НЕМЕЦКАЯ РАЗВЕДКА И ФРАНЦУЗСКАЯ ПЕЧАТЬ
Боло-паша и сделка вокруг газеты «Журналь»
В деле Кайо в действительности не была доказана его вина. С этим делом было связано дело против Боло-паши, но и тут по прошествии лет и событий нет уверенности, что было доказано его предательство. Боло был виновен лишь в мошенничестве в особо крупных размерах и в своем политическом выборе, которые противоречили интересам Франции.
Авантюрист Боло-паша и политический деятель Жозеф Кайо были знакомы. Кайо обедал в доме Боло-паши. Но впоследствии он обвинил Боло в том, что тот пытался использовать его доверие в неблаговидных целях.
Досье на Кайо — Боло-пашу давно лежало на столе Бриана, а затем в кабинетах Пуанкаре и Клемансо. Имя Боло-паши упоминалось неоднократно на процессе против Кайо. Там говорилось о записке от 13 февраля 1918 года накануне расстрела Боло-паши. Она была подписана военным атташе Германии в Испании и адресована в Генштаб в Берлине: «Наш агент Эзтрати из Центра информации в Барселоне, успешно работающий во Франции, пропагандируя идеи мира, предлагает распространить в печатных органах и листовках слухи, согласно которым французы, объятые военным психозом, доносят на невинных граждан, которых затем расстреливают. Кроме того, он предлагает распространить мнение, что обвинения в адрес Боло-паши и Кайо являются следствием махинаций немецкой разведки, чтобы посеять анархию, смуту и недовольство среди населения. Он считает, что это послужит на пользу обвиняемым и их друзьям».
По мнению многих, этот документ был фальшивкой. Скорее всего, это была провокация, которая послужила обвинительному приговору Боло-паше, которого расстреляли в Венсенских катакомбах. Были более серьезные документы, обвиняющие его в шпионаже: расшифрованные телеграммы графу фон Бернсторффу, послу Германии в Вашингтоне, фон Ягову, министру иностранных дел. Эти документы были предоставлены американской разведкой, когда США вошли в военный конфликт на стороне союзников, но сами они их не могли расшифровать. После прочтения этих документов немецкая разведка поделилась своими секретами расшифровки с американцами! Боло-паша был засвечен, он не выполнил договоренностей, предпочитая скользкие пути мошенничества и личного обогащения — ведь он фактически обворовал фонды, предназначенные для ведения пропаганды.
Он обманул Берлин, так при чем здесь Франция? В тезисах правительственного комиссара и адвоката, представлявшего Военный совет Парижа, Андре Морне, говорилось, что Боло воспользовался немецкими деньгами и не информировал правительство должным образом. Поэтому он был предателем.
Все было бы верно, если бы Боло-паша был агентом, а не профессиональным аферистом. Эту мысль развивает Анри Монури, префект Парижа: «Секретные агенты, занимающиеся этим опасным видом спорта, порою ведомые патриотическими побуждениями, изымая большие суммы денег из немецких фондов, сообщают об этом французскому Второму бюро и берут из них на свои разумные расходы лишь необходимое, а остальное сдают в кассу. Есть такой счет, но сомневаюсь, чтобы можно было легко отыскать его следы. Боло не считался с этим правилом, слишком много украл, и это ему не простили».
Боло-паша и французская печать
Посмотрим, как действовал Боло, дурача врага Франции. Не будем забывать, что речь идет о жестком военном времени.
В 1914 году Поль-Мари Боло живет в Париже в обстановке роскоши. На его визитной карточке можно прочитать и экзотический титул — паша. Действительно паша, кто же еще так может жить! На этот раз — чистая правда. Титул был присвоен ему Аббасом Хилми, правителем Египта, смещенным с трона усилиями Англии в конце 1914 года. Титул паши дает его носителю неограниченные возможности на Востоке, но в Париже это всего лишь салонный этикет. Боло живет в роскоши, очаровывает весь Париж своими приемами, на самом деле у него нет ни гроша за душой, и он ищет любые возможности покрыть эти расходы.
Аббас Хилми после отставки приехал в Париж, а затем направился в Вену и Берлин. Он покупает дом в Женеве. Французская контрразведка знает, что он связан с немецкой разведкой. Его, как и все осиное гнездо шпионов в Швейцарии, держат под контролем.
Однажды немцы обратили внимание на газету «Журналы», которую вознамерились купить и использовать для своей пропаганды. Она поддерживалась националистами и выходила под патриотическим лозунгом: «Больше пушек, больше оружия!» Через нее они решили сеять сомнения и проводить свою политику, а на это не жалко было потратить миллионы. Эта идея пришла в голову Боло-паше, но сначала он говорил о других газетах.
Идея пришлась по душе министру иностранных дел фон Ягову, располагающему секретными фондами. Боло получил 10 миллионов марок на расходы — по миллиону в месяц. А разве такой размах не мог привлечь внимание французской контрразведки? Боло предложил сократить сроки до 5 месяцев, но тратить для достижения поставленной цели по два миллиона.
Первый чек поступил на имя Аббаса Хилми 30 апреля 1915 года. Боло-паша получил лишь небольшую часть этих денег.
Боло возвращается в Париж и начинает раскручивать свой капитал. Сначала он приценивается к газетам, которые стоят недорого и выходит на газету радикалов «Ле Раппель», переставшую выходить в начале войны. Тем временем Аббас Хилми получает вторую часть немецких денег. Он дает немцам обнадеживающие заверения. На самом дбле продает дым. Он даже не знает, чем занимается Боло-паша в Париже, но субсидирует его двумя миллионами. Паша не может похвастать результатами — за газетами следят и политики, и военные. Его интерес к французской печати вызывает если не подозрение, то удивление. Боло находит подписчиков на 1500 акций (по сто франков каждая) и 3 тысячи акций выпускает в обращение, чтобы оживить газету радикалов «Ле Раппель». Тщетно он пытается убедить издателя газеты «Фигаро» уступить ему полмиллиона акций газеты, которой руководил до недавнего времени Гастон Кальметт, убитый мадам Кайо. «Фигаро» не продается.
Боло возвращается в Женеву с пустыми руками. Он потратил четыре миллиона марок, но акции купленной газеты «Ле Раппель» по-прежнему стоят мало. Немцы жалеют, что выбросили деньги на ветер, и жалуются Аббасу Хилми.
Боло-паша выступает с новой идеей — купить газету «Журналь». Проект рискованный, но Берлину он по душе — покупка газеты ультранационалистов могла стать хорошей политической акцией.
С начала июля 1915 года по поводу покупки этой газеты в Париже циркулируют странные слухи. Авторы оркестровки этого вальса остаются в тени. Главным редактором газеты является Шарль Юмбер, вице-президент комиссии по вооружению. Его имя исключает любые подозрения. Боло-паша сомневается в успехе задуманного, на это у него есть основания, но не говорит о своих сомнениях в Женеве, чтобы не остановить приток взносов. Его информаторы тем временем сообщают ему о странных маневрах.
Знает он пока немного. Дело в том, что у «Журналя» появились новые покупатели и они черпают деньги из того же источника.
Тут начинается вторая глава интриги, которая никогда впоследствии не была прояснена. Тайной так и осталось — зачем немцы сделали вторую попытку купить газету, которая и без того переходила в их собственность?
Появляется новый персонаж: Пьер Ленуар. Он выходец из семьи богатой парижской буржуазии. Его отец Альфонс Ленуар — богатый издатель, посредник между Министерством финансов и администрациями газет. К его мнению прислушиваются, когда решают дать аванс газете, испытывающей материальные затруднения. Альфонс Ленуар является советником Национального банка Франции. Его связи безграничны. В 1906 году Кайо наградил его орденом Почетного легиона. Пуанкаре рекомендовал его Клемансо. Альфонс Ленуар умер 3 августа 1915 года, оставив сыну свое незапятнанное имя, богатство и престижную профессию.
Пьер живет в роскоши. Когда начинается война, ему удается избежать демобилизации — он находит себе удобное местечко в конторе Второго бюро.
Сначала Ленуар работает в отделе шифровки, затем в отделе секретной информации, которым руководит Жорж Ладу. Там он узнает о намерении немцев прибрать к рукам газету «Журналь» или другие газеты. И у этого богача руки чешутся разбогатеть побольше на опасной авантюре. «Это колоссальное дело», — доверительно сообщает он своей любовнице Жермен д'Арликс.
Карьера его тем временем идет вверх — в марте 1915 года он становится официальным переводчиком с японского, которого не знает! Вот что значат знакомства с военным министром Миллераном! Но это всего лишь прикрытие его официальной работы в разведке. Под этим прикрытием он появляется в салонах, путешествует, общается с послами. В Берне в апреле 1915 года он встречается с Артуром Шеллером, промышленником из Цюриха, тот представляет интересы немецких банков и самого кайзера. Опять речь заходит о 10 миллионах франков. И на этот раз речь идет о покупке французской ежедневной газеты.
7 июня 1915 года в Цюрихе подписан контракт между Шеллером и Ленуаром при содействии адвоката Гилльома Десуше. Десять миллионов привозят из Швейцарии в Париж в дипломатическом чемоданчике. Осталось лишь купить газету «Журналь».
Первый этап переговоров труден. Сенатор Юмбер не является ее владельцем и более того — грозит, что раскроет подоплеку покупки патриотической газеты немцами. Тогда создают общество акционеров, в которое входят: Ленуар, Десуше и Юмбер. В арбитражной комиссии участвуют: Жорж Ладу, глава кабинета Мальви и Леймари, который был замешан в скандале вокруг газеты «Боннет Руж», о котором речь пойдет ниже. У сенатора, призывавшего своих подписчиков: «Больше пушек, больше оружия!» теперь появилась возможность стать единоличным хозяином газеты.
В этот момент появляется Боло-паша. Он знает о намерениях директора газеты «Журналь», предполагая не без основания тот же денежный источник. Уже в августе 1915 года Боло делает ему свои предложения.
28 декабря 1915 года сенатор покупает акции Ленуара за 5,5 миллионов франков, из которых один миллион подлежит оплате в начале 1916 года. В переводе денег участвует Ладу.
30 января 1916 года подписан контракт между Шарлем Юмбером и Боло, согласно которому они должны были втайне поддержать журнал суммой в 5,5 миллиона франков, выплатив миллион до 15 февраля.
У Боло такой суммы не было. Кто бы ему мог ее дать? Германия, естественно! На этот раз Боло не прибег к посредничеству Аббаса Хилми, тот кушал чужие деньги, не поперхнувшись. Возможно, паша знал, что деньги Ленуара на покупку журнала шли из Швейцарии, из того же источника.
Боло-паша решил искать другие источники и выехал в Америку. Он сел на пароход, везя среди своих документов рекомендательное письмо от Шарля Юмбера.
Боло-паша был защищен дипломатическим паспортом. Но на процессе так и не узнали, кто им его снабдил. В Нью-Йорке он встретился с немецким банкиром Павенштадтом, агентом посла Германии в Вашингтоне графа Бернсторффа. Предложение Боло-паши было принято с интересом, но Боло выдвинул условие держать эту сделку в тайне от немецкой разведки и иметь дело напрямую с Павенштадтом.
Бернсторфф позвонил в Берлин министру фон Ягову, объяснив суть дела. Тут дело окончательно запутывается. Зачем Германия покупала газету, которой уже владела, в момент, когда Шарль Юмбер не выплатил обещанную сумму аванса? Зачем решили рисковать девя тью миллионами марок, связавшись посредничеством «важной персоны — Боло-паши?
Возможно, объяснение мы найдем в заметках военного комендап та Парижа Анри Монури: «Часто, когда речь шла о крупных суммах денег, предназначенных на шпионаж, мы располагали доказательством, что здесь замешаны посредники, которым оплачивались большие проценты. Эти суммы через секретарей поступали главам вражеских разведок. Всем деньги — и концы в воду… Но как Боло на самом деле подписал контракт в Америке, точно неизвестно».
Девять миллионов марок были выплачены шестью частями с 13 марта по 1 апреля 1916 года таким путем: «Дойче Банк» в Берлине — банк «Амстинк» в Нью-Йорке — «Роял Банк» в Канаде — банк «Морган», а из последнего 5,5 миллиона поступили на счет Шарля Юмбера, остальное — посреднический процент Боло-паши.
Вся эта цепочка не могла остаться незамеченной. Людям свойственно пробалтываться. Любовница Ленуара Жермен д'Арликс поведала, о чем ей рассказал молодой и неопытный Ленуар.
В своих «Воспоминаниях» Пуанкаре пишет, что имя Боло-паши часто упоминалось на Военном совете министров в первой половине февраля. Потом засветился Ленуар. Испугавшись, Шарль Юмбер донес на него руководству в Елисейском дворце.
«Вызванный в военный комитет генералом Лиоти, — пишет Пуанкаре в своих воспоминаниях, — полковник Губе, начальник информационного отдела разведки, докладывает, что в архивах нет досье на Ленуара, есть кое-что на мадам Ру (Борегар), любовницу князя Гогенлое, помощью которой пользуется военная полиция. Эта дама была в связи с журналистом Руделем, но о Ленуаре она ничего не знает».
Здесь нет ничего конкретного, но текст требует пояснения. Прежде всего, Ленуар узнал именно от мадам Ру, информатора Второго бюро, о желании немцев погреть руки на французской газете. Об этом она узнала от своего любовника князя Гогенлое, одного из директоров немецкой разведки. Мадам была двойным агентом и неприкасаемой — она знала самого кайзера.
Надо учитывать, что полковник Губе был начальником капитана Ладу. Он не мог не знать, что Ленуар, один из его сотрудников, ездил в Швейцарию и имел там деловые встречи.
Что сделал полковник, допрошенный военным министром Франции Лиоти? Стараясь выгородить Ленуара, стал говорить о журналисте Руделе. Этот Рудель входил в состав кабинета Лиоти, а это означало закрытие дела.
Но все аферы с покупкой газеты, в которые были замешаны Боло-паша, Ленуар и компания, вылезли на свет божий. Американцы вступили в военный конфликт, и немцы наконец почувствовали, что с покупкой газеты им дурят голову. США передали текст нерасшифрованных телеграмм, а немцы через своих людей помогли французской полиции их расшифровать.
Боло был арестован 29 сентября 1917 года, Ленуар месяцем позже — 25 октября. Процесс начался в феврале 1918 года. Смертный [приговор Боло-паше был вынесен 14 апреля, а расстрелян он был 17 апреля. Ленуара судили годом позже, после войны, с 31 марта по 8 мая 1919 года. На скамье подсудимых рядом с ним предстали: его компаньон Десуше, сенатор Шарль Юмбер (в то время он был политическим противником президента республики Пуанкаре и военного министра Мажино), а также Жорж Ладу, который не сумел силами французской контрразведки предотвратить эту аферу. Приговор был суров только по отношению к Ленуару — его приговорили к смертной казни. Десуше получил пять лет, Шарль Юмбер и Ладу были оправданы.
Что касается столь желанной для многих участников этого дела газеты «Журналь», то она ни на йоту не изменила своей патриотической направленности. В ней лишь промелькнула статья, восхвалявшая Херста — американского газетного магната, сочувствовавшего немцам. Получается, что эта статья стоила немцам 30 миллионов марок золотом.
Персонаж исключительный, жизнь, полная приключений. В 47 лет он стал международным авантюристом — взлет, несколько лет длилась его удача, и… падение.
Это был стройный элегантный господин, располагавший к себе, прекрасный собеседник. В Париже он вращался в светском обществе, встречаясь с сильными мира сего. Воло хорошо знал Кайо, его принимал в своем кабинете президент республики Раймон Пуанкаре, он удостаивался чести быть принятым королем Испании Альфонсом XIII.
Его близкий друг, президент Верховного суда Парижа Монье, человек безупречной репутации и морали, ручался за Воло, как за самого себя.
Поль-Мари Воло родился в Марселе в добропорядочной семье — дед его был нотариусом, отец — служащим. Воло начал работать дантистом, потом стал заниматься бизнесом — продавал рыбу, завел ресторан. Дела его шли не бойко. Переключился на женщин — увел жену своего компаньона, бежав с ней в Испанию. Там работал в пивном баре.
В 1892 году приехал в Париж. Воспользовался чековой книжкой своей любовницы и едва ноги унес — мог загреметь в тюрьму. Бежал в Аргентину. Там стал называть себя Воло де Гранженев. Аристократическая фамилия и манеры помогли ему очаровать певицу варьете француженку Анриетт Сумай. Они поженились.
В Вальпараисо им увлекается хозяйка гостиницы, но за украденную сережку с бриллиантом сдает его в тюрьму. Жена тратит все сбережения, чтобы выкупить его из тюрьмы на поруки. Освободившись, он тут же от нее сбегает.
Возвращается в Лион и становится коммерческим представителем завода шампанских вин. В одну из поездок в Париж в 1904 году встречает фортуну в лице богатой вдовы. У госпожи Мюллер 2,5 миллиона капитала и акций на 600 тысяч франков. Не разведясь, Боло женится на вдове Мюллер.
Разбогатев, Боло пускается в международный бизнес — банков ские операции, покупки драгоценных камней… Живет в роскоши — три автомобиля, лошади, квартира в Париже на рю де Фальсбург, 1 7, вил ла в Биаррице. Дает приемы, на которых присутствуют политические деятели, аристократы.
Но к началу Первой мировой войны денег у него уже нет, на ренту не хватает. Очередной жертвой соблазнителя стала Германия.
Но на этот раз авантюрист переиграл. Судьбу свою не обыграешь.
Цензура идет в атаку
В начале войны учреждение, выполнявшее различные функции цензуры, Бюро печати, помещалось на улице Гренель, 110. В дальнейшем оно переехало на шестой этаж здания биржи.
Цензура была создана 3 августа 1914 года. Министр обороны Мес-сими отправил телеграмму следующего содержания начальнику полиции: «Необходимо срочно сообщить всем средствам печати, что с сегодняшнего дня правительство запрещает опубликование каких-либо сообщений, касающихся военных действий (концентрация и переброска войск, типы вооружения) без согласования с Бюро печати, работающим при Министерстве обороны».
Новое учреждение было создано исключительно для военного времени. Во главе Бюро печати стоял офицер — все тот же незаменимый капитан Ладу, будущий создатель французской контрразведки. Но вскоре стало очевидным, что цензура тесно связана не только с войной, но и с политикой.
Цензурой проверялись телеграммы, отправляемые военными корреспондентами, все сведения с фронта. Работники цензуры действовали как агенты контрразведки. Они должны были «выбрать из телеграфных сообщений всю информацию, которая могла быть полезной для дела защиты национальных интересов Франции».
Цензор имел строгие инструкции, которые исполнял неукоснительно. Вот примеры: авиация (инциденты) — запрещено упоминать; банковские документы: запрещена публикация статей, в которых упоминается о падениях курса французской валюты; военные интервью — запрещены; слова или строчки, лишенные логического смысла, запрещены; критика принципиально не запрещена, но не должна касаться общественного порядка, влиять на настроение в войсках и вызывать волнения гражданского населения.
Специальной цензуре подвергались журналы, книги, брошюры. Они должны были иметь отметку о разрешении на публикацию. Не поощрялись пацифистские тексты. «Слово „мир “ должно исчезнуть из французского словаря», — провозгласили в палате депутатов парламента. Исключением были книги Ромена Роллана, которых не коснулась цензура.
Особенно много хлопот у цензуры было с ежедневными газетами. Часто статьи выходили в последний момент после бурных объяснений между цензором и журналистом.
Порой издатели не выполняли распоряжения цензуры. Например, с июля 1916 года по июль 1917-го из более тысячи статей «Боннет 1‘уж», подвергшихся вырезкам цензуры, 319 статей вышли в первозданном виде несмотря на запрет. Иногда газета высылала своим подписчикам первоначальные тексты в запечатанных конвертах.
Газеты подвергались санкциям, закрывались, штрафовались. После временного закрытия некоторые газеты закрывались окончательно. А порой в этой войне горел цензор, мешавший опубликованию нужной информации в нужное время.
В 1917 году запрет на работу в течение двух недель получила от цензуры газета монархистов «Аксьон франсез». 30 сентября 1917 года под заголовком «Преступление против Отечества» в ней вышла статья, в которой говорилось, что телеграммы, которыми обменялись немецкое правительство и князь Ратибор, немецкий посол в Мадриде, были перехвачены. Цензура запретила эту статью, но газета ее опубликовала на собственный страх и риск, борясь против министра Мальви, обвиняя его в предательстве, что он якобы передал немцам план наступления в районе Шмен де Дам. Но публикуя текст вышеупомянутой статьи, газета сама открывала немцам то, что им не следовало знать.
В сентябре 1917 года во главе цензуры стал капитан Нюсиллар. Он прекрасно выполнял свои обязанности, ведь на этом посту надо быть дипломатом и профессором, различать все политические течения.
Пораженческие настроения интеллектуалов имели свое название «пацифизм» и своего адепта — Ромена Роллана. Его книга «Над схваткой» стала библией пацифистов. Писатель получил за книгу Нобелевскую премию по литературе в 1915 году. «Над схваткой» читали солдаты в траншеях. В начале 1916 года во всем мире были проданы 125 тысяч экземпляров.
«Боннет Руж» («Красная Шапочка») Альмерейды так откликнулась на выход в свет книги Ромена Роллана: «С некоторых пор все витрины магазинов украшает эта красная книжечка…»
В отличие от анархиста Альмерейды остальные газеты не размахивали красной книжечкой. Газета «Информасьон» писала: «Мы имеем дело с немецкими махинациями, которые с помощью Ромена Роллана захватили всю Европу».
Немецкая пресса также ополчилась против книги писателя, а газета «Дойче тагецайтунг» назвала Роллана «оскорбителем Германии».
Центр международных пацифистов находился в Швейцарии. Там Ленин ждал своего момента, не очень веря в успех. Литераторы-пацифисты проживали в различных странах: профессор Николаи, автор «Биологии войн», и Стефан Цвейг — в Австрии; Андреас Латцко — в Венгрии; Джон Рид — в США (впоследствии он станет автором книги о русской революции).
В Англии активным пацифистом был Бертран Рассел, один из лидеров Союза за демократический контроль. Его речи, произнесенные перед рабочими военных заводов на юге Галлии, вызывали скандалы и печати. Военный министр издал приказ, запрещавший философу и ма тематику Бертрану Расселу появляться в отдельных графствах Англии.
Активным пацифистом, близким Ромену Роллану, был французский журналист Анри Гильбо. В 1909 году он стал секретарем комитета по сближению позиций Франции и Германии, опубликовав антологию поэзии современных немецких авторов. До этого он в течение двух лет жил в Берлине. Он опубликовал книгу «Ромен Роллан», был мобилизован, затем комиссован и поселился в Женеве.
После международной конференции социалистов, проходившей в 1915 году в Циммервальде, Гильбо провозгласил лозунг «Циммер вальд превыше всего!» и с 1916 года стал выпускать журнал «Завтра», в котором развивал идеи Ленина, проявив большую осведомленность о его работах. Накануне отъезда Ленина из Швейцарии Анри Гильбо испытал большое разочарование. Ленин и большевики должны были пересечь территорию Германии. Ленину хотелось, чтобы протокол, разрешающий эту поездку, был подписан социалистами различных стран. Особенно ему была желанна подпись Ромена Роллана, и он попросил Гильбо обратиться с такой просьбой к писателю.
Гильбо выполнил просьбу и напечатал в своем журнале ответ Роллана Ленину: «Решительно убедите своих соратников не проезжать по территории Германии, иначе вы нанесете вред идее пацифизма и самим себе!» Но Ленин предпочел войти в историю и въехать в Россию, не прислушавшись к совету нобелевского лауреата.
Нюссилар останется цензором, который будет символизировать «Анастасию» — цензуру времен Первой мировой войны. Он назвал свою профессию «забавной и несуразной, но весьма привлекательной». О нем тепло отзывались сотрудники и уважали писатели — жертвы строгостей цензуры.
В свои 40 лет Нюссилар был моложав и улыбчив, носил модные усы и помадил волосы. После ранения на фронте он слегка прихрамывал, но смотрел живо, заинтересованно и вовсе не был похож на клерка такого учреждения, как цензура. Он был активен, всегда быстро принимал решения, речь его была жесткой, фамильярной. Он называл газетных магнатов «мой дорогой», вышучивал своих собеседников, не гнушаясь колкостями.
Но в действительности этот цензор был дипломатом, о власти и авторитете которого хорошо знали.
Нюссилар был своим в министерских кабинетах. Это был интеллигент, сменивший рапиру на ножницы, который прекрасно сознавал, каким оружием владеет.
С 8 часов утра до 3 часов пополудни он находился на работе в своем королевстве «Анастасия». Сколько раз его собеседники, редакторы крупных газет, слышали от главного цензора: «Не могу пропустить!»
И в самом деле, несмотря на уговоры своих влиятельных собеседников, не пропускал материал в очередной номер — и все тут!
Скандал вокруг газеты «Боннет Руж»
Печать левого направления пацифистов и «пораженцев» возглавила газета «Боннет Руж», которую в 1914 году Леон Доде называл тряпкой». Главным редактором газеты был Альмерейда. Эта газета наиболее притеснялась цензурой — санкции шли одна задругой, пока наконец 11 июля 1917 года газету не закрыли окончательно.
Ежедневная газета левого направления была основана в 1913 году с целью сближения франко-немецких отношений. В начале войны гон ее статей был патриотическим, но в 1915 году ее направление стало иным. И причиной этой перемены была немецкая разведка.
Настоящее имя директора газеты Альмерейда было Эуджен Бонавентуре Виго. Он придумал себе псевдоним Мигель Альмерейда, звучавший как боевое имя испанского анархиста. Во время процесса по делу об убийстве Кальметта, директора газеты «Фигаро», он выступал свидетелем в защиту мадам Кайо. Альмерейда дружил с министром внутренних дел Мальви. Умер Альмерейда при невыясненных обстоятельствах 7 августа 1917 года в камере тюрьмы Фреснес по прошествии семи дней заключения. «Самоубийство», сообщила полиция. «Убийство, — в последующие годы повторяли его друзья и враги. — Его убили по приказу Мальви, чтобы избавиться от опасного свидетеля».
15 мая 1917 года на пограничной станции при проверке некоего Эмиля-Жозефа Дюваля, администратора газеты «Боннет Руж», ехавшего из Швейцарии, был обнаружен чек на 150 837 франков, остаток, как объяснил Дюваль, суммы в полмиллиона франков, принадлежащих издательскому дому, которые ему было поручено снять со счета.
На перроне комиссар полиции «случайно» встретил капитана Ладу. За месяц до этого дня капитан был переведен на менее ответственный участок работы в провинцию, но поддерживал связь со своими сотрудниками. Встретившись с комиссаром полиции, Ладу посоветовал ему направить чек во Второе бюро, а Дювалю разрешить продолжить поездку.
Так возникло «Дело газеты „Боннет Руж“», или «Дело Дюваля», которое закончилось обвинением Жана Леймари, бывшего главы кабинета министра внутренних дел. Оно затронуло Мальви и Кайо.
В 1914 году Клемансо, президент комиссии сената по вопросам армии, казался несовременным. Его газета «Л' ом либр» («Свободный человек») выходила небольшим тиражом. В сентябре газета была временно закрыта. Клемансо изменил ее название, и она стала называться «Л'ом аншанте» («Очарованный человек»). Вместе с рассылаемой подписчикам газетой он стал вкладывать в конверт свои статьи, которые были исковерканы в печати цензурой.
По мнению цензоров, Клемансо был ниспровергателем всего и вся, был «пораженцем», а его газета возглавляла остальные газеты, призывавшие к окончанию войны, и сеяла панику. Цензоры особенно тщательно прочитывали все, написанное и подписанное Клемансо.
В июле 1917 года после стольких ошибок в ведении войны, на ко торые неоднократно указывал Клемансо, цензура наконец перестала совать нос в его газету. Клемансо, прозванный Тигром, писал: «Газета для меня — как лошадь для кавалериста. Моя лошадь получила столь ко боевых ранений от славных сынов господина Пуанкаре… Когда вы меня кромсаете в очередной раз, вы отдаете мне честь».
С октября газета вновь возобновила атаки на правительство. В ноябре 1917 года Клемансо писал: «Наконец во Франции, несмотря на цензуру, существует общественное мнение. Настал час видеть все в настоящем свете и для правительства». За день до этого высказывания Клемансо был вызван президентом республики, чтобы войти в комитет по формированию правительства.
Так что — цензура была отменена? Клемансо спешил высказаться по этому поводу, сказав главному цензору Нюссилару: «Отменить цензуру? Да никогда! Я еще не полный идиот! Цензоры — вы мои лучшие жандармы…» Но он одновременно уточнял, что в статьях по вопросам политики цензоры должны быть более гибкими.
Но по логике Клемансо эту последнюю фразу нужно было понимать точно наоборот. Рядом с Клемансо работал «иезуит» Мандель, который умел держать в кулаке цензуру до самого окончания войны.
Макиавеллизм Манделя, главного цензора, проявился во время кампании против Кайо. Служба цензуры получила от правительства две противоположные инструкции: 1. Экстремистов немецкой печати, выступавших на стороне Кайо, можно пропускать; 2. Отдельные высказывания немецкой печати, выступавшей против Кайо, можно пропускать к публикации. Значение этих инструкций проясняется при чтении опубликованных в печати радиосообщений: «Кайо добился от немецкой цензуры того, что немецкая печать не будет больше публиковать хвалебных высказываний в его адрес, не будет говорить о нем вовсе. Более того — станет нападать». Так что совместными усилиями французской и немецкой цензуры Кайо был провозглашен «человеком Германии». С помощью цензуры Тигр победил Кайо.
Робкий господин Дюваль
Дюваль был на вид человеком неприметным, простоватой наружности, а на самом деле невероятно сложным, обуреваемым страстями. Он жил в скромной квартирке. Его жена служила консьержкой в больнице, отец был в доме для престарелых.
Дюваль некоторое время работал при отделе социального обеспечения. Потом он стал журналистом и обнаружил в своих публикациях острый и язвительный ум. Но на людях оставался в тени, был робким. Друзья его прозвали «прокисшим». И как же они ошибались на его счет! Какие страсти и амбиции обуревали этого человека! Он не любил появляться в обществе и скрывал свое истинное лицо.
Став администратором газеты, он не перестает писать на ее страницах свои иронические и остроумно-проницательные статьи. Подписывает он их псевдонимом мсье Баден.
В мае 1915 года на страницах его газеты появляется все больше статей, призывающих к выходу Франции из войны. Дюваль выезжает в Швейцарию. Этим и воспользовалась немецкая разведка — для нее антивоенная направленность газеты «Боннет Руж» стала значимой, и она готова была хорошо оплачивать услуги Дюваля.
В течение двух лет он 13 раз пересекает границу, посещая Берн и Женеву. Дюваль встречается с одними и теми же людьми — немецкими агентами, которые работают в группе Маркса ди Майнхайма. За два года Дюваль заработал в немецкой разведке почти миллион франков.
Интересно, что в Берн Дюваль приехал немецким агентом, а из Парижа выехал как французский агент! Потому что его первые поездки были санкционированы французской разведкой.
Начальник отдела информации парижской префектуры Дюма искал агента, который мог привозить из Швейцарии ценную информацию. В редакцию газеты и на место администратора «мсье Бадена» ввел Фердинанд Марион, служивший осведомителем в полиции. Кандидатура Дюваля была принята — он был известен своими патриотическими убеждениями. Так Дюваль стал специальным агентом французской полиции, снабженный паспортом и рекомендациями.
В Париж он привозит любопытную информацию — в ней Германия обретает мощь и уверенность, а население Франции, испытывая экономические трудности, жаждет выйти из войны или присоединиться к странам противника. Ясно, что к этим документам приложила руку немецкая разведка.
Досье на Дюваля, в котором сообщалось, что он перевозил по заданию немцев деньги с целью субсидирования пораженческих настроений во французской печати, поступает в кабинет совета министров. Дюваль не лжет, когда впоследствии признается, что только выполнял поручения Маркса и говорил то, что ему приказывали.
Дюваль оказался двойным агентом, но его игра была сыграна, и его надо было убрать. Таким образом, сам «Баден» приговорил Дюваля своими статьями.
К моменту ареста префектуре полиции все было уже известно о его деятельности. Дюваль и не защищался, казалось, что речь шла не о нем. Много остается неясным в этом деле. В деле Боло-паши власти не простили авантюристу чрезмерную прыткость в присвоении денег. В этом господине было всего понемногу — секретный агент, пацифист и неплохой журналист.
В книгах Дюваль предстает предателем. Но история секретных служб довольно сложная, и оценки тех или иных событий и персонажей меняются.
Часто по политическим или стратегическим соображениям принимается решение ликвидировать засвеченного агента или выдать его противнику, как поступили с Боло-пашой. Порой жертвуют совсем невинным человеком, расстреливая, чтобы молчал. И такое бывает в шпионской игре. Возможно, так поступили с робким, жадным, но совсем не глупым журналистом Дювалем.
Эуджен Бонавентуре Виго, в журналистике Мигель Альмерейда, был очень хорошо известен полиции. За свою деятельность в рядах анархистов, направленную против войны, он несколько раз приго варивался к тюремному заключению. Это не мешало его контактам в самых высоких сферах общества, а может быть, и способствовало им.
Он был дружен с Жозефом Кайо, а к моменту суда над мадам Кайо за убийство Кальметта Альмерейда обработал общественное мнение через публикации в своей газете, получив 40 тысяч франков. До войны Кайо всячески помогал газете.
Альмерейда был в очень хороших отношениях с министром внутренних дел Мальви, который не раз субсидировал газету. Но этого показалось мало, и Альмерейда стал искать помощников в Германии. В 1916 году он поехал в Испанию и встретился в Мадриде с немецкими агентами. С собой он привез копии секретных документов стратегического значения относительно контингента французских войск на Востоке. Эту информацию он получил из ставки от генерала Сарайя.
На Альмерейда давно было заведено досье в отделе общественной безопасности префектуры, где он числился в списках подозреваемых и представляющих опасность для общественного порядка. Эти списки проходили под так называемым блокнотом «В», на который ссылался в своей речи в парламенте Клемансо.
В этой речи глава правительства говорил: «Как смог Альмерейда войти в доверие к министру внутренних дел?» Эта речь Клемансо, произнесенная в конце войны, знаменовала и конец карьеры Альмерейда. 7 августа он был арестован. Руководство газетой перешло к Дювалю, двойному агенту, который распоряжался немецкими фондами. Мальви взял отпуск и уехал в Нормандию.
А уже 14 августа было объявлено, что Альмерейда покончил жизнь самоубийством в тюремной камере. Возможно, что его вынудили покончить жизнь самоубийством. Его здоровье было подорвано беспорядочной и порочной жизнью. Надзирателем за камерой Альмерейды был заключенный, на него пало подозрение, жена погибшего журналиста подала в суд. Было проведено расследование, но оно не дало результатов. Тюремные врачи не исключали, что Альмерейда был задушен шнурком от ботинок. Через день после смерти Альмерейда вернулся Мальви, прервав каникулы. В общественном мнении он был причастен к смерти журналиста. 30 августа Мальви подал в отставку. Кабинет Рибо пал. И Пенлеве стал формировать новое правительство. В конце сентября Леон Доде, директор «Аксьон франсез», ускорил события, предъявив Мальви обвинение в предательстве и службе интересам Германии. Эти обвинения были изложены сначала в письме, которое он вручил в Елисейском дворце, потом в личной встрече с Пенлеве. Разразился скандал, и кабинет Пенлеве не был сформирован. Открывалась дорога для Клемансо.
Ежедневно каждый номер газеты «Боннет Руж» просматривался цензорами, и особое внимание привлекали статьи, подписанные «мсье Баден». Как и другие известные имена, этот журналист представлял интерес для цензорских ножниц. Между цензурой и Баденом шла непре-кращающаяся война — к ней они привыкли и в ней с ним сдружились.
Статьи Бадена были умны, ироничны, он не атаковал напрямую, а пользовался тонкими неизбитыми гиперболами. Например, он мог цитировать Аристофана, а иметь в виду совсем иное.
Порой Баден писал о тривиальных историях, цитируя казарменные анекдоты, придумывал гротескные диалоги, негодуя против поражений и бед войны. В любом случае цензоры уважали в нем достойного противника.
6 июля 1917 года, когда уже проводились аресты сотрудников газеты «Боннет Руж», вышла его блестящая статья, посвященная Иностранному легиону. И в тот же день цензоры узнали, что Дюваль был арестован 5 июля и обвинен в сотрудничестве с немецкой разведкой. Не знали они только, что Дюваль и Баден — один и тот же человек.
Но игра журналиста и цензоров продолжалась. Из тюрьмы Баден-Дюваль написал жене письмо, где живописал свою камеру как настоящий дворец. Он знал, что письмо прочтут цензоры и доведут текст до сведения Морне и Бушардона. На этот раз цензоры были тюремные.
На суде опять заговорили о хитроумных словоплетениях журналиста. В своей речи на суде он сказал: «О, я хорошо знаю, что вам не нравились мои статьи, как все, что не подходит людям особого сорта! Я знаю, что может нравиться или не нравиться продавцам иллюзий. Да, господа, я совершил преступление. Я убивал мотыльков, летевших на свет уличных фонарей. Мои статьи были ироничны, несомненно. Но не все пригодилось в лучшей из республик…»
И последняя его ироничная реплика, произнесенная перед взводом солдат, поднявших ружья, когда на рассвете приговоренный к смерти предстал перед ними в берете: «Чего эти солдаты хотят от меня?»
Двенадцать пуль были ему ответом.