ека. Все усилия в течение многих лет, направленные на то, чтобы разузнать хоть что-то о Клатте лично и о его источниках, завершались провалом, что породило вполне логичное подозрение в том, что он был, вероятно, советским офицером разведки, имевшим доступ к подлинной информации, и, соответственно, мог сбывать немцам заодно и дезинформацию, если возникала необходимость.
Подозрения, казалось, подтвердились, когда несколько из утверждений Клатта оказались ложными. Круглосуточный контроль показал, что вопреки его заявлениям у него не было абсолютно никакого контакта с советской дипломатической миссией. Каждый раз, когда Клатт утверждал, что получил материал из Советского Союза на коротковолновике, мониторы абвера не могли обнаружить работавших в этом диапазоне радиостанций. Но материалы поставлялись, были подлинными во всех случаях.
Пытались даже инфильтровать в советскую секретную службу человека с единственной целью — узнать хоть что-то о подозреваемом двойном агенте Клатте. Затея была сложной и дорогостоящей, но все, что удалось выяснить, — это что у русских не раз возникали мысли об утечке информации, но этот факт никогда не связывался ни с Клаттом, ни с его операциями.
Если бы немцы додумались искать тайну Клатта в Бухаресте, а не в Софии, они узнали бы по крайней мере часть загадки. Фактический источник шпиона был не советским дипломатическим представителем в Софии, не таинственным, глубоко законспирированным осведомителем в Генеральном штабе Красной армии, а каким-то корреспондентом токийской газеты Исоно Киёшо, проживавшим в столице Румынии. От корреспондента ниточка привела прямиком в дом в пригороде Токио, к месту жительства доктора Рихарда Зорге, истинного и основного советского шпиона. Не то чтобы Зорге действовал как двойной агент, работая и на немцев, во всяком случае, не непосредственно, хотя и сам был немец. Но вот косвенно, возможно даже без его ведома, так и было. Его сеть простиралась от Токио до Нью-Йорка, со многими станциями вдоль маршрута, включая один в Бухаресте. В румынской столице Киёшо был его агентом, получая информацию для Зорге и передавая его в Токио, и иногда даже непосредственно в Москву.
У Киёшо-сан было еще и другое задание от Зорге. В Бухаресте располагался один из крупнейших европейских филиалов японской разведслужбы, специализировавшейся на СССР, и, таким образом, заданием Киёшо была инфильтрация в этот филиал, работа в нем в качестве конфиденциального осведомителя, чьей задачей было бы выяснение характера получаемой из СССР и направляемой туда информации, а также ее источники.
Киёшо поставленную задачу выполнил. Он докладывал Зорге часть из того, что узнавал, но большую часть продавал Клатту. Вот таким окольным путем Клатт и функционировал столь феноменально — получал сведения о Советском Союзе из папок японской секретной службы через японского журналиста, а потом через работавшего на Советский Союз немецкого коммуниста и продавал их немцам. Успех Клатта был свидетельством хитрости и расчетливости этого человека, но и эффективности японской секретной службы, а в особенности примером крайней беспринципности и низости шпионских игр.
Клатт обслуживал немцев до самого конца, потому что его источники никогда не иссякали. Даже после провала Зорге в 1941 году Киёшо продолжал функционировать, и в 1943 году Клатт был перемещен в Бухарест под каким-то благовидным предлогом, чтобы быть поближе к своему источнику. Немцы никогда не баловали его излишним доверием, и нередко он оказывался на грани того, что они вполне могли отправить его в тираж, и не потому, что его материалы были плохими (они были превосходны), а потому, что его тайна не давала покоя его начальству. Однажды в начале 1945 года только личное вмешательство генерала Гейнца Гудериана, тогда начальника Генерального штаба сухопутных войск, спасло Клатту жизнь; немцы, взбешенные не поддававшейся разгадке тайной Клатта, решили избавиться от него раз и навсегда, отправив его в концентрационный лагерь. Гудериан был шокирован; информация, которую предоставлял человек, была настолько неоценимой, что начальник Генерального штаба лично отдал приказ оставить Клатта в покое, либо, как предупреждал еще Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск в 1938–1942 годах, лучший источник информации о СССР будет безвозвратно потерян.
Что произошло с Клаттом — вопрос гипотез. В марте 1945 года, когда крах Германии был уже неизбежен, он прибыл в Вену и появился в тамошнем немецком бюро секретной службы. Он молил о помощи, пытаясь не попасть в руки наступавших русских. Просил заступиться за него кого-то еще, но заступавшийся исчез — это был Киёшо-сан. На следующий день после того, как Клатт обратился к нему за помощью, этот субъект исчез, и никто и нигде его больше не видел.
В отличие от немцев, которые, фигурально выражаясь, должны были складывать фактически все российские яйца в корзину герра Клатта, поляки подходили к делу куда расчетливее, работая на советском направлении. Поляки всегда были лучше остальных информированы о Красной армии. Это объясняет то, что адмирал Канарис последовал за вермахтом в Польшу в 1939 году. Его очень интересовало одно здание на площади Пилсудского: штаб-квартира польской разведслужбы.
1 октября 1939 года абвер, заняв упомянутое здание, убедился, что оно в относительно хорошем состоянии — свыше 100 больших сейфов в целости и сохранности. Из Берлина срочно доставили слесарей абвера и приступили к вскрытию. Выяснилось, что большинство сейфов пусты. Ничего ценного по России не обнаружено, даже фамилий отдельных польских агентов, которых, возможно, взял бы к себе абвер.
Вскоре после этого немецкий офицер во время ежедневной прогулки около старого польского форта Легионов[30] заметил, что дверь в одну из оконных створок старого форта была распахнута, и он вошел, чтобы проверить внутреннюю часть полуразрушенного здания. Он был удивлен, обнаружив там множество стальных шкафов. Это была часть архивов польской военной разведки. Ненасытная толпа специалистов абвера набросилась на находку, но и тут результаты оказались неутешительными. Большая часть найденных данных по России были устаревшими, другие неточными, таких, кстати, было большинство. Даже немецкие сведения о России отличались гораздо большей точностью.
Однако попытки обнаружить польский архив продолжались, поиски местонахождения польской агентуры, специализировавшейся по русским, тоже. Довольно скоро часть из них добровольно предложили свои услуги абверу. Была сформирована специальная Abwehrkommando именно для того, чтобы организовать и направить деятельность этих людей, но управлять и вообще заниматься ими стало делом хлопотным, да и к тому же очень многие сотрудники абвера не горели желанием работать с поляками. Большинство этих добровольцев были заурядными негодяями — недобросовестными, распущенными, недисциплинированными и безответственными людьми, — чьи негативные личные качества незамедлительно сказались на их работе. Подавляющее большинство их были одержимы идеей отомстить русским. Они злоупотребляли своим привилегированным положением при нацистах для сведения личных счетов, ликвидируя личных врагов, и вымещали злобу на беззащитных евреях.
Более многообещающие агенты были завезены из Финляндии и стран Балтии; абвер желал использовать выживших офицеров разведки армий этих стран, захваченных русскими[31]. Некоторые из этих людей, как мужчины, так и женщины, зарекомендовали себя как ценные новые кадры, но большинство опять-таки были неисправимы.
Так что лучшее, что мог сделать абвер, так это тайно доставить людей через новую границу Польши и как следует разузнать все то, что им было известно о Красной армии, оккупировавшей их страну.
Большая часть российской техники, которую шпионам абвера удалось определить, была устаревшей, к тому же в ужасном состоянии. Исходя из этого, абвер пришел к заключению, что вооружение Красной армии в основном крайне низкого качества.
Кроме этой деятельности абвера в области тактической разведки (низкоуровневая деятельность, все эти хлопоты с техникой никогда не привлекали Канариса, не привлекли его и сейчас), при Генеральном штабе существовал отдел, специально занимавшийся техникой и сбором технической информации с акцентом на Красную армию. Отдел носил название «Иностранные армии — Восток» (аналогичный дочерний филиал под названием «Иностранные армии — Запад» занимался армией Франции). Во главе его стоял худощавый, аскетического вида перфекционист из разведки, с каменным лицом. Его звали Рейнхард Гелен.
Гелен был истинным гением в своей игре, в этом человеке чувствовался заложенный природой потенциал к великим делам в разведке, но ему здорово мешали на данном этапе рутинные препоны в генеральных штабах для работы разведки: низкий бюджет, некомпетентный, безликий персонал, ограничения юрисдикции и общая несостоятельность. Строгие властные ограничения его отдела отражались даже в воинском звании Гелена — глава этого потенциально самого важного отдела был всего лишь майором по званию.
Накануне «Барбароссы» и при подготовке к нему Гелен и его специалисты должны были работать в основном с инструментами, доступными сидящим за кабинетными столами офицерам разведки, отчетами военных атташе, различными источниками: газетными вырезками и устными отчетами возвращающихся из СССР туристов.
Если позже, уже в ходе кампании на Востоке, Гелен преуспел в том, чтобы превратить свою организацию в важный винтик немецкой военной машины, на данном этапе его «Иностранные армии — Восток» работали просто ненамного лучше, чем абвер и большая часть разведки в целом. Кроме того, его отчеты редко достигали уровня выше самого Гелена. Эти сведения до Гитлера не доходили, несмотря на то что тот нуждался в любой информации.
Это привело к поразительно неточной оценке российских вооруженных сил. Большая часть техники Красной армии, которую шпионам абвера и кабинетным разведчикам Гелена удалось идентифицировать в Польше, была безнадежно устарелой, к тому же в плохом состоянии. Из этого немецкая разведка сделала вывод, что в целом советское вооружение и техника отстают от германских. Позже, когда немцы увидели много высококачественного вооружения в руках красноармейцев, Гитлер подумал, что русские специально ввели в Польшу вооружение старой конструкции, то есть это было преднамеренной российской уловкой, чтобы ввести в заблуждение абвер. Было ли это так, сказать сложно