[84] Конечно, Юрий Давыдович не один властвовал в княжестве и должен был делить его с родными и двоюродными братьями.
На востоке и юге рязанские пределы еще менее могли иметь определенный характер, нежели на севере и западе. В последнем случае распространение границ встречало сильное противодействие со стороны суздальских и северских князей, между тем как в противоположном направлении рязанская колонизация довольно свободно могла углубляться в соседние леса и степи. Здесь она встречала дикие племена финнов и половцев, которые должны были отступать перед высшей ступенью гражданственности, и действительно, границы княжества не замедлили далеко раскинуться в эту сторону. На востоке они терялись в мордовских дебрях. Впрочем, мы имеем несколько данных, чтобы указать на них приблизительно. Во-первых, город Кадом, упоминаемый под 1209 г., можно принять за крайний рязанский пункт по реке Мокше, во-вторых, при нашествии Батыя говорится, что татары стали на Онозе, а рязанские князья встретили их на границах своих владений и стали на Воронеже. Что берега Воронежа были заселены, на это указывает эпизод о Ярополке Ростиславиче, который после битвы на Колокше искал убежище у здешних жителей.[85] Во второй половине XI и в начале XII вв. все пространство к югу от Прони было занято кочевьями половцев, но в XII столетии славянское население мало-помалу начало оттеснять кочевников далее в степи. Берега верхнего Дона покрылись цветущими городами, впрочем, действительно ли они были «красны и нарочиты зело», как говорится в известном путешествии митрополита Пимена, об этом судить трудно, может быть, автор увлекся тут собственным красноречием. Имена этих городов остались для нас неизвестны за исключением одного или двух. Недалеко от истоков Дона, как видно, лежал Кир Михайлов; по названию города можно предположить, что основателем его был пронский князь Кир Михаил; Пронск, как видно, служил митрополией придонских колоний. Далее можно еще назвать Дубок на Дону. Самым крайним укрепленным пунктом на Рязанской украйне был Елец, расположенный на нижнем течении Быстрой Сосны, он упоминается в первый раз под 1147 г.[86]
Итак, с востока и юга Муромо-Рязанское княжество в виде дуги облегали обширные земли мордвы и половцев. Соседство дикарей, конечно, не могло не иметь значительного влияния на внутреннее и внешнее развитие княжества: отношения к ним вообще были враждебны. Реже летописи упоминают о войнах с мордвой, чаще о половцах. До XIII в. мы собственно один раз встретили серьезную войну с первыми, именно в 1103 г.; о мелких столкновениях летописцы умалчивают, слухи из этой глухой стороны, конечно, доходили до них редко. Поэтому для нас очень важно описание походов, которые были совершены в 20-х годах XIII ст. войсками великого князя Юрия II. Первый поход предпринят был осенью 1228 г. под начальством племянника Юрьева Василька и боярина Еремея Глебовича Окой и Волгой, но из-за Нижнего они воротились по случаю ненастной погоды. Зимой того же года, в январе, сам великий князь с братом Ярославом, двумя племянниками и Юрием Давыдовичем Муромским двинулся в Мордовскую землю и напал на волость Пургаса. Русские пожгли и потравили жито, избили скот, а пленников отослали домой. Мордва укрылась в леса и тверди, а те, которые не успели спастись, были избиты отроками Юрия. Отроки других суздальских князей, желая также отличиться или рассчитывая на добычу, потихоньку углубились в лесную чащу, но попали в засаду и были истреблены неприятелями, которые в свою очередь не избежали мести со стороны русских. В то же время один из болгарских князей пришел на Пуреша, другого мордовского владетеля и притом Юрьева присяжника; но, услыхав о том, что великий князь жжет мордовские села, ночью бежал назад. Русские князья воротились домой с полным успехом. В следующем году Пургас попытался было отомстить за опустошение своей волости и напал на Нижний Новгород, но был отбит. Потом сын Пуреша напал с половцами на Пургаса, истребил его войско и русских, находившихся у него в службе, так что Пургас едва спасся с немногими людьми. В 1232 г. великий князь опять посылал свои войска на мордву с муромской и рязанской помощью; русские снова пожгли неприятельские селения. Эти войны бросают свет на географическое состояние и быт мордовского племени в те времена и приводят нас к следующим заключениям. Страна их была покрыта дремучими лесами; мордвины вели жизнь оседлую, занимались скотоводством и Земледелием, жили в селениях. Хотя городов не встречаем, но слово тверди, употребленное летописцем, заставляет предполагать какие-то особенные места, вероятно, укрепленные самой природой. Можно также предположить существование торговой деятельности по соседству с болгарами и русскими. В политическом отношении мордва не представляла никакого единства и управлялась туземными князьями. Эти князья часто находились во враждебных отношениях между собой; таковы Пургас и Пуреш. Усобицы, ослабляя силы мордовского племени, заставляли и владетелей искать себе союзников, и таким образом облегчали соседним народам доступ в глубину мордовских земель: так Пуреш прибег к покровительству великого князя владимирского, а Пургасу помогают болгары. Местные владетели настолько богаты, что могут нанимать иноземных ратников: у Пургаса находим в службе сбродную русскую дружину, а сын Пуреша приходит на него с половцами. Все это показывает, что в XII в. мордвины начинают группироваться в значительные массы, во главе которых становятся туземные князья, вероятно, соединившие в своих руках власть прежних сельских старшин. Такое соединение в массы дало им возможность с большим успехом теснить соседей, что, без сомнения, и вызвало походы в таких значительных силах со стороны великого князя владимирского, который в свою очередь воспользовался междоусобиями местных владетелей.
Не таким оседлым как мордва, но еще более диким и беспокойным народом являются половцы. Южная часть рязанской украйны была охвачена ими с трех сторон; русские города на берегах Дона и поселения на Воронеже, кажется, не мешали варварским ордам иногда раскидывать свои кочевья внутри угла, который образуют эти две реки. Борьба рязанцев с половцами шла непрерывно до самого появления татар. С половины XII в. перевес заметно склоняется на сторону первых; половцам удаются внезапные набеги, но лишь только варвары заслышат, что рязанские князья собираются вместе, они немедленно бегут в степи. В преследованиях своих князья все более и более углубляются в Половецкие земли, например, в 1150 г. они побили их на реке Великой Вороне, а в 1199 г. вместе с Всеволодом III прогнали половцев к берегам моря и прошли вдоль все Придонские степи. Но такие походы не могли прекратить набегов; княжеские усобицы по-прежнему давали повод варварам опустошать русские поля и селения то в виде разбойников, то в качестве союзников; князья дружились с ханами, вступали с ними в родство, искали у них убежища и войска в случае своих неудач.
Такое соседство, как мордва и, в особенности, половцы, разумеется, могло только задерживать внутреннее развитие Рязанского княжества и положило своего рода печать на формы быта. Оно вредило благосостоянию края и поддерживало в постоянном напряжении грубые физические силы народа.
Трудно определить, насколько славянский элемент в продолжение первого периода в истории Муромо-Рязанского княжества проник в массу туземного населения; но, вообще говоря, в начале XIII в. он не был еще значителен. К нему принадлежало, конечно, большинство городского сословия и часть сельских жителей между Окой и Проней; особенно скоро разрасталось славянское племя по берегам Оки. От начала XIII в. до нас дошли названия пяти погостов, расположенных поблизости городка Ольгова; во-первых, все они звучат по-славянски, а во-вторых, представляют довольно значительную цифру населения, а именно: Песочна — с 300 семей, Холохолна — с 150, Заячины — с 200, Веприя — с 220 и Заячков — с 160 семей.[87] Пространство на север и восток от этой полосы было обитаемо почти сплошным финским населением, т. е. мерей, мещерой и мордвой, за исключением городов.
Постепенная славянизация Рязанского края тесно была связана с успехами христианства. Эти два явления шли постоянно рука об руку в отдаленных концах Древней Руси и взаимною помощью облегчали свое движение. До нас не дошли имена проповедников и подвижников христианской религии на рязанской украйне в эпоху, о которой идет речь, но вообще можно заметить, что успехи христианства совершались здесь тихо, медленно, без особенной борьбы. Нет возможности определить границы между крещеным и языческим населением; знаем только, что первое сосредотачивалось в той же центральной области, преимущественно по берегам Оки. Умножавшееся количество храмов служит лучшим признаком распространения святой религии. Кроме некоторых собственных имен, в источниках встречаются общие выражения, которые намекают на значительное число храмов в древней Рязанской области. В 1207 г. епископ Арсений посылает сказать Всеволоду: «Князь великий! не опусти мест честных, не пожги церквей святых, в них же жертва Богу и мольба стваряется за тя»; в 1237 г. татары на пути своем к Рязани «… много же святых церквей огневи предаша и монастыри и села пожгоша». В 1132 г., по известию летописи, принял крещение в Рязани половецкий князь Амурат, а в сказании о нашествии Батыя говорится в похвалу рязанских князей, что они своей лаской привлекали к себе многих детей и братьев от неверных царей и обращали их к истинной вере. Здесь под именем неверных царей, конечно, надобно разуметь половецких ханов, родственники которых вступали иногда в службу соседних русских князей и принимали крещение. Тем не менее в начале XIII в. христианство еще не успело проникнуть в глубь мещерских и мордовских лесов, разумеется, за исключением городов и их ближайших окрестностей. Распространение и утверждение церкви в этом краю получило новую силу со времени отделения Муромо-Рязанской области от Чернигова в епархиальном отношении, в 1198 г.