Между письменными памятниками рязанской старины находится любопытный список с одной правой грамоты XV века, которая очень наглядно знакомит нас с княжеским судопроизводством в Рязани.
«Лета… великий князь Рязанский Василий Ивановичь творил суд. Вместо Давида, епископа Рязанскаго и Муромскаго, тягался его боярин Федор Гавердовский с Василием Александровичем о том, что Василий побил владычних бобров в реке Проне. Бобры эти проданы Борису и Глебу вмести с уездом, купленным еще прежними епископами; придал их Олег Иванович владыке Василию по старым грамотам великих князей».
Об этих бобрах был суд еще дяде Василия Александровича Семену Глебовичу при владыке Сергие.
«Судился Семен по слову великих князей Федора Ольговича и Ивана Владимировича за то, что он косил сено по речке Шивесу и ставил дворы по Шевлягину селищу, где сидели Шевлягин отец, владычен бортник с другими бортниками, и по Якимову (селицу) на владычней земле (Арсеньевской деревни), и за то, что он бил бобров по реке Проне. Бояре, назначенные тогда судьями от князей, посмотрев в старинные грамоты, жалованные великими князьями: Ярославом, братом его Федором, сыном Михаилом Ярославичем и Олегом Ивановичем, владыку Сергия и боярина его Михаила Ильина (от владыки наместника) оправдали, а Семена обвинили и приговорили взять на нем владыке 80 гривен. Великий князь Василий Иванович велел Василию (Александровичу) положить перед собой грамоты на те бобры. По сроку, на третий день Василий перед князем стал, а грамот не положил. И потому Василий князь, вместо отца своего владыки Давыда, боярина его Федора оправдал, а Василия Александровича обвинил и указал владыке ведати землю в том уезде по старине и бить бобры в реке Проне от устья Рановой по Курино и по Толпинскую дорогу»[246].
А вот образчик одной купчей записи из времен того же князя.
«Бил челом великому князю Василью Ивановичу Иван Селаванович Корабья такими словами, купил я себе, Господин, у Васьки у Чернеева куплю его село Недоходовское с нивами и с пожнями и со всем тем, что к тому селу из старины потянуло исстари, поколе Васьков серп и коса ходила. А мне, Господине, ведати по тому же. Дал я Ваське на том селе пятнадцать рублев. А се, Господине, Васько Чернеев перед тобою. И князь великий спросил Ваську: „Продал ли ты село свое Недоходовское Корабьи? и взял ли у него пятнадцать рублей?“ Васька Чернеев отвечал так: „Продал я, господин, Ивану Селивановичу Корабьи село свое Недоходовское с нивами и пожнями и со всем тем, что к тому селу тянуло исстари, поколе мой серп и коса ходила, а ему, господине, ведати по тому же. А взял я у него пятнадцать рублей“».
С великим князем были тогда бояре: Яков Иванович и Назарий Юрьевич. На обороте записи находится надпись: «Князь великий», а под ней внизу: «Федос Кудимов» (вероятно, княжеский дьяк). Печать черного воска. (Писк. N 4).
Великие княгини рязанские, подобно московским, пользовались в своих волостях почти теми же владетельными правами, как и самые князья, т. е. правом суда и дани, на что ясно указывают грамоты, жалованные монастырям на различные поместья. Так, например, великая княгиня Анна жалует Солотчинскому игумену Арсению куплю свою село Чешуевское в ее Романовской волости, при этом она избавляет людей, которых перезовет Арсений, от повинностей на 5 лет и оставляет за монастырем резанку, вина, поличное и татин рубль (N 8). Судя по тем же грамотам, великие княгини имели у себя также разнообразный штат должностных лиц, т. е. бояр, казначеев, дьяков, волостелей, ямщиков и пр. Они основывают и берут под свое покровительство женские монастыри по преимуществу. Любопытна в этом отношении другая грамота той же княгини: Софья Дмитриевна, супруга Федора Ольговича некогда пожаловала женскому Зачатейскому монастырю бортное угодье на Михайловой горе. «А шло с тое вотчины в Зачатью по пяти пуд резанских». Великая княгиня Анна отдала это угодье в ведение Солотчинского игумена и братии с условием, чтобы игумен давал к Зачатью каждый год «на сам праздник на Зачатье по осми пуд резанских, а и рыбою подимать праздник, игумену ж» (N 7). Замечательно следующее место из одной судной грамоты 1508 г.; оно показывает, как великие княгини уважали распоряжения своих предшественниц; княгиня Анна пожаловала Солотчинскому архимандриту Пахомию лес против Хоткиной Поляны на реке Пилесе 7009 (1501) года марта 27 дня. «И тоя грамоты свекрови своей Анны княгиня Огрофена рушити не велела» (Ряз. Дост.). Касательно того, как велико было имущество княгинь и какое участие принимали они в разделе наследства по смерти великих князей рязанских, на это, кроме жалованных грамот, указывает договор 1496 г., по которому Анна получала четверть доходов со всего княжества, не считая ее собственного имущества.
Со второй половины XIII в. нам известно семь рязанских княгинь: во-первых, Анастасия, супруга св. Романа; потом Феодора, супруга Ярослава Романовича, и Евдокия, жена Михаила Ярославича. О них мы знаем только по имени. Более известий имеем о супруге Олега Ивановича Ефросиний. За ней следуют три знаменитые княгини XV века: Софья, Анна и Агриппина; две последние особенно играли видную роль в последнюю эпоху рязанской самостоятельности. Живым напоминанием о благочестии княгини Анны служит большая соборная пелена, шитая на тафте разными шелками и золотом, с изображением тайной вечери и с надписью следующего содержания:
«В лето 6993 (1483) индикта 3, сей воздух создан бысть в церковь (соборную) Успенье Святей Богородицы в граде Переяславле Рязанском замышленьем благородныя и благоверныя и христолюбивыя великия княгини Анны, и при ея сыне благородном и благоверном и христолюбивом князе Иоанне Васильевиче Рязанском, и при епископе Симеоне Рязанском и Муромском; а кончай сей воздух в лето 94 Сентемврия 30 дня на память святаго священномученика Григория Великия Армении».
Что касается вообще до степени образованности в Рязанском княжестве в последнюю эпоху его самостоятельности, то мы думаем, что в этом отношении оно немногим отстало от центральных русских областей. Известно, в какой тесной связи с распространением христианства находилось развитие древнерусской цивилизации. К сожалению, у нас слишком мало данных, чтобы следить за успехами христианской проповеди на рязанской украйне. Мы уже говорили, что в начале XIV в. положено было начало христианству в Мещере. От XV в. до нас дошло два известия о крещении язычников в Рязанской области. Одна старинная рукопись рассказывает, что в княжение Василия Дмитриевича христианская вера была водворена в городе Мценске, где находилось много язычников.
«Великий князь отправил туда войско, а митрополит Фотий священника; язычники, устрашенные силою оружия и пораженные слепотою, послушались проповеди, и жители как самаго города, так и его окрестностей были крещены»[247].
Этот факт довольно важен для нас, хотя Мценск принадлежал к Рязанской области только взятой в обширном смысле; он бросает свет на состояние юго-западной части княжества. Потом св. Иона, впоследствии митрополит московский, во время управления рязанской и муромской епископией, крестил язычников в пределах своей паствы. В житии его пишется: «… и поставлен бысть блаженный Иона епископ градом Рязани и Мурому и многия тамо неверный, к Богу обратив, крести». О том, как долго язычество и отчасти магометанство сохранялось в восточной части княжества, можем судить по известиям о крещении мордвы в конце XVI в. и по апостольским подвигам рязанского архиепископа Мисаила, который в XVII в. обращал мордву и татар в уездах Шатском и Тамбовском, и подвиги свои запечатлел собственной кровью.
После религии самое могущественное влияние на развитие народного быта, как известно, оказывает торговля. Торговая деятельность в Рязанском крае прежде всего обусловливалась его отношением к водным путям сообщения в Древней России. Ока с давних времен была одной из главных торговых жил восточной Европы. В эпоху домонгольскую по ней шел водный путь из Киева в Болгарию. С XIII в. направление торговых путей несколько изменилось. С упадком матери русских городов и запустением Южной Руси жизненные силы народа отошли далее к северу и сосредоточились около берегов Москвы; богатый болгарский край также пришел в упадок, и роль посредницы между русской и азиатской торговлей перешла на Золотую Орду. Рядом с путем из Оки вниз по Волге существовал другой путь, из Оки вниз по Дону. Последний особенно оживился с тех пор, как мимо берегов Черного и Азовского морей направилось главное движение европейско-азиатской торговли в средние века, и приазовская Тана сделалась складочным местом этой торговли в конце XII и начале XIII в. Таким образом, вместо прежнего движения от северо-востока на юго-запад русская торговля частью приняла новое направление: от северо-запада, т. е. от Новгорода, Твери и Москвы к юго-востоку на Волгу и Дон. Ока и при новом направлении сохранила свое прежнее посредствующее значение. Волжская дорога не имела для Рязани такой важности, как путь по Дону, отчасти по ее значительному уклонению на север, отчабти потому, что с Окой вступала в соперничество Клязьма, которая сокращала переезд от Москвы до Волги. Кроме того, для северной России существовала еще третья ветвь волжского пути — верхнее течение самой Волги.
Между Окой и Доном, по указанию источников, существовали две главные дороги: западная сухопутная и восточная водная с небольшой переволокой. Последняя довольно подробно описывается в наказе Ивана III к Агриппине:
«А ехать ему Якуньке с послом Турецкимъ отъ Старой Рязани вверх Пронею, а от той реки Прони по Рановой, а из Рановой Хуптою вверх до Переволоки, до Рясского поля».
Переехав небольшое пространство по Рясскому полю, путники снова садились на суда, и по рекам Рясе и Воронежу спускались на Дон. Хотя нет прямых указаний на то, чтобы этот путь служил проводником торгового движения, и такие речки, как Хупта и Ряса, по своему мелководью не могли носить больших судов, нагруженных товарами, но при обилии лесов они, без сомнения, были гораздо полноводнее тогда, нежели в настоящее время, а весной и осенью были судоходны во всяком случае. Не забудем при этом, что к свите восточных послов обыкновенно присоединялись купцы со своими товарами; очень могло быть, что и турецкого посла