Французы, хотя их производители винограда и защищали рынок бренди, тоже распознали новый перспективный товар, и французское производство спиртового топлива выросло с 2,7 миллиона галлонов в 1900 г. до 5,7 миллиона в 1903 г. и 8,3 миллиона в 1905 г. В 1901 г. в рамках ралли под эгидой Автомобильного клуба Парижа 50 машин — от легких квадроциклов до тяжелых грузовиков — прошли дистанцию в 167 миль от Парижа до Рубе. После следующего ралли потребление топлива (использовали и чистый спирт, и 50-процентный спирт, и 50-процентный бензин) было измерено для каждого автомобиля. Большинство водителей предпочитало смесь 50 на 50.
В 1902 г. в Париже прошла выставка, полностью посвященная автомобилям с двигателями, работающими на спирту и сельскохозяйственной технике, а также широкому ассортименту ламп, печей, обогревателей, утюгов, плоек, обжарочных аппаратов для кофе и всем мыслимым домашним приборам и сельским агрегатам, которые могли приводиться в действие спиртовым топливом. Это были не экспериментальные модели, а используемая продукция развитой индустрии.
10 процентов всех двигателей, произведенных в 1906 г. компанией Otto Gas Engine Works в Германии, было сконструировано для работы на чистом этаноле, как и треть тяжелых локомотивов, произведенных Deutz Gas Engine Works. В 1915 г., когда дефицит нефтепродуктов едва не парализовал транспортную систему Германии, еще тысячи двигателей были срочно модифицированы для работы на этиловом спирте. Сейчас мы можем предположить, что Германия могла проиграть войну уже в 1917 г., если бы производство сахара из свеклы не составляло важную часть ее аграрной экономики.
Кайзер получил время на то, чтобы выразить благодарность своему прусскому предку, поощрявшему Маргграфа на исследования свекольного сахара, но вряд ли те, кто погиб в грязи и крови Фландрии, были так же признательны за ту роль, что сыграл сахар в затягивании войны, в которой никто все равно не мог стать настоящим победителем. И снова повторим, сахар уже давно продолжал губить человеческие жизни.
Сахар и здоровье
Будда говорил, что больному не грех употреблять в пищу gur, а со времен Римской империи до Средних веков сахар был скорее лекарством, чем продуктом питания. Фома Аквинский разрешал употребление сахара во время Великого поста, но были и те, кто придерживался иной точки зрения. Уже в 1606 г. французский врач Жозеф дю Шен уверял, что сахар очень опасен и что употребление этого белоснежного продукта имеет мрачные последствия.
В то же время британский врач Тобиас Веннер писал в 1620 г., что «чем белее сахар, тем он чище и полезнее…». Веннер, правда, также доказывал, что и табак приносит пользу здоровью, так что это не слишком достоверный источник. В 1647 г. другой сомнительный автор, британец французского происхождения Теофил Гаренсье, обвинял сахар в том, что он является причиной заболевания Tabes Anglica, позже получившего название чахотки, а сегодня известного как туберкулез. Тот же автор был сторонником «раствора коралла» как панацеи от всех болезней и с помощью предсказаний Нострадамуса предрекал рождение сына королю Карлу II. К несчастью обоих пророков, Карл умер бездетным.
Согласно Гаренсье, сахар был «вреден для легких не только своим характером и составом, но также и всей своей сущностью». Это мнение нашло поддержку со стороны доктора Томаса Уиллиса, широко известного благодаря открытию глюкозурии в 1674 г. Он не только с уважением цитировал Гаренсье, но и выражал мнение, что вдобавок к туберкулезу сахар виновен и в цинге.
Во Франции сахар также подвергался нападкам. Филипп Экке, бывший одно время врачом Людовика XIV, янсенист, член влиятельной «пуританской» секты внутри католицизма, был абсолютно уверен, что сахар — это очень коварная субстанция, яд, завлекающий удовольствием. Тема сахара как соблазна тянется и по сей день. Таким же образом под огонь попали и другие составляющие, используемые в процессе изготовления сахара. Когда Джозеф Бэнкс в 1770 г. говорит о плохом состоянии зубов жителей острова Саву, имевших привычку жевать плоды бетельной пальмы, он винит в этом известь, применяемую при очистке сахара:
«Потерю зубов… по моему мнению, легче объяснить хорошо известными разъедающими свойствами извести, которая содержится в любой еде, и не то чтобы в незначительных количествах… Возможно, вредное воздействие, которое, как считаем мы, европейцы, сахар имеет на зубы, происходит по той же причине, ведь хорошо известно, что рафинированный или кусковой сахар содержит большое количество извести».
В конце XIX в. вектор вновь повернулся на 180 градусов: многие врачи во Франции и в Германии стали превозносить пользу сахара для здоровья. Их мнение изменилось снова в XX в. и продолжает оставаться негативным по сей день; интернет-сайты громко предупреждают об опасности. Например:
«При производстве сахара как из тростника, так и из свеклы продукт нагревается и в него добавляют гидроксид кальция (известь), который токсичен для организма. Это вещество добавляется, чтобы удалить ингредиенты, мешающие окончательной переработке сахара. Затем используется двуокись углерода, еще один токсин, чтобы удалить известь (но согласно моим исследованиям удаляется не все)».
Это странное заявление об остатках двуокиси углерода в сахаре стоит в одном ряду с массированной кампанией по запугиванию сахаром, «чистым, белым и смертельным», как гласит слоган Джона Юдкина. А Уильям Дафти в своем бестселлере предупреждает:
«Процесс очистки, который проходят тростник и свекла, так эффективен, что полученный сахар так же чист по своему химическому составу, как морфий или героин на лабораторных полках химика. Какими питательными свойствами обладает эта чистая химия, сахарные наркодилеры никогда не скажут».
Согласно Дафти, чистота может творить любые чудеса, и видимо, даже один только намек на чистоту в будущем — тоже, ведь он утверждает, что сахар являлся причиной безумия даже тогда, когда его еще не умели как следует очищать:
«В Темные века мятущиеся души редко бывали изолированы для избавления от недуга. Такая практика началась в век Просвещения, после того, как сахар перебрался из аптек в кондитерские. "Великое заточение безумных", как называет его один историк, началось в конце XVII в., после того как потребление сахара в Британии за 200 лет возросло с щепотки или двух на бочку пива, то там, то здесь, до более чем двух миллионов фунтов в год».
Такой прием ведения спора известен в логике как post hoc, ergo propter hoc. Эта латинская фраза означает «после чего — значит по причине чего». Согласно этому принципу, если я умру после вдоха, значит, я умру от избытка воздуха; если я умру на выдохе, значит, я умру от того, что не смогу задержать дыхание. Проще говоря, случайное совпадение превращается в основную причину. Это так же неверно, как если бы я сказал, что потерял вес, избавился от геморроя и почувствовал себя лучше после того, как перестал есть сладкое, но не упомянул бы о том, что я также перестал принимать кокаин и начал делать физические упражнения.
Сопоставления — инструмент тех, кто ищет объяснения. К примеру, нам дан факт, что некоторые пресвитерианские священники в Массачусетсе пили много рома. Тогда линейная связь между их средними зарплатами и ценой на ром в Гаване в течение нескольких столетий будет не более чем результатом сравнения двух величин, равно зависимых от стоимости жизни. Если допустить, что сопоставления могут служить доказательствами, тогда надо бы сделать вывод, что во времена разрешений на радиоприемники в Британии существовала жесткая связь между количеством душевнобольных в соответствующих заведениях и количеством выданных разрешений.
В результате стали появляться пугающие истории о чистоте сахара, чрезмерной чистоте, раздражающей органы пищеварения как никакая другая еда ранее! По правде говоря, как только сахар смешивается с другой едой, слюной или желудочным соком, он перестает быть чистым — вот и вся история. В 1970-х гг. австралийская индустрия даже не пыталась оспаривать эти фантазии фактами — тогда просто начали рекламировать сахар как натуральный продукт и быстро восстановили рынок. Потребителей успокоило осознание того, что болиголов, молния, падающие астероиды, стрихнин, коровьи лепешки, ядовитый плющ, мышьяк, большие белые акулы, жалящая крапива, тарантулы, кобры и скунсы — все они такие же натуральные. Аргумент сработал. Правда, научное обоснование здесь было не сильнее, чем в нападках на сахар. Но все это было ничто по сравнению с атакой на его заменители.
Альтернативы
Заменители сахара, как и сам сахар, становятся объектом не очень разумной критики. Их обвиняют в том, что они вызывают болезни, расщепляются на ядовитые вещества и — самое ужасное — в том, что они были открыты случайно. Если человек не слишком образован и при этом еще имеет пунктик в отношении еды, случайное открытие для него — это работа дьявола, если не хуже.
Весь парадокс заключается в том, что если такие люди будут докапываться до истины достаточно долго, то рано или поздно они ее найдут. Это как те обезьяны из известной теоремы, которые, если им дать бесконечное количество времени, в конце концов напечатают пьесу Шекспира. (Не они ли помогали мне при изучении шекспировской «Зимней сказки», не имеющей к сахару никакого отношения?) Но до того как искатели истины наткнутся на нее, они поднимут столько шума и галдежа, что медицинские факты, даже став очевидными, могут остаться незамеченными в общей шумихе. На самом деле многие научные открытия были совершены случайно, и нападки на конечный продукт, стоящий за этими случайными открытиями, далеки от того, чтобы называться конструктивной критикой. Неожиданные открытия случаются в химической лаборатории намного чаще, чем представляют себе те, кто находится вне ее стен!
Константин Фалберг, запатентовавший сахарин в 1879 г., объяснял, что случайно пролил немного химиката себе на руку, работая над пищевыми консервантами в лаборатории Айры Ремсена в Университете Джона Хопкинса. За ужином Фалберг почувствовал сладкий привкус, а на следующий день обнаружил в лаборатории его источник. Статью, посвященную новому веществу, Фалберг и Ремсен опубликовали в соавторстве, а получил патент и разбогател один Фалберг. Ремсен же стал президентом Университета Джонса Хопкинса и, как рассказывают, позже говаривал: «Фалберг — подлец. Меня тошнит, когда мое имя упоминают рядом с его».