Он не договорил. Исчез за дверью. Я попятился за ним.
– До свидания, – проговорил я, умирая от смущения.
Она только грустно кивнула и, подсев к дочери, взяла её за руку.
– До свидания, Эльна! – выпалил я.
Жорель грустно улыбнулась в ответ. Крамт ждал меня на улице. Уже на лыжах, с палками под мышкой.
– Зачем ты с ней так? – упрекнул я его. – Мог бы просто отказаться от супа.
– Да плевать. Ты согласился помочь.
– Да, конечно.
Я вытащил снегоступы из стойки и принялся их застёгивать.
– Ладно. Тогда слушай. Нам нужен талюк. Всё, погнали отсюда, найдём место поспокойнее, чтобы это обсудить.
– Кто нужен? – переспросил я, разогнувшись.
Я решил, что ослышался.
– Талюк. Один. Всего один.
Глава 6. Всего один талюк
– Когда мы с тобой познакомились, – начал рассказывать Крамт, – я испытывал таруту.
Мы отъехали от его дома и медленно спускались с горки по направлению к школе.
– Да, – вспомнил я, – а ты доложил о своём открытии Трёмлину или Грейфи? Кому-нибудь из ваших, из учёных. Это же настоящее открытие, что полоска изменила цвет! Такого никто не добивался.
Крамт нетерпеливо отмахнулся.
– Добивался, добивался, – сказал он, – в прошлом веке. Я вычитал об этом способе в одной из научных книг в библиотеке.
– Ты брал научные книги? – удивился я. – Мы ходили в библиотеку только за комиксами.
– Ты закроешь рот, нет? – зло спросил Крамт, потом нахмурился и сказал: – Прости. Всё. Хорош трепаться. Просто слушай. В той книге было указано, что прожилки могут изменить цвет. В прошлом веке прожилки считались огнём. И в конце книги было написано, что совсем в древние времена был только рыжий огонь. И люди приносили жертвоприношения.
– Что это? – прошептал я, останавливаясь.
Крамт проехал чуть вперёд и, не оборачиваясь, сказал:
– Жертвы. То, что хотят отдать тому, кто выше.
– А кто выше? – я не мог спросить громко.
Я чего-то боялся.
– Ты что, Поветрия никогда не слышал? – возмутился Крамт и обернулся.
– Мама слышит… Но папа всегда говорит: «Это только Поветрия…»
– Так вот, – продолжил Крамт устало, – есть Поветрие, что если принести жертву, то можно излечить человека от лишающей болезни.
Я молчал. Я ждал, пока Крамт продолжит и объяснит, что такое жертва.
– А жертва должна быть живой.
Я вздрогнул. Страх сжал моё горло. А если Крамт хочет кинуть в огненную прожилку меня?!
– Поэтому ты мне нужен.
Я огляделся. Позвать на помощь?
– Только ты поможешь мне справиться с талюком.
– С талюком? – переспросил я. – А он-то тут при чём?
– Жертвой будет талюк. Но его нельзя забирать далеко от дерева. Он умрёт. Вчера ты мне показал, как можно перенести. И теперь у меня в голове всё сошлось. Понимаешь? Поветрия говорят правду. Только важно их правильно расслышать. Я и расслышал. Мы перенесём талюка к пропасти. Там больше всего прожилок. Я кину таруту в пропасть. Прожилки загорятся. Мы… Я кину туда талюка. И он будет жертвой. И тогда Эльна выздоровеет. Всё.
Крамт оттолкнулся палками и поехал к лесу. А я стоял как оглушённый. Как можно взять живого талюка и…
– Подожди! – заорал я.
Когда Крамт сказал, что речь идёт о талюке, а не обо мне, я перестал его бояться. Подкатил к нему и спросил:
– Ты хочешь убить живое? Но Большой Цоер запрещает это делать.
– Это талюки, – не глядя мне в глаза, пояснил Крамт, – низшая форма жизни. Я говорил с учителем Грейфи. Ты его знаешь? Он зверолог, работает в Оранжерее. Грейфи сказал, что талюки ещё слабо изучены. Они ведь появились сразу после лишающей болезни. Но он подозревает, что у них, скорее всего, слабо развита центральная нервная система. Они не чувствуют боли.
– Как же они чувствуют ласку? Они же растут от неё!
– Они растут не от ласки, – покачал головой Крамт, – а от энергии, которую им передают через ладонь. Это просто средство для увеличения массы, понимаешь, Дин?
Я опустил голову, принялся ковырять палкой снег. Начертил кружок, провёл лучики. Солнце.
– Как-то жалко его, – наконец сказал я. – Талюка.
– Послушай, я думал, их нужно много! – вдруг с жаром воскликнул Крамт. – А нужен всего один! Понимаешь? Один!
– Всё равно жалко, – повторил я тихо.
Крамт вдруг отбросил палки и схватил меня за плечи.
– А Эльну тебе не жалко?! Она говорить не может, ходить не может! Тебе бы так! Сразу бы согласился взорвать хоть тысячу талюков!
Он тряс меня из стороны в сторону. Палки выпали у меня из рук. Мы смотрели друг другу в лицо. У Крамта в глазах горел огонь, словно в них бросили таруту. Он прожигал меня этим огнём до самого сердца.
– Послушай, – слабо запротестовал я, – ты же учёный! Разве учёные верят в Поветрия?!
– Все средства хороши, когда нужно добиться цели, – отчеканил Крамт. – Так ты со мной? Дин?
Я вздохнул.
– Тогда вали! – не выдержал Крамт, пнул меня в плечо, и я упал на снег.
Он схватил палки и развернулся к лесу. А я всё лежал, словно собрался делать снежного ангела.
– Крамт! – крикнул я ему вслед. – Подожди! Я…
Я не знал, что сказать! И сказал самое дурацкое, самое глупое, самое нелепое на свете:
– Крамт… Моя мама зовёт тебя на чай!
Я зажмурился, уверенный, что он швырнёт в меня палку. Снег скрипнул где-то рядом. Я открыл глаза. Крамт навис надо мной. Разглядывал меня сквозь огромные красные очки, будто я был каким-то неведомым животным. Талюком, похожим на фиолетовую медузу. Я снова зажмурился и закрыл лицо руками.
– Твоя мама? – переспросил он глухо. – Та, которая слышит Поветрия?
– Да, – прошептал я.
– Тогда завтра вечером. Где ты живёшь?
Глава 7. Синий чай
Я всё утро думал про Эльну.
Как она там лежит и смотрит в окно. Беззащитная и грустная.
Мне хотелось её спасти. Всё утро я отчаянно рисовал, исчертил гору бумаги, пытаясь найти приспособление, которое могло бы помочь Эльне. Летающее кресло? Самоходный скафандр? Увы, всё, что я придумал, было похоже на предметы из маминых сказок-Поветрий, а не на инженерные изобретения.
Всё это было не тем, о чём мечтал бы Крамт.
Крамт… Как же мне хотелось с ним дружить! Я бы заплатил любую цену! Отдал все свои самые ценные поделки. Лишь бы он разрешал помогать в экспериментах. Да просто ехать с ним рядом уже было здорово.
Я мечтал об этом. Как и о том, чтобы спасти Эльну. Но мне не хотелось никого убивать. Даже бестолковых талюков, не нужных никому, кроме Чойри. Мечты и страх сидели внутри и грызли, как голодные белые волчата. Откуда эти волчата? А, да, опять же из маминой сказки.
До прихода Крамта оставался ещё час. Я и хотел, чтобы он пришёл, и страшился этого. Почему он на это согласился? Ищет способ убедить меня?
Но я не мог ничего решить. Согласиться убить талюка? Отказаться спасать Эльну? Меня пугало и то и другое. Мне страшно хотелось, чтобы решение за меня принял кто-то другой. Вот бы Большой Цоер приехал на сверкающих электросанях и велел: «Дин, отправляйся к Чойри и… А если ты этого не сделаешь, то…» Вот тогда у меня не было бы выбора!
Или бы всё-таки был?
Окончательно запутавшись, я вошёл в мастерскую. Часть большой комнаты занимал мой верстак, там же хранились инструменты для работы с железом, камнями и обрезками лагриума, которые приносил мне отец. Я взял нож, включил настольную лампу и заставил себя думать о чём-то совсем простом. Например, о лагриуме.
Я вспомнил своё удивление, когда понял, откуда у нас дома берётся еда. То есть я, конечно, знал, что еду готовят мама или папа. Но я не думал, что всё, вообще всё на столе, все каши, пудинги, всё жаркое и все гарниры – всё это получается из порошков. Мне было, наверное, пять зим, когда я с пультом в руках добрался до кухонного шкафа, открыл его и обнаружил не любимый виноградный мусс и тёплое химкао, а множество разных коробок с порошками.
Мама подбежала ко мне, ласково забрала пульт и спросила:
– Что тебе приготовить, Дин?
Возможно, слово «приготовить» насмешило бы древних людей. Судя по сказкам, они заморачивались куда больше нашего: мыли овощи, резали их, тушили, подавали с разными соусами. А выпечка? Вот эти пирожки, которые Шапочка несёт волку? Пирожки не из порошка ведь. Мамина любимая сказка – «Горшочек каши». Она аж сглатывает, когда читает мне её вслух.
– Умели раньше готовить, – вздыхает она.
А папа ворчит, что порошки гораздо удобнее. Раньше люди не знали, хватает ли им полезного в пище. Микроэлементов, витаминов. А теперь всё продумано. Хочешь еду, где много белка, – бери один порошок. Хочешь еду, где одни углеводы, – другой. Все эти микроэлементы и берут из лагриума.
– Да, но раньше было натуральное, понимаешь? – огорчённо говорит мама. – Живое!
– Трина, нужно идти в ногу с прогрессом, – возражает папа.
– Вечно ты со мной споришь! – вспыхивает мама.
Но дело не в этом, конечно. У нас ведь и нет ничего «живого». Путешественники привозят семена. Их сажают в Оранжерее. Но обычно или ничего не вырастает, или вырастает, но так мало, что не прокормишь весь наш круг. А в снег семена не посадишь… Земля-то в Оранжерее тоже привозная. Поэтому, когда мама рассказывает про сочные фрукты, я даже толком и не понимаю, что это. Представляю себе большую мягкую подушку. Надкусишь её – в рот течёт вкусный химсок.
Но кое-что «настоящее» у нас бывает. Например, синий чай. Его привозят из Восточного круга. Там есть огромная Оранжерея, где выращивают только синие цветы для чая. Он дорогой, зато «живой». И на синий чай зовут самых уважаемых гостей.
Ещё у нас в семье бывает труст. Это травяная мука, которую изредка привозят из Южного круга. Мама меняет на неё всё ценное, что у нас имеется.
– Зато что-то настоящее! – радуется мама, когда печёт из неё оладьи по выходным.
В тот день, когда к нам должен был прийти Крамт, мама с утра куда-то убежала. Вернулась с пухлым мешком, сияющая, хотя на дворе начинался розовый снегопад.