Должен существовать некий мотивирующий фактор, размышлял он, для 5 танковых дивизий, находящихся в Кракове, а этим фактором могла быть лишь надвигавшаяся война с Советским Союзом. Вывод 3 из этих 5 дивизий мог свидетельствовать о том, что Гитлер временно приостановил свой план нападения на СССР и предпринял карательную операцию против Югославии в качестве ответной меры после переворота. И как только упомянутая операция свою задачу выполнит, рассуждал Черчилль, танковые войска немедленно вернутся к остальным в Краков[35].
Больше сомнений у премьер-министра не оставалось. На следующий день он написал о своих размышлениях Идену, который находился в Афинах, энергично действуя и дожидаясь результатов. Черчилль делал предварительный набросок того, что в скором будущем должно было обрести весьма четкие формы, предстоящие фактические шаги Гитлера. За 7 дней до начала югославской кампании Черчилль сказал Идену, что это несомненно произойдет, добавив, что Греция будет следующей. Он сказал ему, что после Югославии и Греции Гитлер повернет против русских.
Он был настолько убежден в точности своих умозаключений, что три дня спустя, 3 апреля, дал команду сэру Стаффорду Криппсу, своему послу в Москве, поделиться со Сталиным лично своими предположениями на основе «достоверной информации от агента, которому доверяют». Не было никакого ответа до 12 апреля, и только поступила телеграмма от Криппса, что он так еще и не передал сообщение. Черчилль был задет за живое; он телеграфировал Криппсу, чтобы тот немедленно выполнил его поручение. И все же все как-то затягивалось. Сообщение было передано только 19 апреля, и к тому же А.Я. Вышинскому, заместителю министра в Наркомате иностранных дел, а не Сталину. Наконец 22 апреля поступили известия от Криппса: Вышинский заверил его, что сообщение было вручено Сталину.
Если предупреждение Уманского от Вашингтона повергло советского диктатора в раздражение, то после сообщения от британского премьер-министра Сталин просто вскипел. Теперь он был убежден (разве это не было доказательством?), что Черчилль стоял за коварной кампанией, цель которой рассорить его с Гитлером. «Никому бы из нас этого не удалось, — писал Черчилль позже, — это говорило лишь о близорукой предубежденности Сталина».
Тогда даже в Москве бурлили слухи об опасности и неизбежности германо-русской войны, но ввиду отношения к этой теме Сталина было весьма опасно выражать подобные опасения вслух. Немецкий военно-морской атташе предупредил Берлин 24 апреля, что приезжие из Германии в Москве говорили довольно свободно о «Барбароссе», и добавил, что британский посол предсказал, что война вспыхнет 22 (!) июня 1941 года, то есть с точностью до дня, который все же был определен Гитлером.
Ничто не спровоцировало воображение советского посла в Берлине. Он уверил Молотова, а Молотов, в свою очередь, Сталина, что немцы меньше всего хотели нападать на Советский Союз. Он сообщил, что настолько уверен в полнейшей безосновательности подобных слухов, что даже дал указания провести ежегодный традиционный пикник сотрудников посольства — 22 июня.
Перед лицом подобных заверений Сталин распорядился, чтобы паникеров разыскали и соответствующим образом наказали. Начальник его тайной полиции доложил, что виновный — офицер разведки 4-го управления Генерального штаба[36], занимавший должность технического консультанта по связям с советским посольством в Берлине. Согласно указаниям Сталина, этого сотрудника необходимо было отозвать и отправить в Сибирь, но в последний момент он сумел скрыться.
Глава 12Вольная пташка на «Сицилии»
Советский Союз, традиционно ведущая шпионская сила мира, унаследовал сложную организацию секретной службы от царской России, увеличив и усовершенствовав ее.
Довоенная советская шпионская организация была блестяще и целенаправленно организована и руководилась с исключительным умением, невзирая на частые смены руководства и частые дублирования. В целом у Кремля имелись в распоряжении 6 крупнейших разведывательных организаций, 5 из них были готовы к работе в самых различных областях, одна отвечала за стратегический анализ. Последняя структура являлась так называемым Секретным отделом Секретариата Центрального комитета Коммунистической партии, конвейером для передачи сведений от закупочных агентств до политбюро и Центрального комитета.
Из пяти оперативных служб 4-е управление Генерального штаба Красной армии и иностранный отдел (позже Министерство) внутренних дел, печально известный НКВД, были равны по степени важности и влиянию. Третье ответвление было политическим отделом разведки Наркоминдела (Народного комиссариата иностранных дел), с подотделом в ТАСС, официальном информационном агентстве, корреспонденты которого за границей выполняли ту же шпионскую работу. Были и другие — промышленный и коммерческий отдел разведки Народного комиссариата внешней торговли; существовал также аппарат разведки Коммунистического интернационала со штаб-квартирой в Москве и отделениями по всему миру в региональных коммунистических партиях, как легальных, так и запрещенных.
Этот советский синдикат учреждал и поддерживал невиданную ранее сеть активных сотрудников за границей. Они были как профессиональными шпионами, так и действовавшими чисто из идейных побуждений энтузиастами из числа членов локальных партийных организаций и сочувствующих СССР. Поговаривали, что в штаб-квартире Коминтерна в Москве главная картотека насчитывала около 400 000 человек в очень многих странах мира, на которых Советы в той или иной степени могли рассчитывать, как на потенциальных агентов и сборщиков информации.
Советская секретная служба являлась уникальной и еще по одной причине — соединяя традиционный шпионаж с политическими заговорами, эта служба по своей жестокости и всесторонности охвата превосходила любую из числа своих оппонентов в капиталистических странах.
Примерно в 1937 году 4-е управление Генерального штаба Красной армии[37] приобрело одного исключительного агента. В штате германского дипломатического представительства в Варшаве служил степенный силезский аристократ, мужчина средних лет, блестящий профессиональный дипломат старой школы Рудольф фон Шелиа. Его можно было назвать типичным представителем «дипломата в полосатых брюках» — старомодно учтивого, сдержанного, с изысканными предпочтениями в отношении и еды, и женщин. Он был женат на пожилой состоятельной даме, получал вполне приличный оклад, но даже таких средств не всегда хватало на покрытие его дорогостоящих любовных интриг и, в особенности, проигрышей в казино.
При посредстве одного немецкого журналиста, которому Шелиа доверял свои беды, советский агент вступил с ним в контакт и, без обиняков предложив ему деньги, вмиг превратил старомодно учтивого джентльмена в старомодно учтивого шпиона. С 1937 года Шелиа регулярно снабжал
Кремль добротной информацией о развитии германо-польских отношений и первым предупреждал Разведуправление, стоило этим отношениям проявить признаки ухудшения.
В феврале 1938 года он с головой ушел в весьма дорогостоящий роман с одной красавицей, жемчужиной варшавского общества, и за ночь в казино отеля «Полония» потерял около 50 000 злотых (приблизительно 10 000 тысяч долларов). Друзья одолжили ему эту сумму до конца февраля, чтобы он смог погасить игорный долг и, таким образом, избежать скандала и позора.
Во время визита в Берлин Шелиа в лихорадочных поисках сведений натолкнулся на достаточно важные — касающиеся предстоящих действий Гитлера в отношении Австрии, Чехословакии и, как более отдаленной цели, — Польши. Вернувшись в Варшаву, он встретился со своим советским покровителем, и началась торговля. Шелиа запросил 10 000 долларов, сумму, которую прежде 4-е бюро никогда и никому из агентов не выплачивало. Ему было предложено 1000 в американской валюте с предложением, чтобы он сбыл эту сумму на черном рынке. Переговоры по финансовому вопросу тянулись почти весь февраль.
Наконец, 26 февраля, Шелиа пригласили провести выходные в Закопане, фешенебельном в ту пору зимнем курорте. Он должен был на лыжах подойти к заброшенному охотничьему домику высоко в Татрах. В этом домике он встретился с присланным из Москвы курьером. Курьер предложил Шелиа 6500 долларов, либо, как говорится, сделка не состоится. И для придания мероприятию большей весомости курьер в случае отказа дипломата пригрозил прикончить его прямо в этом же домике. После этого Шелиа больше не торговался. Он передал документы и забрал деньги. Когда Шелиа сбывал доллары на черном рынке, как ему предложили русские, у него было достаточно времени и возможностей осмыслить, в какую аферу он впутался.
После этого инцидента Разведуправление более или менее свернуло работу с агентом герром фон Шелиа, несмотря на высокое качество его информации. Однако он так и продолжал числиться в списке агентов и продолжал работать на Советы, даже когда его страна находилась в состоянии войны с русскими[38].
Осенью 1938 года года молодой англичанин прибыл в Женеву в поисках женщины с сумкой в руках, в которой должен был лежать зеленый пакет. Еще женщине полагалось держать апельсин в правой руке. Сам прибывший был в белом шарфе вокруг шеи и с кожаным ремнем в руке. Любой более-менее сведущий в третьесортной шпионской кинотематике без труда вычислил бы по этой странной смеси бакалеи и галантереи парочку шпионов. У прораба советских шпионов, организовывавшего подобные рандеву, либо напрочь отсутствовало воображение, либо он вследствие непостижимого дара предвидения был знаком с шоу «Late, late».
В этом молодом англичанине было что-то от авантюриста, он получил диплом с отличием в школе жизни, сражаясь в Испании во время гражданской войны против республиканцев, но за рубежом никаких грешков за ним не числилось. Женщина явилась в центральное почтовое отделение минута в минуту. Она была стройна и умеренно симпатична, едва за 30, с сексапильной фигурой и красивыми ногами. Темные волосы у нее были гладко зачесаны назад, и на ней было простенькое платье.