А что касается Словцова, то своими действиями он являет пример человека истинно государственного. И в этом нас убеждают не только многие страницы его исторического труда, но и те практические меры, которые он предпринимал, многие годы трудясь на ниве народного просвещения в Сибири. Ас 1821 года Петр Андреевич был официально утвержден высочайшим именным указом визитатором всех сибирских училищ!
В Тобольске П.А. Словцов общался со многими людьми, наиболее близкие из них постоянно приходили к нему домой, вели с историком «умные беседы», навсегда оставались благодарными ему за минуты общения. В дошедших до нас воспоминаниях об историке есть слова о том, что Сибирь и сибиряков он любил страстно, «радовался благополучию и успехам их, как собственных детей». Тепло относился к будущему краеведу Н.А. Абрамову, к тем, кто изучал историю края.
В круг общения Словцова в Тобольске, наряду с поэтом П.П. Ершовым, отцом Д.И. Менделеева — И.П. Менделеевым, инспектором Тобольской гимназии И.П. Помаскиным, входил и композитор А.А. Алябьев, сын правителя Тобольского наместничества, сосланный из столицы империи в родной город. Словцов, с благоговением относившийся к музыке, называл композитора «тобольским Россини».
О характере Словцова, об его отношении к Тобольску и тобольчанам, к Сибири в целом мы можем также судить по тому, как историк отреагировал на некоторые страницы из сибирских записок французского аббата Ж. Шаппа д′Отроша. Обращаясь к запискам, Словцов в «Обозрении» приводит из них много интересных наблюдений, сделанных Шаппом в Тобольске. Однако в записках устраивает Словцова далеко не все, особенно возмущают его отзывы аббата о некоторых сибирских нравах, оскорбляющие национальные чувства сибиряков, и он считает необходимым сообщить читателям свое нелицеприятное мнение по поводу таких отзывов француза: «…мы с негодованием пропускаем колкие высказывания о наших обычаях и свадебных обрядах, общих в то время с Россиею, и притом представленных Шаппом без целомудрия и даже без благопристойности». К научным сведениям, полученным Шаппом в Сибири, Словцов довольно часто обращается в «Обозрении», но мнения по поводу нравственности француза не изменяет, хотя и делает оговорку, что нужно прислушаться к замечаниям аббата, «не всегда приятным, иногда резким, но стоящим внимания». Однако о случаях некорректных высказываний аббата по поводу сибиряков П.А. Словцов не забывает, его вывод по отношению к Шаппу звучит очень жестко — это одни из самых суровых и бескомпромиссных строк в историческом исследовании сибиряка. «По заслуге достойный Паллас, — пишет историк, — назвал ученого аббата вертопрахом, и этот вертопрах в последней половине XVIII века был один из безнравственных французских ученых». Читая такие строки, необходимо иметь в виду, что П.А. Словцов хорошо знал европейскую культуру, к иностранцам относился к должным пиететом, постоянно следил за развитием европейской научной мысли, в том числе и в области истории.
Вот в таком сибирском городе, в городе с драматической судьбой, формировался характер будущего сибирского историка, мыслителя, писателя, религиозного и общественного деятеля. Судьба Словцова в какой-то мере сходна с судьбой Тобольска — такое же стремительное начало, а затем полуторавековое полузабвение. Следует подчеркнуть, что известность к Словцову как к писателю и ученому пришла за несколько десятилетий до создания им фундаментального «Исторического обозрения Сибири», первая книга которого вышла в 1838 году, а вторая — в 1844. Но уже в 1815 году, по материалам публицистических выступлений в журналах, Словцов был избран в почетные члены Казанского общества любителей словесности. В 1821 году он становится почетным членом Санкт-Петербургского вольного общества российской словесности. Президент этого общества князь Салтыков писал тогда Словцову об уважительном отношении к его научным поискам, высоко отзывался о его трудах, «подъятых для пользы отечественной словесности».
В период учебы в Тобольской семинарии, лучшем по тому времени учебном заведении Сибири, Словцов показал незаурядные способности по всем дисциплинам. Он увлеченно изучал, наряду с русским языком, греческий, латинский, французский. В семинарии преподавали даже татарский, чтобы подготовить будущих священнослужителей к миссионерской деятельности среди коренного населения Сибири. Кстати, в Иркутском училище, кроме русского языка, тогда же шло изучение и монгольского. Разумеется, для будущих священнослужителей главными были богословские науки, но семинаристы также обучались рисованию и красноречию, изучали историю, математику, основы стихосложения. Тобольская семинария, созданная в самом начале XVIII века по указанию Петра I как славяно-латинская школа, имела в своем составе превосходных учителей, приглашенных в Сибирь из Киева, Чернигова, других городов. Семинария же открылась позже, но в 1748 году обучение в ней велось уже по всем классам. Словцов вспоминает, что во время его учебы к семинарии хорошо относился сибирский губернатор Д.И. Чичерин, «несколько говоривший по-латински». Губернатор не забывал о подарках для семинаристов и преподавателей — по его распоряжению на Святки в духовное учебное заведение каждый год присылали «дичины и говядины по нескольку возов».
В XVIII веке различные учебные заведения открываются во многих городах Сибири, вплоть до Петропавловска-Камчатского. В далеком приморском городе Охотске, например, начинает работать навигацкая школа. В технической школе на Алтае детей горному искусству обучали опытные иностранные мастера. Поэтому неудивительно, что историк Словцов позднее расскажет о том, как в середине XVIII века многие ссыльные грамотными становились именно в Сибири, «потому что множество грамотных толпилось вокруг…»
Уже в Тобольской семинарии Петр Словцов проявил незаурядные поэтические способности. Об этом его даровании знал даже ректор семинарии отец Геннадий, и по его просьбе Словцов написал торжественное стихотворение «К Сибири», которое читал публично 30 августа 1782 года во время праздничного открытия Тобольского наместничества. В этом патриотическом стихотворении, которое и сегодня воспринимается не без интереса (оно изредка публикуется и в наше время), 15-летний поэт не только воспевает Сибирь, но и высказывает предостережение по поводу чрезмерной самоуверенности людей, особенно наделенных большой властью.
После блестящего окончания семинарии Петр Словцов вместе со своим соклассником Львом Земляницыным рекомендуется ректором семинарии отцом Геннадием для продолжения обучения. Молодых сибиряков, с благословения архиепископа Тобольского и Сибирского Варлаама, отправили в Санкт-Петербургскую высшую Александро-Невскую духовную семинарию, преобразованную в дальнейшем в духовную академию. Столичная духовная семинария находилась в подчинении митрополита Гавриила — он был родным братом сибирского архиепископа Варлаама. Поэтому сибиряки были встречены в столице с неподдельной теплотой, радушно. К тому же юные тобольчане привезли с собой рекомендательное письмо Варлаама к его высокопоставленному брату.
Четыре года жизни в столице дадут Петру Словцову неимоверно много, значительно обогатят его духовный мир, он углубит и расширит познания в древней и современной ему западной философии, в частности отдаст много времени обстоятельному изучению произведений Руссо. В столице Словцов познакомится, а потом и сдружится с новыми людьми, причем дружба эта пройдет через всю его жизнь. Соучеником Петра Словцова окажется Михайло Сперанский (он приехал в Петербург из Владимирской семинарии) — в дальнейшем известный государственный деятель либерального направления. Сперанский в конце жизни получит дворянский титул графа, в 1819–1821 годах будет занимать пост сибирского генерал-губернатора. Сперанский написал устав для Царскосельского лицея. Общие духовные интересы сблизят во время учебы Петра Словцова с Иваном Мартыновым, окончившим семинарию в Полтаве. В дальнейшем Иван Иванович Мартынов станет академиком, будет преподавать в Царскосельском лицее латинскую и русскую словесность, станет директором Департамента народного просвещения, переведет на русский язык «Илиаду», предпримет издание журналов «Муза» и «Северный вестник», в которых, наряду с произведениями известных писателей того времени, будут публиковаться стихи Словцова, Сперанского, самого Мартынова. Во время учебы в Петербурге три друга — Сперанский, Мартынов и Словцов — не отдавали себя во власть грустного настроения, с юмором и шуткой относились к полуспартанскому образу жизни. Молодость и кипучий ум брали свое! Им было о чем поговорить и поспорить. Кстати, все они выходцы из обыкновенных семей деревенских священников.
Не лишне здесь заметить, что в Сибири, в силу исторических обстоятельств, собственных потомственных дворян практически не было. Например, М.М. Сперанский прямо писал, что «в Сибири нет дворянства». Словцов приводит в «Обозрении» некоторые сведения о сибирских дворянах на основании рапорта сибирского губернатора Д.И. Чичерина в Сенат в октябре 1778 года. Вот эти сведения: «В управление Чичерина было сибирских дворян по московскому списку 6 фамилий: Рачковские, Сухотины, Кругликовы, Годлевские, Куртуковы и Мельниковы; но ныне все перевелись. Что касается до Иркутской губернии, там боярские дети и дворяне производились из казаков и крестьян». Словцов повествует, что после открытия российскими первопроходцами островов близ Камчатки губернатор Чичерин сделал соответствующее донесение императрице Елизавете, и она повелела нескольких особо отличившихся казаков, участников замечательного открытия, произвести в звание сибирских дворян!
Из Европейской России родовитые дворяне оказывались в азиатской части страны чаще всего не по собственной воле, а будучи сосланными временно в Сибирь, как это случилось с А.Н. Радищевым, дворянами-декабристами и другими.
Иногда некоторые из потомственных российских дворян получали назначение в Сибирь на высокие должности. Среди приезжих нередко были личности весьма яркие. Так, например, в результате проведения Си