Тоской терзался несказанной.
И умер он в степях чужих,
Оставив кличку: Окаянный.
4. И.А. Бунин. «Князь Всеслав»
Иван Алексеевич Бунин одно из своих стихотворений посвятил полоцкому князю Всеславу Брячиславичу (Вещему). В основу произведения легли мотивы «Слова о полку Игореве», откуда поэт непосредственно заимствовал и некоторые образы (князь «копьём дотронулся Стола», «звон полоцкой Софии» и др.). Но для Бунина Всеслав – жертва «людской жестокости», а не авантюрист-чародей, хитростью захвативший киевский престол. Стремительность князя и его связь с тёмными силами, отмеченная в «Слове…» («скакнул… лютым зверем в полночь… объятый синей мглой…», «в ночи волком рыскал…»), подчёркиваются и Буниным («глухие, воровские дороги», «тёмный» князь и морозный ночной Полоцк в противовес светлому Киеву), но приобретают несколько иной смысл. Звон полоцкой Софии, слышимый Всеславом в киевской темнице (по «Слову…»), превращается в звон киевского собора, слышимый в Полоцке и напоминающий князю его мимолётное счастье в сердце «матери русских городов». Промелькнувшая реальность становится призрачной мечтой-воспоминаньем, навсегда сохранённой в душе «ушедшего в ночь» князя. «Темнота» его нынешнего бытия усиливается мифической деталью – князь удалился от мира и принял схиму. Стихотворение Бунина написано в 1916 г. (Бунин И.А. Собр. соч. Т. 1. М., 1993. С. 306.)
Князь Всеслав в железы был закован,
В яму брошен братскою рукой:
Князю был жестокий уготован
Жребий, по жестокости людской.
Русь, его призвав к великой чести,
В Киев из темницы извела.
Да не в час он сел на княжьем месте:
Лишь копьём дотронулся Стола.
Что ж теперь, дорогами глухими,
Воровскими в Полоцк убежав,
Что теперь, вдали от мира, в схиме,
Вспоминает тёмный князь Всеслав?
Только звон твой утренний, София,
Только голос Киева! – Долга
Ночь зимою в Полоцке… Другие
Избы в нём, и церкви, и снега…
Далеко до света, – чуть сереют
Мёрзлые окошечки… Но вот
Слышит князь: опять зовут и млеют
Звоны как бы ангельских высот!
В Полоцке звонят, а он иное
Слышит в тонкой грёзе… Чтo года
Горестей, изгнанья! Неземное
Сердцем он запомнил навсегда.
5. Гр. А.К. Толстой. «Роман Галицкий»
Несколько исторических баллад принадлежит перу графа Алексея Константиновича Толстого. Он писал в духе народных сказаний, иногда имитируя песенный размер. Одна из таких баллад создана по мотивам «Вис радости» Харальда Сурового. Другая рассказывает о галицком и волынском князе Романе Мстиславиче. В основе сюжета – эпизод из «Истории…» Н.М. Карамзина, опиравшегося на, возможно, недостоверные сведения В.Н. Татищева о папском посольстве к князю; проскальзывают летописные речевые обороты (Роман «храбр аки тур и сердит аки рысь» – ср. Ипатьевскую летопись), но, конечно, главное – итог переговоров с папским послом: остроумный отказ князя принять корону ради верности своей Родине и православной вере. Стихотворение написано в 1870 г. (Толстой А.К. Стихотворения. Царь Фёдор Иоаннович. Л., 1952. С. 262–263.)
К Роману Мстиславичу в Галич послом
Прислал папа римский легата.
И вот над Днестром, среди светлых хором,
В венце из царьградского злата,
Князь слушает, сидя, посольскую речь,
Глаза опустив, опершися на меч.
И молвит легат: «Далеко ты,
О княже, прославлен за доблесть свою!
Ты в русском краю
Как солнце на всех изливаешь щедроты,
Врагам ты в бою
Являешься Божиим громом;
Могучей рукой ты Царьград поддержал,
В земле половецкой не раз испивал
От синего Дона шеломом;
Ты храбр аки тур и сердит аки рысь —
Но ждёт тебя бóльшая слава:
Лишь римскому папе душой покорись,
Святое признай его право!
Он может по воле решить и вязать[9],
На дом он на твой призовёт благодать.
На недругов Божье проклятье!
Прийми ж от него королевскую власть,
К стопам его пасть
Спеши – и тебе он отверзет объятья,
И сыном коль будешь его нареком,
Тебя опояшет духовным мечом!»
Замолк. И лукавую выслушав речь,
Роман на свой меч
Взглянул, и его вполовину
Он выдвинул вон из нарядных ножон:
«Скажи своему господину:
Когда так духовным мечом он силён,
То он и хвалить его вoлен;
Но пусть он владеет по-прежнему им.
А я вот и этим железным своим
Доволен!
А впрочем, за ласку к Червонной Руси
Поклон ему наш отнеси!»
6. В.Я. Брюсов. «Разорённый Киев»
Валерий Яковлевич Брюсов широко использовал разнообразные исторические сюжеты в своём творчестве, чему способствовало его блестящее образование, полученное на историческом отделении историко-филологического факультета Московского университета. Небольшое стихотворение «Разорённый Киев» переносит нас в середину XIII века, в эпоху, когда Киев был разгромлен ордами Батыя. Возможно, на тему стихотворения повлияло свидетельство европейского путешественника Иоанна дель Плано Карпини, вкратце описавшего на пути в Орду своё впечатление от разрушенной русской столицы. Брюсов выбирает противоположное движение, взгляд русского человека (не стороннего наблюдателя!), стремящегося с востока (из Орды?) на благодатный запад Руси, также подвергшийся монгольскому опустошению (отсюда весьма неожиданное «ещё спустя три дня открылись нам Карпаты» как точка некоторого успокоения от неизбежности пути, а может быть, кто знает, одновременно и предчувствия новых безрадостных картин). Стихотворение отличается сдержанной экзальтированностью, в духе чисто «брюсовского» раннего символизма, написано в 1898 г. (Брюсов В.Я. Стихотворения. М., 1990. С. 62.)
Четыре дня мы шли опустошённой степью.
И вот открылось нам раздолие Днепра,
Где с ним сливается Десна, его сестра…
Кто не дивится там его великолепью!
Но было нам в тот день не до земных красот!
Спешили в Киев мы —
разграбленный, пустынный,
Чтоб лобызать хоть прах от церкви Десятинной,
Чтоб плакать на камнях от Золотых ворот!
Всю ночь бродили мы, отчаяньем объяты,
Среди развалин тех, рыдая о былом;
Мы утром все в слезах пошли своим путём…
Ещё спустя три дня открылись нам Карпаты.
7. А.Н. Майков. «В Городце[10]в 1263 году»
Замечательный поэт Аполлон Николаевич Майков также не оставил без внимания древнерусскую сюжетику. Она предстаёт в его произведениях исключительно в патриотическом духе, весьма характерном для творчества приверженца классически «чистой» поэзии. Непревзойдённый мастер слова, Майков рисует впечатляющую картину кончины Александра Невского – одной из центральных фигур русского средневековья. Величественность и одновременно удивительная возвышенность ухода Александра из жизни подчёркивается повторяющимся рефреном, предвещающим светлую смерть князя. Классическая ясность стиха и искренность чувства не снижают глубины смысла поэтического творения. Перед умирающим князем предстают картины смерти его отца Ярослава Всеволодовича на пути из Орды в 1246 г., гибели в ханской ставке в том же 1246 г. князя Михаила черниговского, взбунтовавшегося новгородского веча, отказывающегося платить дань татарам, – и каждый раз звучит оправдание поступков самого Александра, пошедшего на внешний союз с Ордой, смирившего свою гордость ради блага своей страны. Майков как бы отвечает обвинителям Александра, раскрывая те идеи, которыми руководствовался князь в своей политике. Как закономерный итог возникает сцена перенесения Петром I мощей прославленного церковью князя из Владимира в Александро-Невский монастырь (лавру) в Петербурге в 1724 г., разворачивающаяся на берегах той самой Невы, где когда-то юный полководец разгромил шведское войско. «Перекличка» эпох – последний миг перед смертью Невского, великолепная концовка стихотворения знаменуется словами русского митропололита, открывающими путь последующей канонизации. Произведение создано в 1875 г. (Майков А.Н. Избранные произведения. Л., 1977. С. 378–381.)
Ночь на дворе и мороз.
Месяц – два радужных светлых венца
вкруг него…
По небу словно идёт торжество;
В келье ж игуменской зрелище скорби и слёз…
Тихо лампада пред образом Спаса горит;
Тихо игумен пред ним на молитве стоит;
Тихо бояре стоят по углам;
Тих и недвижим лежит, головой к образам,
Князь Александр, чёрною схимой покрыт…
Страшного часа все ждут: нет надежды, уж нет!
Слышится в келье порой лишь болящего бред.
Тихо лампада пред образом Спаса горит…
Князь неподвижно во тьму,
в беспредельность глядит…
Сон ли проходит пред ним,
иль видений таинственных цепь —
Видит он: степь, беспредельная бурая степь…
Войлок разостлан на выжженной солнцем земле.
Видит: отец! смертный пот на челе,
Весь измождён он, и бледен, и слаб…
Шёл из Орды он как данник, как раб…
В сердце, знать, сил не хватило обиду стерпеть…
И простонал Александр: «Так и мне умереть…»
Тихо лампада пред образом Спаса горит…
Князь неподвижно во тьму,
в беспредельность глядит…
Видит: шатёр, дорогой, златотканый шатёр…
Трон золотой на пурпурный поставлен ковёр…
Хан восседает средь тысячи мурз и князей…
Князь Михаил перед ставкой стоит у дверей…
Подняты копья над княжеской светлой главой…
Молят бояре горячей мольбой…
«Не поклонюсь истуканам вовек», —
он твердит…
Миг – и повержен во прах он лежит…