– А мне – не всё равно. Я люблю, чтобы у меня было всё самое лучшее, – призналась Валентина. – Ты думаешь, у нас простые люди едят сервелат каждый месяц? Не едят. А я – ем. И это приятно.
– Сервелат – это колбаса? – спросил Пятый. Валентина кивнула, Пятый поморщился. – Гадость какая… это же мясо.
– Ну и что? – удивилась Валентина.
– У нас поговорка есть такая – у него такое лицо, словно его мясо есть заставили, – объяснил Пятый. – У вас, по-моему есть что-то похожее…
– У нас вместо мяса – говно, – Валентина усмехнулась. – Пей чай, пока совсем не остыл. Оклемался?
– Совершенно. Полежал, поспал… я бы ещё поспал, кстати.
– Ну и спи. А я пока почитаю.
Часа через полтора Валентина отложила книжку – время уже перевалило за полночь. Она потянулась было к выключателю, но тут её взгляд упал на спящего Пятого, и рука замерла сама по себе, остановилась. Пятый спал и улыбался во сне. Слабо, едва заметно… но эта лёгкая улыбка странно преобразила его лицо – словно сняли маску постоянной боли и отчаяния. “Господи, какой же он молодой! – пронеслось у Валентины в голове. – Как же я раньше этого не поняла!” Пятому видимо снилось что-то очень хорошее, светлое, доброе… это бывало столь редко, что он и сам, вероятно, успел забыть, когда такое с ним было последний раз. Нерезкий, приглушенный свет настенного бра словно смыл с его лица печать страдания и оно преобразилось неузнаваемо, нереально. Перед Валентиной спал, положив под голову худую руку, совсем молодой парень, от силы лет двадцати, красивый, с правильными тонкими чертами лица и густыми чёрными волосами.
– Вот сволочь! – с восхищение прошептала Валентина. – Вот ты какой… на самом-то деле. А я и не разглядела тебя, настоящего. Дура… А хорош, стервец, как хорош… девок, небось, с рукава стряхивал, не замечал… Что было – и что стало… Интересно, можно ли что-то сделать, чтобы вернуть его прежнего насовсем? Наверное, можно. Вот только как?… Но до чего хорош!… По-своему, не по здешнему… – Валентина вздохнула, прилегла поудобнее. “Это надо же, – подумала она. – Какие вещи в мире творятся… словно с иконы или с картины лицо… а я этого даже не видела. И вправду, что нас, советских людей, приучают видеть?… Только внешнее, для внутреннего и места не остаётся. Ладно, пора спать, поздно уже совсем. Спи, мальчик, может, ещё чего хорошее присниться, не вечно же тебе одними кошмарами ночью перебиваться…” Она погасила бра и маленькая дачная комнатка погрузилась во тьму. Лишь едва слышный осенний дождь за окнами нарушал тишину, лишь он один решил не спать этой промозглой сентябрьской ночью. А спать такой ночью хорошо. Особенно, если рядом потрескивают дрова в жаркой маленькой печке…
Валентина проснулась часов в восемь утра, ещё даже не рассвело толком. За окнами притаился туман, неподвижный, осенний, мглистый. Комната за ночь выстыла, поэтому Валентина первым делом по новой растопила печку и лишь после этого принялась за готовку завтрака. Впрочем, ей не особенно хотелось как-то себя утруждать, поэтому она просто отварила картошку, нарезала хлеба и сыра, воткнула в трёхлитровую банку здоровенный кипятильник и пошла с холодной террасы в комнату – будить Пятого. Тот всё ещё спал, но наступившее утро расставило всё по своим местам – Валентина видела перед собой того Пятого, к которому привыкла за эти несколько лет. Измождённого, смертельно уставшего, с запавшими глазами, лишенного какой бы то ни было внешней привлекательности и способного внушить лишь страх и жалость. Страх – что финал слишком близко, а помочь невозможно. Что-то мешает. Тоньше бумаги и крепче стали…
– Подъём, соня! – бодро сказала Валентина и потрясла Пятого за плечо. Он немного приоткрыл глаза и поморщился от света. – Завтрак проспишь.
– Тепло, – удивлённо сказал он. – Хорошо как… и тихо…
– Хочешь, можешь ещё поспать, – сжалилась Валентина. – А картошку я потом подогрею…
– Нет, не стоит. Я сейчас, – Пятый потянулся, зевнул, тряхнул головой. – Всегда не любил просыпаться.
– Этого никто не любит, – заметила Валентина. – Но приходится.
– Нет, просыпаться хорошо… Проснулся – значит, ты живой.
– Это точно. Живой – и хорошо. Пойдём есть, пока завтрак не остыл.
– Сейчас, с духом соберусь, а то из-под одеяла вылезать неохота, – признался Пятый. – Там что, дождь? – спросил он, взглянув на окно, задёрнутое тоненькой выляневшей занавеской.
– Нет, туман, – ответила Валентина. – Слушай, что тебе такое снилось ночью?
– Я что, опять кричал? – с тоской спросил Пятый. Валентина отрицательно покачала головой.
– В том-то всё и дело, что не кричал, а совсем наоборот. Я тебя никогда таким не видела.
– Каким? – не понял Пятый. Он сел на кровати, придерживая одеяло и с недоумением посмотрел на Валентину. В его взгляде читался вежливый вопрос.
– Ты улыбался, – объяснила та. Пятый приподнял брови, недоверчиво покачал головой. – Правда-правда, – заверила его Валентина. – Я и сама сильно удивилась.
– Не может быть. Хотя выспался я отлично, всегда бы так… может, и в самом деле… – Пятому явно не хотелось говорить о себе, поэтому он решил сменить тему, и как можно скорее: – Валентина Николаевна, вы прогноз на сегодня слушали? – спросил он.
– Дождя не будет, – ответила та.
– Слава Богу, не нужно будет машину толкать… – Пятый наконец сумел побороть соблазн ещё полежать под тёплым одеялом и встал. Поёжился, хотя в комнате было тепло. – Давайте я за водой схожу, что ли? – попросил он. – А то толку от меня, как…
– Сходи, – согласилась Валентина. – Я пока чайку соображу. И вот ещё. Пройдись по участку, глянь, куда можно гравий этот чёртов свалить, а то у меня всё никак руки не доходят до этого…
– Я мигом, – Пятый набросил на плечи старенькую телогрейку, висевшую на гвоздике подле печки, и вышел. Валентина минуту постояла, собираясь с мыслями и поспешила на террасу – вода в банке уже, наверное, закипела. Сквозь узкие высокие окошки, выходящие в умирающий осенний сад, был виден кусок дорожки, что шла к калитке, клумба с увядающими гладиолусами, грядки клубники… но всё это сейчас тонуло в зыбком осеннем тумане, проступало сквозь него нечётко, расплывчато, размыто. Валентина заварила чай и закурила, глядя в осеннее окно. Минуты через три скрипнула калитка и вскоре на дорожке появился Пятый, который без малейшего видимого усилия нёс два ведра воды. Да ещё и шёл при этом весьма тихо – шагов почти не слышно, то ли туман глушит, то ли ещё что… Впрочем, он всегда тихо ходит, привык, наверное…
– Иди чай пить, – позвала Валентина, – а то всё остывает на этой холодине с такой скоростью, что…
– Иду, – Пятый вошёл, поставил вёдра на пол возле двери и сел за стол. Ели они молча, Валентина – неторопливо, Пятый – с жадностью, совсем для него нехарактерной.
– Давно не жравши? – спросила Валентина.
– Угу, – ответил он. – Несколько дней…
– Ещё положить? – спросила Валентина, когда он доел.
– Не стоит, лучше потом. Когда вернёмся. А то вы со мной намучаетесь, если я…
– Логично, не придерёшься, – развела руками Валентина. – Ну что, пошли?
– А посуда? – спросил Пятый.
– Да ну её, – отмахнулась Валентина. – Потом, перед отъездом помою.
– Ну нет уж. Я быстро, – Пятый собрал со стола тарелки. – Вы пока соберитесь…
– Ладно, мой. Только воды согрей. Ты место под гравий нашёл?
– Да, там где картошка была. Больше некуда. И охота вам тратиться?…
– Денег у меня много. А гравия нет. Решила исправить положение, – Валентина встала с шаткого стула, потянулась с удовольствием, хрустнув суставами, передёрнула плечами. – Пошли, дружок, а то сейчас в лес куча всякого народа набежит. Конкуренция… Но я без грибов не останусь, так и знай.
– Я в этом и не сомневался, – заметил Пятый. – Вы… как бы это сказать…
– Договаривай-договаривай, – подбодрила его Валентина. – Ты хотел сказать, что я своего не упущу. Так?
– Так, – кивнул Пятый.
– И ты хочешь сказать, что это плохо?
– Нет. Люди бывают разные… впрочем, кому я это объясняю? – в пространство поинтересовался Пятый. Валентина усмехнулась, состроила Пятому рожу (он лишь покачал в ответ головой), сняла с буфета корзинку и пошла к выходу – опережать конкурентов. Пятый вздохнул, поплотнее запахнул телогрейку и последовал за ней.
Как ни странно, а день, постепенно поднимавшийся над осенним лесом, обещал стать тёплым и солнечным. Едва заметный неспешный ветерок гладил желтеющие листья берёз и они, обрадованные его прикосновением, спешили вслед за ним, напрашиваясь на ласку – маленькие смертные странники осени. Внизу же их терпеливо поджидала тонкая побуревшая осенняя трава, только листья не думали об этом – им были дороже странствия с ветром по прозрачному, промытому ночным дождём небу. Это куда приятнее, чем лежать внизу и ждать… ждать снега.
Валентина и Пятый неспешно шли по прогалинам между высоких белоствольных берёз. Валентина внимательно глядела под ноги, иногда раздвигая суковатой палкой траву. Пятому на поиск грибов было по большому счёту наплевать. Он просто наслаждался лесом.
– Слушай, ты чего грибы не ищешь? – с лёгким возмущением спросила Валентина. – Я для чего тебя с собой потащила, скажи на милость? Чтоб ты берёзками любовался, что ли?
– Я, честно сказать, даже не знаю, что надо искать, – признался Пятый после минутного молчания.
– Ты что, не знаешь, как грибы выглядят? – удивилась Валентина. – Или ты в лесу никогда не был?
– Был, но как-то не обращал внимания, – ответил Пятый. – Сами понимаете, во время побега не очень получается…
– Ладно, исправим. Вот смотри. Это – белый… – Валентина вытащила из корзинки гриб.
– Вы зря вынули, у вас под ногами – три точно таких же, – заметил Пятый. – Вы сейчас на них наступите.
– Где?! Ой, точно… а это подосиновик, только маленький…
– Сзади, под деревом, шагах в шести. Не под этим, вон под тем… А вон там что такое торчит? – спросил Пятый.