Наконец, тот, кто находился «на вершине горы», президент Рузвельт, мало походил на Черчилля, питавшего искренний интерес ко всему на свете и понимавшего толк в разведке. Если бы в Белом доме сидел тогда не Рузвельт, а Черчилль, мог бы он предотвратить — или, по крайней мере, ослабить — урон, нанесенный США в Пёрл-Харборе? Мы можем лишь гадать об этом…
Во всяком случае, 2 декабря 1941 года было перехвачено то, что должно было послужить стопроцентным предупреждением. Сообщение из Токио давало посольству в Вашингтоне команду приступить к уничтожению кодов, что как раз указывало на то, что Япония готовит войну.
В сообщении говорилось:
«№ 867. Совершенно секретно. 1. Из всех телеграфных кодов, которыми вы пользуетесь в вашем отделе, должны быть сожжены все, кроме в настоящий момент используемых шифровальной машиной и по одной копии кодов «О» («Ойе») код (L). (Сжечь также и остальные коды, имеющиеся в вашем распоряжении.)
2. Немедленно остановить кодирование на одной шифровальной машине и полностью ее уничтожить.
3. По завершении работ телеграфируйте в ответ — одно слово «Нагипа».
4. В наиболее подходящее время и наиболее подходящим способом уничтожить все папки с сообщениями, как входящими, так и исходящими, и все остальные секретные документы.
5. Сжечь все кодексы, доставленные вам Косакой. (В этой связи необходимость контакта с Мексикой, о чем упомянуто в моем № 860, отпадает.)»
Сообщение было отправлено по команде в высшие инстанции — правительству США. О дальнейшей его судьбе сведений не имеется.
Кроме подобных сведений, полученных непосредственно от источников, в которых разъяснялись намерения Японии, самые важные сведения оперативно-тактического характера были получены различными радиоподразделениями разведки, отслеживавшими радиообмен японского военно-морского флота. До этого все попытки разгадать японские военно-морские коды были безрезультатными, но даже при том, что американские шифровальщики так и не смогли прочесть дословно военно-морские сообщения японцев, они все же сумели сделать из них важные логические выводы. Эти выводы следовали из анализа радиообмена японцев и из изменений его обычного режима, из отклонений от нормы.
Самым важным отделом являлся отдел 14-го военно-морского участка на Гавайских островах адмирала Клода К. Блоха, возглавляемый капитаном 3-го ранга Джозефом Дж. Рошфором, одним из самых выдающихся специалистов тайной войны. Он был фактически никому не известен, даже в военно-морских силах, за исключением разве что узкого круга его командиров и коллег, хотя был, несомненно, самым опытным шифровальным экспертом ВМС. Кроме того, Рошфор изучал и японский язык, поэтому мог обходиться без переводчика и самостоятельно оценивать отдельные перехваченные сведения. Рошфор постоянно находился в Пёрл-Харборе.
В период Пёрл-Харбора высокое качество работы Рошфора было особенно заметно еще и потому, что используемое им оборудование было устаревшим, а среди его подчиненных было крайне мало квалифицированных специалистов и что он вынужден был осуществлять радиослежение за передатчиками, находившимися на огромном расстоянии. Все попытки получить более современное оборудование оставались тщетными, но это не мешало Рошфору успешно работать. Летом 1941 года, при поддержке адмирала Блоха, он все же сменил оборудование в Пёрл-Харборе и установил дополнительные пеленгаторы на атолле Мидуэй и на атолле Пальмира[60] с помощью материалов, которые пришлось везти из самого Пёрл-Харбора.
Большая часть сведений оперативно-тактической разведки, переданных капитан-лейтенантом Эдвином Т. Лейтоном, офицером разведки флота, адмиралу Хасбенду Э. Киммелю, главнокомандующему Тихоокеанским флотом, основывалась на результатах работы отдела Рошфора. Материалы были и достаточно объемными, и убедительными, и все потому, что день Пёрл-Харбора неуклонно приближался.
В течение ноября Рошфор поддерживал контакт с ударной группой японцев, постоянно перехватывая их радиообмен и делая выводы из сумбурных и не всегда верных донесений. Частые изменения позывных и ряд других признаков косвенно подтверждали тщательно продуманный маневр и убедили Рошфора в том, что готовятся значительные по важности события. Его ежедневные устные отчеты Блоху и ежедневные письменные Киммелю отражали его убежденность в этом.
Примерно 1 ноября Рошфор стал замечать, что деятельность японцев приобретает не совсем обычный, торопливый и угрожающий характер. В начале ноября японцы ввели совершенно новый набор позывных для подразделений на плаву. Также он сумел перехватить и серию высокоприоритетных сигналов, посланных с главной военно-морской базы в Йокосуке командующим японским флотом. 3 ноября радиоразведка суммировала наблюдения в еще одном перехваченном сообщении, которое показалось важным: «В основном сообщения продолжают поступать от радиопередающих устройств, расположенных в Токио. Таких объемов информации ранее не наблюдалось, и содержание их непонятно. Это не просто рутинные радиопереговоры. Создается впечатление, что эти сообщения — периодические отчеты определенного рода верховному главнокомандующему».
1 декабря радиоразведка указала, что японцы намерены начать крупномасштабную операцию. С полной определенностью было установлено, что ударная группа находится в движении. «Подводя итог всех отчетов, — добавила радиоразведка в заключение, — есть основания полагать, что многочисленный флот, состоящий из 2, 3 и 1-го флотов, покинул воды Империи».
Самым зловещим из всего было полное радиомолчание японских авианосцев — можно подумать, все вдруг разом без вести пропали в океанских водах, но это ведь было явно не так. Именно это «исчезновение» морских авиатранпортных средств и вселяло в Киммеля нешуточное беспокойство. Его офицер разведки уже не один день хранил молчание по этому поводу, и адмирал сам вынужден был его спросить: «А вам что, неизвестно местонахождение авианосной техники? Собираетесь сказать мне, что они, мол, огибают Дайамонд-Хед [юго-восточный угол остров Оаху, вулканический конус юго-восточнее Гонолулу, а Пёрл-Харбор расположен западнее Гонолулу], а вы были не в курсе?»
«Я рассчитывал, что они обнаружатся», — только и мог выговорить офицер разведки. В результате о пропавших авианосцах так ничего и не было известно вплоть до утра 7 декабря.
Было сделано много выводов из той военной и военно-морской неготовности, которая превратила день 7 декабря 1941 года в катастрофу со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако эта неготовность отнюдь не ограничилась военными инстанциями и политиками. В те дни министерство юстиции было такой же передовой линией обороны Америки, как и Тихоокеанский флот. В некотором смысле это была даже первая линия обороны. Армия и ВВС пока что не опомнились. Зато опомнились шпионы.
В предвоенные годы была широко распространена идея о том, как защитить Соединенные Штаты от иностранного шпионажа. Централизованного агентства контрразведки не существовало в принципе. В основном шпионов отлавливало ФБР, но и военно-морские силы и армия располагали собственными контрразведывательными организациями. И хотя они правом арестовывать не обладали, тем не менее рассматривали себя как главных хранителей военных, военно-морских и промышленных секретов.
С началом войны в Европе 6 сентября 1939 года президент Рузвельт издал директиву, в которой определил ФБР как центральное федеральное ведомство по «проведению следственной работы в вопросах, касающихся шпионажа, саботажа и нарушений нейтралитета». Со своими ограниченными полномочиями Рузвельт большего предпринять не мог. Он не мог давать распоряжения государственным, окружным, муниципальным или частным правоохранительным инстанциям. Он мог просто попросить их передать ФБР любую имевшуюся в их распоряжении информацию о подрывной деятельности.
Несмотря на президентскую директиву, неразбериха и постоянные межведомственные конфликты оставались, позволяя иностранным агентам действовать более-менее безнаказанно. Нигде не было ничего подобного, как на Гавайских островах. В декабре 1941 года, когда у ФБР было в общей сложности 2602 агента, Гувер назначил только 9 из них в местное отделение ФБР в Гонолулу. В разведотделе военно-морского флота, который функционировал в основном как отдел контрразведки, в штате состояло около 100 человек служащих, устных и письменных переводчиков. Армия тоже занималась контрразведкой, но число сотрудников, которым была поручена данная функция, было незначительным.
Между различными ведомствами и службами доминировало поверхностное сотрудничество, но на самом деле преобладала межведомственная ненависть. Важные операции проводились в условиях перманентного конфликта. Если агенты различных американских органов безопасности конфликтовали, улаживать эти конфликты, по сути, было некому. Пришлось приостановить множество перспективных проектов только из-за того, что конкурирующие органы погрязли в разного рода юридических мелочах.
В ноябре 1941 года, например, ФБР поставило на прослушку телефон японского генерального консульства в Гонолулу, которое вполне обоснованно считалось гнездом японского шпионажа на Гавайях. Эта единственная мера дала весьма существенные результаты, но ФБР было вынуждено прекратить ее. Две «конкурирующие фирмы» — военно-морская разведка и федеральная комиссия по связи, узнав о прослушке, сумели отстранить ФБР от нее. И, как следствие, возникла склока между федеральной комиссией по связи и военно-морской разведкой. Спор был в конце концов улажен запретом обоим агентствам, а телефонная линия генерального консула Японии осталась без прослушки в самый канун Пёрл-Харбора.
Разочарованный этой братоубийственной войной и неспособный управлять обстановкой так, как считал необходимым, Гувер дистанцировался от контроля за японскими шпионами на Гавайских островах. В декабре 1940 года он сказал Роберту Л. Шиверсу, спецагенту, возглавлявшему местное отделение ФБР в Гонолулу, на острове Оаху, что «Бюро не считает желательным, чтобы ваше отделение в данный момент брало на себя ответственность за наблюдение за всеми японскими шпионами на территории Гавайев».