Этот шаг Владимира показал, что он был крупным государственным умом. Но на этом он не успокоился. Вскоре ему стало ясно, что введенная им религиозная система неудовлетворительна: если она и создает некоторое государственное единство, то она не достигает целиком того, чего он хотел: она устарела по принципу.
Оглядываясь вокруг себя, Владимир видел, что западные державы исповедуют христианство, хазары — иудаизм, арабы — мусульманство, словом, все исповедуют монотеизм и что все они не идолопоклонники, только отсталые в культурном отношении народы исповедуют язычество — политеизм. Естественно, что Владимир решил принять одну из культурных религий.
Сделал это он по весьма зрелом размышлении и использовав все возможности, чтобы не сделать ошибки при выборе. Он не только беседовал с представителями разных религий, разбирая догматы последних, но и посылал специальные посольства в разные страны для ознакомления с религиями на месте.
Некоторые заумные историки считают сообщения летописи об этом красивой выдумкой, но и здесь у них «осечка»: правду они не сумели отличить от лжи.
На деле сведения о поисках веры мы находим не только в русских летописях, но и в исторических источниках других народов. Вот цитата из труда профессора физики и вместе с тем ученого-гебраиста Д. Хвольсона («Восемнадцать еврейских надписей из Крыма»)[137]: «Я, один из верных сынов Израиля, Аврам, сын Мар-Симха, уроженец города Саппарада (Боспора, т. е. Керчи. — С. Л.), из царства наших братьев, благочестивых прозелитов хазар, в год нашего Исхода 1682, т. е. 4746 от Сотворения мира, согласно эре, употребляемой нашими братьями-евреями в городе Матарха (Тьмуторокань), я был послан в Персию нашим господином князем хазар Давидом в тот момент, когда он принимал послов от князя Рош Мешех из города Циоба (Киоба — древнее название Киева, употреблявшееся иностранцами[138]. — С. Л.), пришедших к нашему господину, чтобы ознакомиться с религией (нашей)…»[139] Некоторых, например Башмакова (1951)[140], смутило выражение «Рош Мешех». На деле никакого затруднения эти слова не представляют: слово «Рош» употреблялось древнееврейскими источниками[141] для обозначения Руси, что же касается «Мешех», то оно отражает распространенное в древности мнение, нашедшее свое отражение даже в «Истории России» князя Щербатова, что руссы происходили от Мосоха, или Мешеха, потомка Ноя[142]. Следовательно, в приведенной цитате речь идет о «мешеховской» Руси, дополнительное же указание на Киев выясняет все окончательно. Не забудем, что имеются и другие свидетельства, в мусульманских источниках, о посольствах Владимира.
Что решение Владимира было сделано не наспех, видно из того, что Владимир долго изучал этот вопрос и взвешивал все за и против. На вопрос греческого проповедника, что он (Владимир) думает делать (после убедительной и произведшей впечатление речи), Владимир ответил: «Подожду еще немного».
Приходится удивляться зрелости государственного ума Владимира. Из всего видно, что решение уже было им сделано, но он терпеливо выжидал удобного момента, зная, что его переход в другую религию будет много значить для той религии, в которую он перейдет, но он хотел поэтому и государственной выгоды при этом.
Удобный случай представился очень скоро. Восстание Варды Фоки[143], явившегося под самые стены Царьграда, поставило двух братьев, византийских императоров, в отчаянное положение, — они погибали. Они взмолились о помощи к Владимиру, с которым у них были не слишком-то хорошие отношения. Тот выслал шеститысячный отряд, и, хотя Варда Фока смеялся над руссами, руссы в происшедшем сражении сыграли решающую роль, в следующем же сражении Варда Фока скончался в разгар битвы, по-видимому, от разрыва сердца, восстание было подавлено, и императоры спасены.
Ценой помощи Владимира была рука сестры императоров Анны, порфирородной принцессы, руки которой напрасно добивался для своего сына германский император Оттон. Анна была самой высокопоставленной невестой во всей Европе. Но именно ее руки и добился Владимир, этот «выскочка», parvenu, от которого отказалась гордая полоцкая княжна Рогнеда, ибо не хотела «розути робичича», т. е. сына рабы. (Один из наших коллег был чрезвычайно оскорблен таким отзывом нашим о Владимире. Однако правда всегда имеет основания на существование, а, во-вторых, мы лично ничего не видим оскорбительного в нашем утверждении о Владимире, наоборот, именно то, что он не происходил из выродившейся аристократии, и обеспечило его успех в жизни, он был истым сыном народа и сделал поэтому много для народа. — С. Л.)
Владимир отлично понимал, какое положение он приобретет, женившись на византийской принцессе, — эта женитьба сразу покроет его плебейское происхождение и поднимет его к рангу самых знатных властителей в Европе. Есть основания думать, что Владимир при женитьбе получил официально от Византии какое-то высокое звание: так было в других случаях выхода замуж византийских принцесс, и недаром, вероятно, монеты, чеканенные Владимиром, изображают его в одежде, присвоенной царям.
Цена помощи Владимира для византийских императоров была ужасающей, и они… отреклись от своего обещания, как только были спасены. Владимир немедленно пошел на Корсунь, взял ее после долгой осады и заявил, что если он не получит обещанной руки Анны, то он сделает с Царьградом то, что и с Корсунью. Угроза была не шуточная, ибо силы Византии были истощены, положение на болгарской границе напряженное, да и в самой армии находился шеститысячный отряд руссов.
Тогда императоры выставили формальную отговорку: выдать принцессу-христианку за язычника — вещь невозможная. Вот тут-то Владимир и ответил, что он готов креститься. «Крестись сначала!» — настаивали императоры. Но Владимир остался верен себе, он ответил: «Пришлите попов, которые крестят меня, и принцессу; после крещения нас повенчают». Императорам пришлось уступить, и византийская порфирородная принцесса с плачем («как в плен») отправилась через море к своему жениху.
История крещения Владимира показывает, что это вовсе не был личный шаг, как его бабки Ольги, — это был зрелый, давно обдуманный шаг, шаг государственный, ибо принятие Владимиром христианства означало христианизацию всей Руси. И это Владимир понимал и предвидел. Старую, языческую веру, от которой он уже давно решил отказаться, он променял на руку принцессы[144], и византийская порфира прикрыла его происхождение по матери (подумаешь знатность: сын девки-ключницы!).
Здесь нельзя не отметить попутно и другую «осечку» историков. В летописи сказано, что Ольга, узнав о связи Светослава с Малушей, в гневе услала ее в ее сельцо Будутино, где Владимир и родился.
Так вот, историки понимают слова «ее сельцо», как сельцо не княгини Ольги, куда она услала рожать свою непрошеную невестку, а Малуши! Где это видано, чтобы у ключницы-девки было свое собственное сельцо? Ведь гордая Рогнеда недаром звала Владимира «сыном рабы» и, отклонив его предложение, согласилась выйти замуж за брата Владимира, но от благородной матери. Таковы логические способности некоторых историков.
Приняв христианство, Владимир приступил к искоренению старой веры чисто по-русски, т. е. немедленно начал полный разгром не так-то давно воздвигнутых идолов, и не только в Киеве, а во всей стране («Русские долго запрягают, но быстро едут», — сказал как-то Бисмарк).
Не менее решительно поступил Владимир и в отношении населения (ничем не хуже Петра I): всему населению Киева было приказано явиться на Днепр креститься.
«Кто бы ни был богат или убог или нищ, но если не придет креститься, — противен мне да будет». Угроза слышится не шуточная. Переводя на современную терминологию, Владимир называл неявившихся «врагами народа».
Здесь, конечно, не место излагать, как происходила христианизация Руси и каковы были ее этапы. Одно очевидно и важно: явился новый мощный фактор, объединявший впервые много— и разноплеменное государство. Явилась связь, объединявшая не поверхностно, а глубоко Новгород и Киев, Червен[145] и Ростов, славянина и чудь, ятвяга и печенега.
Лавина совершенно новых идей обрушилась на все население Руси. Это была колоссальная духовная революция, революция, потрясшая Русь и определившая весь дальнейший ход ее развития. Переворот был, конечно, глубже, чем впоследствии при Петре I.
Родились новые понятия, идеалы, обычаи, родились новая мораль и новое понимание жизни. Начался целый период «бури и натиска», когда старое валилось, а новое появлялось. Это движение охватило все племена без исключеиия (одних раньше, других позже) и определило их единство. Создалась точка центростремительных сил, к которой тянулись отовсюду нити-потоки.
Явилась, однако, не только одна государственная религия, единый новый строй жизни, но явился, что, может быть, еще важнее, единый общегосударственный язык. Богослужение на церковнославянском языке вовлекало в одну орбиту все инородные племена, подчиненные Руси. Христианизация означала для них и другое — русификацию. Естественное желание понимать службу христианской церкви порождало и знание церковнославянского языка.
Далее, священнослужители и монахи проникали в самые глухие уголки Руси, неся с собой русификацию и централизацию. Если прежде власть князя в Киеве выражалась в силе его дружинников, то ныне власть князя опиралась и на всех представителей духовенства, которое осуществляло собой ту же центральную власть, но распоряжалась не телами, а душами граждан.
Вспомним также, какое огромное количество преступлений являлось подсудным не князю, а митрополиту, и наказания выражались не только в штрафе в гривнах, но часто и в отсидке в «церковном доме».