта наших сырых произведений, находим, что, по огромному расходу их в Великобритании, это государство имеет в нашей отпускной торговле значительный перевес над другими странами Европы»{560}. Это видно из следующих данных по вывозу из России вообще и в Англию в частности за 1842-1846 гг.:
Лен, тыс. пуд. — 3120 — 2418
Пенька, тыс. пуд. — 2649 — 1852
Шерсть, тыс. пуд. — 709 — 232
Сало животное, тыс. пуд. — 3364 — 3018
Кожи сырые, тыс. пуд. — 145 — 53
Щетина, тыс. пуд. — 74 — 45
Льняное семя, тыс. четв. — 1097 — 530
Лес, тыс. руб. — 2939 — 1353
Но из Англии поступала и третья часть всех привозимых к нам товаров. Она доставляла всю получаемую из-за границы для обработки на бумаготкацких фабриках бумажную пряжу, половину привозимых к нам (производимых в колониях) пряностей, около половины красильных веществ (сандала, индиго, кошенили), почти половину бумажных тканей, третью часть шерстяных материй.
В конце XVIII ст. в Англии совершился крупный переворот — появилась новая техника, машины. И в течение всей первой половины XIX ст. Англия являлась монополистом — она пользовалась машинами, в то время как весь остальной мир еще работал ручным способом. Она и снабжала мировой рынок изделиями своих машин. Для этого ей нужно было сырье в обширных размерах. Россия (наряду с Соединенными Штатами и британскими колониями) и являлась поставщиком сырья для английских фабрик — льна и пеньки, шерсти, сала, кож, щетины, льняного семени. А в то же время, как доносил в 1807 г. Савари Наполеону I, произведения английской промышленности были повсюду распространены в России. Англия доставляет дворянам сукно для их одежды, мебель для их домов, посуду для их стола, все, включая до бумаги, перьев и чернил, и, подчиняя себе их вкусы и привычки, она связала Россию с собой тонкими, но бесчисленными и прочными узами{561}. Еще в середине XIX ст. русский помещик носил фрак, который составлял в то время повседневную форму одежды, из «аглицкого» сукна, действительно привезенного из Англии, а не изготовленного в России (последнее его не удовлетворяло), белье из английского тонкого полотна; те немногие фабрики, которые в то время у нас были, пользовались машинами, выписываемыми из той же Англии.
Картина изменилась лишь во второй половине XIX ст., и к началу XX ст. (1909-1913 гг.) 44% привоза и 29% вывоза приходилось на долю Германии. Англия была отодвинута на второй план (привоз 13%, вывоз 20). За ней следовали в области вывоза Голландия (12) и Франция (6%), в сфере привоза Китай и Соединенные Штаты (7 и 7%). На самом деле вывоз в Германию превышал 29%, ибо значительная часть русского хлеба, показанного в качестве вывезенного в Голландию, в действительности шла транзитом в Германию[41].
Это вытеснение Англии Германией совершилось под влиянием перемены в характере нашей внешней торговли, как и в связи с промышленным развитием Германии с конца XIX ст. Место прежнего дворянина, закупавшего дорогие английские товары лучших сортов, занял массовый потребитель текстильных, металлических, химических, кожевенных и всякого рода иных изделий, которые Германия стала доставлять ему по дешевым, доступным ему, ценам. Она же снабжала развивавшуюся русскую промышленность каменным углем, хлопком, машинами — блестящее развитие ее металлургической, каменноугольной, электротехнической, машиностроительной индустрии давало ей эту возможность, а умение приноровиться к вкусам и потребностям русского массового покупателя (реклама, коммивояжеры, долгосрочный кредит) облегчало ей достижение цели. А Россия взамен этого давала ей хлеб, в котором Германия нуждалась с 70-х годов, и сырье для ее фабрик и заводов — лес, кожу, лен, меха, шерсть, нефть, которые частью возвращались к нам обратно в переработанном виде.
Неболсин указывает на ограниченное участие русского купечества во внешней торговле еще и в середине XIX ст., вследствие чего она остается по-прежнему в зависимости от иностранцев. «Коренные русские купцы ведут свои коммерческие дела большей частью с портовыми комиссионными конторами, не производя заграничного торга на собственный счет». «Весьма немногие имеют прямые сношения с заграничными торговыми домами». Из «Видов торговли» (официального издания) можно усмотреть, что в 1847 г., когда вывоз составлял 134 млн. руб., коренными русскими купцами отправлено товаров всего на 3 млн., т.е. менее 3%, а из всего привоза ими выписана всего девятая часть. В списке купцов, производивших торг при петербургском порте на сумму свыше 50 тыс. руб., числится не более 20 русских фирм, обороты которых составили 8 млн. руб., тогда как обороты иностранных фирм — 94 млн. А в Одессе, Таганроге и других южных портах купечество состоит из греков и итальянцев и нет ни одного коренного русского. Только меновая торговля с Китаем находится в руках русских купцов, да и то лишь потому, что иностранцы к ней не допускаются, остальную же азиатскую торговлю русские также мало производят, предоставляя ее армянам, татарам, бухарцам, персам. Причина всего этого, по мнению Неболсина, заключается в недостатке коммерческих сведений, приобретаемых «коммерческим воспитанием, которое одно может возвысить купца на степень образованного негоцианта».
В частности, результатом отсутствия торговых связей является привоз различных товаров не из мест их произрастания или выделки, а из других стран-посредниц. Так, среди произведений южных стран фрукты, масло деревянное, соль доставляются к нам оттуда непосредственно, напротив, испанские и португальские вина привозятся из Англии, итальянский шелк — из Пруссии и Любека. Но точно так же промышленные изделия английские, французские, швейцарские, приобретаемые для России на лейпцигских ярмарках, доставляются оттуда из Любека и Штеттина. Отсюда и действительные суммы привоза из той или другой страны не совпадают с соответствующими записями.
Но иностранцы обращают в свою пользу и выгоды от перевозки товаров между Россией и другими государствами. Даже в год необыкновенного оживления в хлебной торговле, в 1847 г., когда в наши порты прибыло и отбыло до 14 тыс. судов, среди них имелось менее 2 тыс. (1786) под русским флагом, или всего 12%. Считая груз этих иностранных судов в 168 млн. руб. (всего перевезено в этом году товаров на 191 млн. руб.) и принимая фрахт по самому умеренному счету, в 10%, получаем потерю России в 16 млн. руб.
Да и у тех немногих судов, которые плавают под русским флагом, одно название русских судов. Одни из них ладьи, употребляемые лишь в сношениях между беломорскими портами с Норвегией, на других, выходивших из наших южных портов, экипаж состоит из греков, а все остальные принадлежат Финляндии{562}.
Как мы видим, в смысле инициативы и предприимчивости в области торговли, установления непосредственных сношений, развития торгового мореплавания Россия и к середине XIX ст. немногим ушла вперед по сравнению с эпохой XVIII ст.
Н. Семенов, писавший через несколько лет после Неболсина (в 1859 г.), признает, что, «не имея собственных торговых домов за границей, русское купечество принуждено обыкновенно обращаться с поручениями к иностранным домам», иностранец же, действуя как комиссионер заграничных домов, «и при отправлении за границу наших товаров избирает для этой перевозки преимущественно перед русским свой отечественный корабль». Русские судохозяева не в состоянии «состязаться с чужеземными кораблями даже в собственных портах, а тем менее в иностранных, где русских торговых контор вовсе не существует и где консулы наши, большею частью будучи тамошними уроженцами, не берут на себя труд достать нашему кораблю какой-либо груз». Отсюда «нахождение всей нашей внешней торговли в руках иноземцев» и «охлаждение духа нашего купечества к заведению своих собственных кораблей для непосредственных заграничных сношений».