[214]. В легионе, дислоцированном в Нумидии, большая часть приходилась на сирийских ветеранов из Апамеи, Дамаска, Триполи, Берита, Сидона и Тира. В армии говорили на латыни, и те сирийцы, которые служили в западных провинциях, по возвращении показали в своих надписях, что вполне владеют ею. Некоторые из них взяли римские имена или по крайней мере преномены.
Латынь также была официальным языком магистратов. Имперские указы издавались на латыни, но с греческим переводом. В большинстве случаев местные календари уступили место римскому, была принята римская система мер и весов.
Из многочисленных сирийских общин меньше всего на стимулы со стороны Рима реагировала еврейская. Аристократия уже эллинизировалась. Саддукеи, которые представляли партию высшего класса и монополизировали государственные должности, пользовались поддержкой Рима. Фарисеи, представлявшие общину, придерживались строгой ортодоксальности и мечтали об освобождении. По своей идеологии фарисеи восходят к хасидам эпохи Маккавеев.
По причине их неукоснительного монотеизма к евреям еще со времен правления Помпея относились как к привилегированной общине. В дни империи их не принуждали к военной службе и поклонению императору. От них не требовали участвовать в жертвоприношениях римскому цезарю. Сохраняя политику исключительности и изоляционизма, они подпитывали свое национальное самосознание. Это приводило к столкновениям, которые в конце концов переросли в восстания 66–70 годов н. э. при Нероне и в 132–134 годах при Адриане. Эти события привели к окончательному разрыву между евреями и христианами и катастрофе для всего еврейского общества.
Подавить первое восстание Нерон поручил своему полководцу Веспасиану, который в 67–68 годах расправился с мятежниками на равнинах и в отдельно стоящих крепостях. Среди разрушенных городов была Яффа. Римская армия насчитывала 50 тысяч человек и не встретила большого сопротивления. Когда Веспасиан собирался осадить Иерусалим, Нерон умер, и он взошел на римский трон. Закончить недоделанное он поручил своему сыну Титу, который осаждал Иерусалим пять месяцев вплоть до сентября 70 года. Представить себе о том, сколь трагична была участь осажденных, можно хотя бы из того, что они договорились заколоть друг друга, пока римские солдаты штурмовали город. Умертвив собственных жен и детей, каждый из них ложился на пол, обнимая тела своих родных и подставляя горло тому, кому выпал жребий исполнить этот ужасный долг. Эту картину оставил нам летописец, лично участвовавший в этой войне:
«Обнимая с любовью своих жен, лаская своих детей и со слезами запечатлевая на их устах последние поцелуи, они исполняли над ними свое решение, как будто чужая рука ими повелевала. Их утешением в этих вынужденных убийствах была мысль о тех насилиях, которые ожидали их у неприятеля… Несчастные! Как ужасно должно было быть их положение, когда меньшим из зол казалось им убивать собственной рукой своих жен и детей!»[215]
Город разрушили. Храм сожгли. Это было пышно украшенное здание, воздвигнутый Иродом на месте предыдущих, построенных друг за другом на этом же самом участке. Тит так основательно подошел к своей задаче, что народ даже позабыл, где стоял храм – на востоке или западе Иерусалима. Все попытки восстановить его только на основе описания в Библии потерпели неудачу. По некоторым оценкам, в этой войне погиб миллион евреев. Многих пленников заставляли биться друг с другом или с дикими зверями в амфитеатрах. Уцелевшим не позволили вернуться к себе в столицу. На самом деле это уже и не была их столица. Иудея как политическое образование перестало существовать. Отныне евреи стали тем, чем оставались до сего дня, – бесприютным народом. Римская глава была добавлена в историю диаспоры, помимо ассирийской и халдейской.
Римский солдат выхватил семисвечник из горящего храма и пронес его в триумфальном шествии, которым ознаменовалось возвращение Тита в столицу империи. И по сей день солдат держит его на арке, воздвигнутой возле Форума в память о великой победе. Что же касается иудаизма, то он пришел в упадок вместе с общиной своих приверженцев. Его узконациональная основа и особенности ритуала никак не способствовали его распространению. Все попытки еврейских ученых, начиная с Филона Александрийского (40 г. н. э.), сделать его привлекательным для греко-римского ума закончились неудачей.
Последней предсмертной агонией стало восстание, знамя которого поднял загадочный еврейский вождь Симон (Шимон) Бар-Кохба[216] в 132–135 годах н. э. Адриан расправился с ним и превратил Иерусалим в римскую колонию, переименовав в Элию Капитолину. Элий – родовое имя императора. Прежний храм он заменил новым, посвятив его Юпитеру Капитолийскому. По оценке Диона, было разрушено 985 деревень и убито 580 тысяч человек.
Врата сирийского влияния в Риме широко распахнулись к концу II века, когда супругу одной дамы из Эмессы удалось сесть на трон цезарей. Это была Юлия Домна, дочь жреца Элагабала в Эмесе. А ее мужем был Септимий Север, командир легиона в Сирии. Они поженились около 187 года н. э.
Портретный бюст Юлии Домны с волнистыми волосами
Септимий родился в Лептисе (совр. Лабда в Триполи), финикийской колонии в Африке. Он был единственным в истории римским императором родом с этого континента. Латынь была для него иностранным языком, и ему до конца своих дней не удалось избавиться от акцента. Сам он говорил на пуническом языке, не сильно отличавшемся от арамейского, на котором говорила его жена. Септимий взошел на трон в 193 году и путем хитрости – посмертного усыновления – связал себя с династией Антонинов через Марка Аврелия.
Его супругу описывают как женщину необыкновенной красоты, интеллекта, политического и литературного таланта. Она получила титул августы и вместе с мужем управляла делами государства. Главным советником был ее родственник, выдающийся юрист Папиниан. После смерти мужа в бою в Британии (211 н. э.) она не выпустила из своих рук двух сыновей Каракаллу и Гету, которые после отца стали соправителями Рима.
При рождении Каракаллу назвали Бассианом в честь деда по материнской линии, а свое прозвище он получил от введенной им галльской одежды – своего рода накидки. Он родился в галльском городе Лионе. Два брата с детства питали друг к другу самую лютую ненависть. Теперь же Каракалла, старший из двоих, вознамерился стать единоличным правителем и с этой целью убил брата Гету на руках матери в ее собственном доме, куда пригласили того под предлогом примирения. Сама Юлия была ранена в руку, пытаясь закрыть сына. Это случилось в 112 году, в том же году, когда Каракалла даровал римское гражданство всем свободным жителям провинций. Тогда ему было двадцать три года, и он был на год старше брата. После этого несчастная императрица-мать была обречена оплакивать смерть одного своего сына и жизнь другого.
Начав свой путь с кровопролития, Каракалла уже не мог остановиться. Он расправился со всеми, кого считал сторонниками брата и других соперников, всего погибло около двадцати тысяч человек. Среди жертв оказался и Папиниан, блиставший при дворе его отца. Каракалла правил мечом и восхищался Ганнибалом, статуи которого он поставил в разных местах. Он потребовал от сената причислить его, Каракаллу, к богам. Современный ему историк так оценивает императора:
«Антонин принадлежал к трем народам, и в нем не было решительно ни одной их доблести, но присутствовали все их пороки, собранные воедино: легкомыслие, трусость и наглость галлов, африканская свирепость и дикость, а также сирийское коварство, ибо он был сирийцем по матери»[217].
Посреди всей этой вакханалии беспомощно стояла его мать. Она не смела даже пролить слезы над убитым сыном. Каракалла поручил ей заниматься своей перепиской и государственными документами, и у нее в доме бывали, не считая Папиниана и его преемника Ульпиана, биограф греческих историков Диоген Лаэртский[218], историк и чиновник Дион Кассий и софист Филострат, мы в своей истории ссылались на труды всех троих. Великий греческий врач Гален также был членом этого кружка, средоточием которого было обаяние и многогранность личности низкородной сирийки. Имя ее отца – Бассиан (от позднелатинского bassus) – значило «низкий»; в то время как ее имя – Домна – значило «госпожа», «хозяйка». Такое проявление женских качеств редко встречалось среди настоящих римских матрон. Некоторые историки изображают Юлию как женщину вольных нравов, но Дион ни о каких скандалах не сообщает.
Когда до нее дошло известие об убийстве сына по наущению Макрина в Эдессе (217 н. э.), Юлия по стечению обстоятельств находилась в Антиохии. Макрин был префектом претория и сменил его на троне. Юлия пыталась покончить жизнь самоубийством, отказавшись от еды, но не из-за горя по ненавистному сыну, а потому, что не могла смириться с уходом от дел в частную жизнь, потеряв всякую надежду «править безраздельно, подобно Семирамиде и Нитокрии[219], тем более что она была родом примерно из тех же мест, что и эти царицы». Ее неоднократные попытки свести счеты с жизнью наконец увенчались успехом, и ее тело доставили в Рим для погребения.
Труды Юлии Домны продолжила ее младшая и более способная сестра Юлия Меса[220]. Меса родилась в Эмесе, а после замужества сестры переехала в Рим. Там она жила при дворе до убийства ее племянника Каракаллы. Обладая замечательной силой характера и политической прозорливостью, а также громадным богатством, она успешно подготовила заговор с целью свержения Макрина и возведения на престол своего внука Элагабала[221]. Она вышла замуж за богатого римлянина, который управлял несколькими провинциями и дослужился до консула в 209 году. Отец Элагабала был сирийцем из Апамеи, но мальчик, как говорят, родился в Эмесе, где унаследовал жреческое звание. Сирийские войска поддержали четырнадцатилетнего внучатого племянника Домны, Макрин был разбит и погиб в Антиохии в 218 году.