[114] Преступление очень правдоподобно объясняется тем, что старшие или сильнейшие князья в каждом княжестве, в видах усиления своего за счет младших слабейших, хотели одни знать Орду, т. е. собирать дань и отвозить ее к хану.[115] Убийство, в свою очередь, вызывало кровавую месть. Сын Александра Ярослав выхлопотал себе у хана ярлык на Рязанское княжество и пришел на Коротопола с татарским войском в сопровождении ханского посла Киндяка в 1342 г. Коротопол затворился в Переяславле и целый день отбивался от неприятелей, а в ночь бежал из города, оставив его на жертву татарскому грабежу. Ярослав остался княжить в Переяславле.[116] В следующем году Коротопол был убит, неизвестно где и кем. «Им же бо судом судил осудися и еюже мерою мери возмерися ему», — прибавляет летописец. Несколько месяцев спустя умер и его племянник Ярослав. В летописи он именуется князем пронским, а брат его — Иван Александрович, скончавшийся в 1350 г., назван великим князем рязанским.[117] От этого Ивана Александровича пошли все последующие рязанские князья; между тем как Ярослав Александрович был родоначальником Пронской ветви. В 1353 г. летописи в первый раз упоминают имя знаменитого Олега Ивановича Рязанского. Но прежде, нежели перейдем к его княжению, попытаемся бросить взгляд на другие события и перемены, которые произошли в Рязанской области после 1237 года.
Во-первых, пределы княжества, несмотря на тяжкое иго, значительно расширились после той эпохи, в которой мы их оставили. Это растяжение границ совершалось, конечно, в тех направлениях, в которых оно встречало наименее препятствий, именно: в юго-восточном и северо-западном. На юго-востоке граница княжества далеко перешагнула за реку Воронеж и углубилась в степи. В конце XIII и начале XIV вв. она определялась русскими поселениями, разбросанными по левому берегу Дона с одной стороны и по правому Хопра и Великой Вороны — с другой, по крайней мере, мы знаем, что эти реки отделяли Рязанскую епархию от Сарайской. Последняя, была учреждена во второй половине XIII в. в Сарае для русских и татарских христиан[118] на всем пространстве южной России между Волгой и Днепром. До нас дошла целая история спора, который возник между рязанскими и сарайскими епископами вследствие того, что последние старались распространить свою власть на места, лежавшие по правому берегу Вороны и Хопра. Митрополиты Максим, Петр и Феогност — при последнем это дело рассматривалось на Соборе в Костроме — обыкновенно решали его в пользу рязанских епископов, прямо называя упомянутые реки рязанским пределом. Притязания Сарайских епископов, однако, не прекращались до времен митрополита Алексия, который около 1360 г. своей грамотой окончательно утвердил спорные места за Рязанской епархией.[119]
Вся эта часть степей по левую сторону Дона на восток от Воронежа до берегов Хопра и Вороны известна была в те времена под общим названием Червленого Яра[120], и представляла обширное поле для русской колонизации, когда исчезло в этих местах господство половецких орд. Татары, заступившие на их место, не кочевали здесь такими густыми массами, как половцы, и, вероятно, по воле самих ханов, не препятствовали распространению на юге русских поселений. Эти поселения, расположенные по течению главных рек, явились здесь еще в XIII в., о чем свидетельствуют грамоты митрополитов Максима и Петра, на которые ссылается Феогност. Последний в своей грамоте, писанной между 1334 и 1353 гг. упоминает о городах по реке Вороне. Частые набеги ордынских хищников заставили русских князей прибегнуть к содержанию в степи караулов, которые могли бы вовремя извещать об опасности. Начало таких караулов относится ко второй половине XIV в.: они упоминаются в первый раз в грамоте митр. Алексия (около 1360 г.); у Феогноста о них еще не говорится ни слова. Вначале это были не более, как скрытые притоны разъезжих сторожей и станичников, имевших обязанности наблюдать за движениями татар[121], а в последующие века из них развилась целая и довольно сложная система пограничной стражи. В эпоху Дмитрия Донского наряду с рязанскими встречаются в степях уже караулы московские. Но Рязанское княжество более, нежели какое-либо другое, нуждалось в подобных мерах предосторожности — на него падали обыкновенно первые удары кочевников. Летописи по-прежнему вспоминают об их набегах на рязанские украйны, разница только в имени разбойников, вместо половцев читаем татары.
На западной стороне обстоятельства в то время были благоприятны для рязанских князей; здесь представлялся им удобный случай приобрести новые волости и распространить свое влияние на соседей. Нашествие Батыя особенно сокрушительным образом подействовало на княжества Киевское и Черниговское; с тех пор они все более и более увлекались под влияние соседей. После мученической смерти Михаила Всеволодовича в 1246 г. Чернигово-Северские волости разделились между его четырьмя сыновьями на княжества Брянское, Новосильское, Карачевское и Тарусское, которые в свою очередь раздробились на мелкие уделы. Рязанские князья не преминули воспользоваться ослаблением соседей, так что в начале XIV в. их пограничная линия на западе шла от верховьев Мечи и Зуши к среднему течению Уны, потом к устью Протвы и далее вверх по этой реке. По крайней мере, в договорной грамоте Олега Ивановича с Дмитрием Донским (1381 г.) города Лужа, Верея и Боровск называются местами прежде бывшими рязанскими. Но присоединение степных пространств на юге и лесных, бедно населенных, на западе не могло заменить потерю лучших волостей на северо-западе. Сокращение пределов с этой стороны началось со времени неудачной войны Константина Романовича с Даниилом Александровичем Московским. Сын Даниила Георгий навсегда утвердил за Москвой Коломну со всеми ее волостями. Иван Калита, судя по его духовному завещанию, присоединил к Москве прежние Черниговские волости по реке Лопасне; хотя рязанцам в 1353 г. нечаянным нападением удалось опять завладеть Лопасней, но ненадолго. Духовное завещание Ивана Ивановича, 1356 г., показывает, что московские приобретения увеличились еще Каширой, Боровском и другими местами, которые также в XIII в. были отторгнуты рязанцами от Северских княжеств. На севере и востоке рязанские пределы по-прежнему терялись в лесах мери, мещеры и мордвы.
Что касается Муромского княжества, то оно после татарского погрома становится еще слабее, чем прежде, и едва обнаруживает признаки жизни в истории. Мы оставили Муром в 30-х годах XIII ст., когда там княжил Юрий Давыдович, который, вероятно, погиб при нашествии Батыя. Ему наследовал сын Ярослав, о котором мы знаем потому только, что в 1248 г. его дочь вышла за Бориса Васильковича Ростовского.[122] Под 1281 и 1288 гг. летопись упоминает о разорении муромской земли татарами. В половине XIV века находим в Муроме двух братьев Василия и Юрия Ярославичей. Василий умер в 1344 г. и положен был в муромской церкви Бориса и Глеба. Юрий наследовал ему и ознаменовал свое княжение тем, что обновил город Муром, запустевший, по словам летописца, издавна, со времен первых князей, вероятно, после татарского разорения. В 1351 г. князь первый поставил в городе свой двор, примеру его последовали бояре; за ними начали строиться купцы и черные люди. Обновили и святые храмы, украсив их иконами и книгами. Но Юрий недолго пользовался плодами своих трудов. Этот глухой край в то время так же страдал усобицами, как и другие княжества. Род муромских князей, очень мало нам известный, был, по-видимому, довольно многочислен. В 1353 г., является в истории какой-то Федор Глебович, очевидно, родственник Юрия Ярославича. Он собирает большое войско, выгоняет Юрия из Мурома, и сам садится на его место. Неизвестно почему, муромцы были ему рады, и многие граждане отправились вместе с ним в Орду хлопотать за него у хана. Через неделю после отъезда Федора Юрий воротился в Муром, собрал остальных граждан и пошел в Орду судиться с Федором. Долго судили их ордынские вельможи, и наконец, утвердили Муромское княжество за последним. Юрий был выдан своему сопернику, подвергся тяжкому заключению и умер в великой нужде.[123] Затем мы решительно ничего не знаем о внутренних событиях в Муроме.
Между тем как оба княжества, Муромское и Рязанское, все более и более забывали о своем прежнем родстве, в иерархическом отношении они продолжали составлять одно целое.
Мы говорили о том, что в конце XII в. Рязань отделилась от Черниговской епархии и получила собственного епископа в лице Арсения (1198–1212). Потом упоминали о Ефросине Святогорце (1224–1238). Затем положительное историческое свидетельство о рязанском епископе находим не ранее 1284 года. Из приписи к известному рязанскому списку Кормчей книги мы видим, что около того времени митрополит Максим поставил на Рязань епископа Иосифа.[124] В промежуток от Ефросина до Иосифа рязанская кафедра оставалась иногда без своих собственных святителей, на что указывают слова приписи: «не презре Бог в державе нашей церковь вдовствующь». Причина того заключалась в смутном времени, наступившем после татарского нашествия. Позднее Иосифа упоминаются следующие епископы в Рязани[125]: Василий 1-й, скончавшийся в 1295 г.; Григорий, который в 1325 г. присутствовал на погребении московского князя Юрия Данииловича; Кирилл, которому митрополит Феогност дал грамоту на спорные места по Великой Вороне; Георгий, — ему Александр Михайлович Пронский в 1340 г. дал село Остромино, и Василий П. Последний, по словам летописи, в 1355 г. был поставлен митрополитом Алексием «в Рязань и в Муром»; для него Алексий писал грамоту на Червленый Яр о спорных местах; он же упоминается в грамоте рязанского князя Олега Ивановича, данной Ольгову монастырю.