– Да, – откликнулась та, – что?
– Хотел спросить – как же так вышло, что ты вообще сюда попала? Я имею в виду предприятие. По-моему, это место не годиться для такой девушки, как ты…
Валентина с изумлением посмотрела на него. Пятый, не отрываясь, следил за дорогой, руки его спокойно лежали на руле и он умудрялся выжимать из дряхлого “Уаза” под сотню, лихо лавируя между машинами, подрезая и обгоняя.
– Пятый, поосторожнее, – предостерегла Валентина, – ты уставший, не гони так, слышишь?
– Всё будет в полном порядке, – заверил её Пятый, – следите не за мной, а за Лином. Тут и так всё будет хорошо.
– Ну-ну, – Валентина скептически покачала головой, – хоть по городу так лихо не носись. Не ровен час, нарвемся ещё на гаишника – что делать будем?
– Ехать осталось пять минут, успокойтесь, Валентина Николаевна. Кстати, мне в машине сидеть, пока вы все вопросы с Лином решать будете, или с вами идти? Нужен я там?
– Ни ты, ни Лена там ни на фиг не нужны. Да! Вот что я забыла-то! Склероз – болезнь века, ей Богу… У нас с Олегом гости сегодня, так что ко мне ехать нельзя. Лен, пустишь его переночевать, ладно? У меня просто не получается…
– Да о чем речь, конечно, пущу, – Лена повернулась к Пятому и спросила, – ты-то сам как – ко мне ехать хочешь?
– Спасибо, Лена, но мне как-то неудобно… – Пятый на секунду замялся, – может, я лучше в подвал?
– Ну вот ещё! – возмутились в один голос Лена и Валентина.
– И думать забудь, – строго произнесла Лена и для острастки даже погрозила Пятому пальцем, – сегодня ночуешь у меня – и точка.
Между тем они подъехали к больнице. Лена помогла Валентине отыскать Гаяровского; Лина отправили в интенсивную, где ему предстояло пробыть четыре дня, Пятый переоделся в нормальную городскую одежду, сходил проведать Лина, который не преминул облить его очередным потоком брани и, наконец, он и Лена сели в машину и поехали к Лене домой. По дороге Пятый молчал – у него не шло из головы то, о чём, не переставая, твердил Лин. Он видел перед своими глазами рыжего, говорящего одно и тоже: «всё из-за тебя, это ты виноват в том, что мне так плохо». Рыжему и вправду было худо – клетка являлась одним из самых страшных испытаний предприятия, и Лина вполне можно было понять. Он не хотел чего-то экстраординарного. Он просто хотел жить. И чтобы не было больно…
– Пятый, мы сейчас поворот проедем, – предупредила Лена, – не отвлекайся, пожалуйста…
– Что?… А, да, конечно… прости, я немного задумался… – Пятый загнал машину во двор. – Рыжий из головы не идет, как же я допустил, что его… его же чуть не убили! И всё из-за меня, Лин прав, наверное. Хотя не знаю, не знаю…
Лифт, как всегда, не работал, и Лене с Пятым пришлось подниматься пешком на четвертый этаж по грязной заплеванной лестнице. Половина лампочек не горела и скудное освещение не добавляло лестнице очарования. Череда подъездных запахов – начиная с прокисших щей и жареной картошки, заканчивая кошачьей вездесущей вонью, преследовала неотвязно и заставляла невольно ускорять шаги. Неожиданно Пятый с удивлением почувствовал, что ему делается всё тяжелее и тяжелее идти, ноги словно налились свинцом. Лена ушла вперед, а он брел всё медленнее. Уже на подходах к нужному этажу он вдруг почувствовал где-то за грудиной секундное неудобство, которое в мгновенье ока обернулось такой сильной болью, что колени его враз подогнулись и он с размаху сел на ступеньки. Боль была подобна яркому внезапному лучу света, прорезавшего тьму и ослепившего Пятого. Он вцепился правой рукой в ткань рубашки, чувствуя, как она рвется под его пальцами. Одновременно он старался судорожно нащупать левой рукой перила – ему показалось, что он вот-вот упадет. Боль согнула его пополам, он прижался лбом к коленям, еле дыша и боясь пошевелиться, чтобы не спровоцировать новый приступ.
– Ты слушаешь? – спросила Лена, возясь одновременно с замком. – Эй, ты где?
Пятый не ответил. Только тут Лена заметила, что с ним происходит что-то не то. Она бросилась к нему и опустилась рядом с ним на корточки.
– Пятый, что такое? – испуганно спросила она. – Что с тобой?
– Ни… ни… чего… – прохрипел тот с трудом, сдавленным голосом. – Посижу… секунду… вот только… перестанет болеть…
– Пойдем в квартиру, – умоляла Лена, помогая ему подняться на ноги, – ну вставай, ну ради Бога… ну пошли… ой, мамочки… Господи… Пятый, капельку пройди – и полежишь на кровати… Только не умирай, пожалуйста…
Лена провела Пятого в комнату и помогла ему лечь, а сама бросилась к телефону, одновременно стараясь не выпускать его из поля зрения. Он страшно побледнел, губы стали совсем синими. Когда Лена тащила его к двери. Она обратила внимание на то, что руки его холодны, как металлические перила лестницы, которые он так не хотел отпускать.
– Кому ты… звонишь?… – голос Пятого прерывался.
– Валентине, – откликнулась Лена, – полежи пока, она сейчас приедет…
– Лена… не надо… у неё гости… не трепи ей нервы… у меня всё и так пройдет… я только отдохну… всё нормально…
– Валентина Николаевна! – от волнения и переживаний Ленин голос дрожал, она с трудом сдерживала слёзы. – С Пятым плохо!… сердце… нет, он в сознании…
– Лена, не морочь мне голову, – спокойно говорила Валентина, – не устраивай трагедий. Что у тебя дома есть из лекарств?
– Мало совсем… ну, нитроглицерин… корвалол…
– Прежде всего, просто помоги ему согреться. Положи его на правый бок, получше укрой, если есть грелка – то к ногам грелку. Горчичники есть?
– Да…
– На область сердца поставь, как учили. Любое обезболивающее пусть примет, хоть анальгин, хоть аспирин, что найдешь. Пока ищешь лекарства, дай ему трубку, я с ним поговорю, успокою немножко. И ты не переживай, всё будет хорошо, он быстро отходит, я-то знаю. Сколько раз такое бывало, я уж со счета сбилась. Сознание не терял?
– Нет, но…
– Тогда всё в полном порядке, и не стоит так переживать. Дай ему трубку… Пятый?
– Да… я же просил её не звонить вам… всё нормально, Валентина Николаевна, просто Лена…
– Ты мне лучше скажи, – перебила его Валентина, – судя по ощущениям – сам справишься? Или мне приехать? Только честно.
– Я же сказал – всё нормально… Немного прихватило, но уже отпускает… только в первый момент было по-настоящему больно, а сейчас… слабость, а так…
– Лене трубку дай, слышишь? Ленок? Ну что, нашла?
– Да… давайте я вам попозже позвоню, хорошо? Сейчас горчичники поставлю, и нитроглицерин ему дам.
– И чаю горячего с сахаром. Кстати, постарайся зазря к нему не лезть, он устал, перенервничал, дай ему отдохнуть. Спроси, спать он хочет?… Что говорит – ещё спрашиваете? С этаким сарказмом в голосе? Ой, был бы там сейчас Лин, Пятому влетело бы за этот сарказм по первое число…
– А почему? – удивилась Лена.
– Лин считает, что только он имеет право острить, все остальные должны слушать и созерцать, как он это делает. Пока, Ленок. Звони, если что…
Лена повесила трубку и повернулась к Пятому. Он лежал на боку, тяжело дыша, но поза его уже перестала быть столь напряженной и вынужденной, как раньше. Боль оставила его. Лена набросила на него одеяло, поправила подушку и пошла на кухню за лекарствами. Вернувшись, она подумала, что он мог заснуть и поэтому решила проверить – не уснул ли? Будить Пятого ей было жалко. Она присела на краешек кровати и тихонько позвала:
– Пятый! Ты как, спишь?
– Что?… – неуверенно прошептал он. – А, нет… нет, Лена, не сплю… извини, просто я немного не в форме. Жить, двигаться, дышать – это всё-таки нагрузка…
Лена улыбнулась.
– Горчичники ставить будем? – спросила она. – Если ты устал, то тогда можно и без этого обойтись…
– Раз Валентина приказала поставить, то давай. – Пятый со вздохом сел на кровати, придерживая одеяло, начавшее было сползать на пол. – Она потребует подробный отчет о том, что здесь было, и поинтересуется, как выполнялись её указания.
– Ты серьезно? – удивилась Лена. – Вот прямо так и спросит?
– А то. Пойдем на кухню, что ли…
– Лежи, я всё принесу.
Пятый снова лег. Он выглядел так, словно вынырнул на поверхность воды в тот момент, когда воздуха в легких уже не оставалось – страшно бледный, с немного шалыми глазами, в которых, помимо перенесенной недавно боли читалось облегчение, с растрепанными длинными волосами, разметавшимися по подушке и влажными на лбу от выступившей испарины. Фланелевая рубашка, в которую он был одет, была расстегнута, задралась, а воротник съехал на сторону.
– Прости, что я напугал тебя, Лена, – попросил он, – я не хотел, видит Бог. Но такие вещи происходят всегда помимо нашей воли…
– Не говори ерунды, – Лена поставила на столик рядом с кроватью блюдечко с теплой водой и положила в него горчичник, – снимай рубашку и поворачивайся на бок. Ой, погоди! Нитроглицерин под язык положи, пока мы с тобой про это совсем не забыли…
Пятый сносил всё процедуры молча, стал вялым, пассивным, Лене казалось, что он вот-вот заснет. Но Пятый и не думал спать, он, как только Лена сняла ему горчичники, отправился на кухню заваривать чай и помогать ей с посудой и ужином. После еды его немного сморило, он сидел за столом и курил найденную в кармане рубашки сигарету, наблюдая за Леной.
– О чем грустишь, Пятый? – Лена, домывавшая последнюю тарелку, стояла в пол-оборота к нему и вытирала тыльной стороной ладони лоб.
– Может, Лин прав? – в голосе Пятого звучало сомнение и неуверенность. – А как же тогда то, что я делал всю свою сознательную жизнь? Всё должно пойти к шуту лишь из-за моих принципов, которые в корне не верны?… Я никогда не сомневался раньше, но раньше у меня не было повода для сомнений. Он не раз говорил об этом, часто в ещё более резком тоне, но я не принимал его слов всерьез… так, походя, высказался… плохое настроение, болен… мало ли что?… А теперь я понимаю, что всё это было отнюдь не шуткой…
– О чем ты? – не поняла Лена. – Это про то, как он сегодня?…
– Да, – Пятый обернулся в поисках пепельницы и, не найдя ничего похожего, встал и стряхнул пепел в раковину. – Хотя, возможно, это произошло из-за того, что Лин двое суток провел в клетке.