“Интересно, видно меня или нет?… Впрочем, это скоро выяснится…”
Под ёлкой зашуршали чьи-то шаги. Он осторожно глянул вниз. Надсмотрщиков было трое и они что-то рассматривали под деревом! Неужели он наследил или, что ещё хуже, умудрился запачкать кровью ствол? Он посмотрел на руку. Не кровит, всё чисто. И ветка, ставшая ему прибежищем – тоже. Ну, может, совсем чуть-чуть…
Увы, они уже смотрели прямо на него. Затем раздался выстрел. Пятый метнулся за ствол. Господи, как глупо получилось! Он ждал следующего выстрела, но его почему-то не было. Пятый прислушался.
– Дурак ты, Коля, – донеслось до него, – по белке – из автомата…
Пятый прижался к стволу. Сердце колотилось так, словно он только что пробежал марафон, пот заливал глаза. Наконец шаги уходящих надсмотрщиков замерли. Пятый потихоньку спустился с дерева и пошёл за ними.
– Сховался, падла, – услышал он, – вот ведь гнида же…
– Да нет здесь этого засранца, небось давно в городе… Им чего – гоняют людей по буеракам, а сами только бабки получают и ни хера ни делают…
Пятый прислушивался к разговору и думал, что делать дальше. Он секунду постоял, а затем решительно повернул в сторону от дороги и пошёл вглубь леса. Было холодно, рука болела, но к боли и к холоду он привык. Равно как и пиететам, которыми его постоянно награждали надсмотрщики. Ладно, не убили – и на том спасибо… Он шёл долго, больше часа. Решив, что идти дальше просто не имеет смысла, он остановился. Голова кружилась, за последнее время он наголодался. Кое-как собрав дрова, он разжёг костёр и почти час пролежал в забытьи около огня. В себя его привёл снег. Пятый подбросил в костёр несколько сучьев и снова лёг. В лесу, конечно, хорошо, но оставаться здесь нельзя – надо идти в город, там и отоспаться можно в тепле, и отъестся, и отдохнуть… Всё же у костра он проспал до вечера – тепло разморило его, уходить не хотелось.
Часам к десяти вечера он вышел на дорогу. До Москвы было километров тридцать. Если идти всю ночь и следующее утро, может, и можно дойти – с его-то темпами. Устал, ноги не несут. Пятый спал на ходу, сам того не замечая.
– Подвезти? – раздался голос за его спиной. Тихий шум мотора не вывел Пятого из оцепенения.
– Денег нет, – не оборачиваясь пробормотал он, продолжая идти.
– Ну, я так не играю! – громко сказал Лин, проехал немного вперёд и остановил “Жигули” прямо под носом Пятого.
– Это ты, что ли?! – несказанно удивился тот.
– Залезай, – предложил Лин. Пятый последовал его совету.
– Чья машина-то? – спросил он. – Я и рассмотреть не успел. Где ты её взял?…
– У Валентины одолжил, – отозвался Лин. – Я уже полбака сжёг – тебя искал. Всё шоссе проехал туда и обратно раза четыре… Ты как? Устал?
– Немного…
– Тогда полежи, откинь сиденье.
– Потом. Куда мы едем?
– К Валентине домой, – Лин вытащил из пачки сигарету, прикурил. – И зачем ты смылся, скажи на милость? В тебя попали?
– Не попали, а оцарапали. Лин, тут у тебя попить ничего нету?…
– Термос с чаем – на заднем сиденье. Валентина положила… Как ты там эту неделю выдержал без меня?
– Измочалили всего, ни спал, ни ел… Чуть не поймали.
– Тебя же Валентина просила – либо там, либо – в подвал. Она приехала – ей сказали, что ты смылся. Она – подвал. Там тебя тоже нет. Ну, дала мне тачку и велела искать. Мог бы там остаться…
– Не мог я там остаться, – с отчаянием проговорил Пятый. – останься я там, мы бы с тобой не разговаривали сейчас.
– Ладно, ладно, – примирительно сказал Лин. – Я не хотел тебя расстраивать. Просто я подумал, что всем было бы лучше… всё, молчу! Признаю, был не прав. Рука болит?
– Нет, почти что не болит. Спать только хочется…
– Ну так и спи.
– Если я усну, тебе придётся нести меня к Валентине на руках, – предупредил Пятый.
– Не волнуйся, донесу. Спи, сказал. – Лин выкинул за окно окурок. – Слушай, может руку тебе хоть перекисью обработаем? А то присохнет…
– Неохота, рыжий. Ну её! Потом, дома.
– Не хочешь – как хочешь, – заметил Лин. – Слушай, если ты сейчас же не ляжешь – я тебя вырублю, так и знай!
Пятый откинул сиденье и прилёг. Он закрыл глаза, но сон не шёл. Не покидало ощущение необъяснимого беспокойства, что что-то не так, что-то неправильно…
– Лена, сколько там?
– Немного понижено, но не сильно. Норма.
– А температура?
– Пока не мерила, боюсь разбудить…
– Хватит с ним миндальничать, распустила! Ставь градусник. У меня времени нету, а она тут, понимаешь, разводит тонкости…
– Хорошо.
– Он уже не спит, ты не видишь, что ли? Так, пока я не забыла! В восемь вечера поставишь глюкозу, пусть покапает. Если он станет ныть – не слушай. – Валентина задумалась. – Да, ты за сегодня ему уже сколько уколов сделала?
– Пять, – Лена загибала пальцы, считая про себя, – нет, уже шесть…
– Ничего себе! – Валентина возмутилась. – Ещё шести вечера нет! Ты своей жалостью ему сердце губишь, ты это понимаешь? Он у меня получает максимум семь уколов в сутки, и ничего. Даже показатели лучше. Больно, конечно, не спорю. Он просто знает – если тебя просить, ты не откажешь… Ладно. Сегодня – ещё две дозы – и всё. Я тебе оставлю две ампулы – во избежание эксцессов с его стороны.
– Не могу я смотреть, как он мучается.
– А кто может? Только вот ты приучаешь его к тому, что бороться не надо. А это зря. Он вполне мог бы выжить… Всё, Ленок, я поехала. Юра приедет за тобой?
– Да, около часа обещал быть. Вам ключи нужны?
– Оставь. От кабинета понадобятся завтра… надо заехать, забрать кое что… И не слушай ты его, он же тебя изведёт вконец…
Когда Валентина ушла, Лена закрыла за ней дверь и вернулась в комнату. Пятый несчастными глазами смотрел на неё.
– Лена, – спросил он, – почему она так сделала?
– Она тебя жалеет. По крайней мере она так говорит.
– Хочется верить… но почему она не хочет понять, что я умираю?…
– Не надо. Она права – ты не хочешь бороться. Не будем про это, Пятый, хорошо? У нас две ампулы на восемь часов. Делать буду через четыре часа, тогда одна ампула будет сделана за два часа до приезда Валентины. Согласен?
– Я на всё согласен, – прошептал Пятый. Взгляд его потух. – Мне всё равно…
Жара. Духота. Горячее влажное тепло, поднимающееся от земли…
– Парит, – произнёс рыжий.
Они пробирались через непролазные заросли, поминутно спотыкаясь, отмахиваясь от комаров. Лин то и дело чертыхался, Пятый шёл молча.
Наконец, им надоело плестись, постоянно отводя руками ветки и отцепляя колючие кусты от одежды. Рыжий выбрал место, где кустарник рос не так густо, и они сели на землю.
– Дождь скоро будет, – заметил Пятый, – надо куда-нибудь выбраться, а то намокнем. А ночи холодные…
– Надо, надо, – проворчал Лин. – Много ты понимаешь… Ну где ты тут от дождя спрячешься?
Небо затягивали тяжёлые тёмные низкие тучи. Внезапно налетел порыв ветра.
– Лин, пошли, – попросил Пятый, – надо хоть дерево какое-нибудь найти.
Им повезло. Ещё до начала дождя они успели войти в лес. Кустарник кончился и, войдя под кроны деревьев, они пошли гораздо быстрее. Погоня давно отстала, видимо, блуждала по орешнику. Отойдя на порядочное расстояние, Лин и Пятый нашли место, которое им подходило – яму от корней поваленного бурей дерева. Они наскоро набросали сверху веток. Укрытие было готово. И вовремя. Как только они забрались под импровизированную крышу, начался ливень. Да какой! С неба обрушивались потоки воды, казалось, что небо и земля смешались…
– Не завидую я Юре и компании, – пробормотал Лин.
– Ты скоро и за нас радоваться перестанешь, – сказал Пятый. – Я больше чем уверен, что эта яма наполняется во время дождя водой.
– Но мы же крышу сделали, – возразил Лин.
– Ты иногда скажешь, – скептически заметил Пятый, – крыша у нас ещё та…
– Да ладно тебе, – отмахнулся Лин, – дождь скоро кончится. – Он облокотился о стенку ямы. – Вот только куда мы с тобой дальше пойдём?…
– На север, – ответил Пятый, подумав, – там шоссе, километров через семь. А оттуда до города – рукой подать. Доберёмся.
– Слушай, а не поспать ли нам до вечера? – предложил Лин.
– И идти ночью?… Хотя… почему бы и нет?… Только вот дойдём мы в темноте?…
– Дойдём, – успокоил его Лин, – куда мы денемся.
В яме постепенно становилось холодно, на землю наползали вечерние тени, дождь прекратился, сырая земля остывала. С неподвижных ветвей иногда падали тяжёлые редкие капли.
К вечеру они проснулись. Лин зябко поёжился и выглянул из ямы.
– Холодно тут, – заметил он. – Ты уверен, что нам надо идти?
– Ты есть хочешь? Если нет, мы можем тут просидеть хоть неделю.
– Тогда пошли. Авось утром у нас будет, что пожевать…
Лин выбрался из ямы и помог вылезти Пятому. Часа через два они вышли на шоссе. До города было ещё порядочно, они шли молча, экономили силы. Дорога, едва освещённая августовскими звёздами, смутно чернела под ногами.
Неожиданно Лин обернулся к Пятому…
…и всё изменилось. Они находились в комнате, в той самой комнате, где он умирал здесь и сейчас. Пятый лежал на своей собственной кровати, на которой он провёл последние пять с половиной месяцев, Лин же стоял у окна и неподвижно смотрел в ночь. Что-то здесь было неестественно, неправильно…
– Лин! – позвал Пятый.
– Да? – откликнулся тот, оборачиваясь и тут только Пятый понял, что произошло. Лин был мёртв. Как Пятый сумел это определить, он не смог бы объяснить и себе самому, но уверенность, страшная уверенность, не оставляла, она, напротив, только крепла с каждой секундой. Лицо, голос…
– Почему ты здесь? – спросил Пятый. – Ты же умер…
– Да, – отозвался Лин. – И ты тоже скоро умрёшь. Не бойся, это не страшно…
После его слов по комнате разлился холод. Раздался резкий неприятный звук, хлопнуло окно. Ветер. И тишина.