рака. Но Констанция, посмертная дочь Рожера II (она была всего на год моложе своего племянника-короля), являлась действующей наследницей престола. Если она выйдет замуж за Генриха, а Вильгельм останется бездетным, Сицилия окажется в руках императора и ее обособленное существование завершится. Правда, у Иоанны было впереди много времени, чтобы родить супругу сына. В 1184 году ей исполнилось восемнадцать, а ее мужу – тридцать. Однако жизнь в двенадцатом столетии была гораздо более неспокойной, чем сегодня, уровень детской смертности держался высоко, посему заключить подобный брак прежде, чем утвердится должным образом линия наследования, означало поддаться преступному легкомыслию.
Немногих сицилийцев прельщала перспектива пожертвовать независимостью ради далекой и (в их глазах) варварской империи, которая вдобавок всегда считалась традиционным врагом. Но Уолтер с Мельницы придерживался противоположной точки зрения. Его мотивы не вполне ясны. Возможно, будучи англичанином, он считал имперское господство меньшим злом, чем гражданская война, которая представлялась ему, похоже, единственной альтернативой. Но насколько это соответствовало истине? Ведь Констанция могла выйти замуж за кого угодно, править от собственного имени, а затем передать корону и всю полноту власти законному наследнику. Каковы бы ни были мотивы архиепископа, необходимо учитывать и побуждения самого Вильгельма, который в итоге принял решение, что лично ему на ближайшие несколько лет необходимо заручиться поддержкой Западной империи; именно по этой единственной причине он летом 1184 года, к ужасу подавляющего большинства своих подданных, дал согласие на помолвку Констанции. Все дело в том, что он готовился к походу против Византии.
Предлог для кампании можно назвать умеренно приемлемым. Император Мануил I умер в 1180 году, оставив единственного законного наследника, мальчика одиннадцати лет, имевшего отталкивающую внешность. Вдова Мануила, ослепительная красавица Мария Антиохийская, правила в качестве регента; но вследствие ее откровенных прозападных симпатий недовольство в столице неуклонно росло, и два года спустя престол был захвачен кузеном императора, Андроником Комнином. Поначалу его встретили тепло, что вряд ли удивительно, поскольку он был, безусловно, наиболее гламурным императором во всей византийской истории. В возрасте шестидесяти четырех лет он выглядел сорокалетним. Выше шести футов ростом, настоящий атлет, он обладал несомненным обаянием, интеллектом, умением вести беседу, остроумием, элегантностью и подобающими манерами; в сочетании со славой и почти легендарными подвигами в постели и боевом поле все это обеспечило ему стойкую репутацию донжуана.
Когда Андроник въезжал в Константинополь, люди выбегали из домов, чтобы его приветствовать. Еще до того, как он пересек пролив, в столице вспыхнуло восстание, в ходе которого выплеснулась вся накипевшая злоба на латинян за последние два непростых года. Последовала жуткая резня, массовое истребление практически всех латинян в городе – не щадили ни женщин, ни детей, ни хворых, и весь квартал, где они жили, разграбили и предали огню. И стало ясно, что триумф Андроника обнажил новую черту характера – злобу и поистине звериную жестокость, о которой мало кто даже подозревал. Он перво-наперво избавился от всех, кто стоял между ним и троном; вдовствующую императрицу Марию задушили, а ее сына удавили тетивой.
Очень скоро исчезли последние остатки былой популярности Андроника; он показал себя настоящим чудовищем. В воздухе, как говорится, снова запахло возмущением и бунтом. Заговорщиков, пойманных слугами императора, запытывали до смерти, и нередко Андроник лично участвовал в пытках; но многие другие бежали на запад, где не забыли массовые убийства 1182 года и где беглецы могли рассчитывать на радушный прием. Ходили слухи, что молодой человек, притязавший на титул законного императора, был принят Вильгельмом в Палермо. Мы знаем наверняка, что один из племянников покойного Мануила действительно укрывался на Сицилии и был принят при дворе, поскольку известно, что он умолял короля предпринять поход на Константинополь и свергнуть узурпатора.
Но для Вильгельма это был только повод. Хотя сам он никому в том не признавался, его конечной целью была корона Византийской империи на собственном челе; он был полон решимости явиться с силой, достойной завоевать такой приз: на суше и на море он намеревался выставить войско сильнее всякого, когда-либо отплывавшего от сицилийских берегов. И подкрепил решимость делом. К моменту отплытия флот, которым командовал двоюродный брат короля Танкред из Лечче, насчитывал, как сообщается, от двух до трех сотен кораблей; на борту находилось около 80 000 человек, в том числе 5000 рыцарей и специальный отряд конных лучников. Флот отплыл из Мессины 11 июня 1185 года и направился прямиком к Дураццо[70], крупнейшему имперскому порту на Адриатике. Отсюда старинная римская дорога Виа Эгнация вела на восток через Македонию и Фракию – до самого Константинополя. К 6 августа все сухопутные войска под командованием некоего Болдуина, о котором практически ничего не известно, встали лагерем близ Фессалоников; девять дней спустя флот, обойдя Пелопоннес, тоже занял назначенную позицию, и осада началась.
Даже будь город надлежащим образом подготовлен и защищен, маловероятно, чтобы Фессалоники могли продержаться достаточно долго против столь многочисленного и хорошо снаряженного войска, какое выставили сицилийцы. Гарнизон сопротивлялся отважно и упорно, однако вскоре оборона стала ослабевать. 24 августа сицилийские войска ворвались во второй по величине город Византии и устроили оргию жестокости и насилия, которую можно сравнить разве что с бесчинствами Феодосия Великого, истребившего 7000 граждан на ипподроме восемь столетий назад[71]. Восстановить порядок удалось через неделю, но ситуация в городе оставалась взрывоопасной, и наверняка греки и сицилийцы облегченно вздохнули, когда войско выстроилось в походный строй и двинулось на восток.
К тому времени Андроник отправил не менее пяти воинских соединений с приказом блокировать продвижение сицилийцев. Если бы эти соединения находились под общим командованием опытного полководца, у них, возможно, был бы шанс, а так – все пять отступили в горы к северу от дороги и с безопасного расстояния наблюдали за врагом, очевидно потрясенные его численностью и воинским искусством. Авангард сицилийцев поэтому беспрепятственно дошел до Мосинополя[72], почти на полпути к столице, а затем случилось событие, которое полностью изменило ситуацию, – к несчастью для Сицилии, самым неблагоприятным образом. Жители столицы восстали и убили Андроника Комнина.
Еще один двоюродный брат покойного императора Мануила, некий Исаак Ангел, с понятным нежеланием в итоге принял византийскую корону. Империя пребывала в отчаянном положении: передовые силы захватчиков находились менее чем в двухстах милях от Константинополя, их флот вошел в Мраморное море и ожидал подхода войска. Сразу по вступлении на престол Исаак предложил сицилийцам заключить мир; получив отказ, он сделал то, что должно было быть сделано многие месяцы назад – назначил командиром византийских сил талантливейшего из своих полководцев, Алексея Бранаса, и отправил тому практически все подкрепления, какие империя смогла наскрести. Эффект этого шага оказался мгновенным: греки внезапно воодушевились. Они заметили, что враг преисполнился самоуверенности, утратил бдительность и ослабил дисциплину. Тщательно выбрав время и место, Бранас напал на сицилийцев, разгромил их наголову и преследовал на всем пути до главного лагеря в Амфиполе.
Теперь Болдуин согласился обсудить условия мира. Зима приближалась, осенние дожди во Фракии были обильными и студеными. Для войска, которое предполагало встретить Рождество в Константинополе, поражение при Мосинополе оказалось, вероятно, деморализующим, хотя его стратегическое значение было невелико; однако греки не стали испытывать судьбу. Опасаясь, что противник использует мирные переговоры в своих интересах, чтобы затем застать их врасплох, они решили ударить первыми. Уже сицилийцев застигли врасплох, и они обратились в бегство. Часть зарубили на бегу, многие другие утонули при попытках переправиться через реку Стримон, чей уровень значительно поднялся из-за дождей, а остальные, в том числе сам Болдуин, угодили в плен. Из тех, кому удалось спастись, немало количество достигло Фессалоник, где они погрузились на корабли и двинулись обратно на Сицилию. Поскольку, однако, большая часть сицилийского флота еще ожидала у Константинополя, большинству беглецов в Фессалониках повезло меньше. Местные жители восстали, устроили масштабную и кровавую месть за все унижения, какие им пришлось вынести тремя месяцами ранее. Из огромного войска, столь горделиво покинувшего остров летом, лишь бледная тень плелась назад по обледеневшим горным перевалам в Дураццо. Невредимым возвратился разве что флот.
Последнее оказалось очень кстати. Два года спустя тот же флот получил приказ плыть в Палестину. Вильгельм наконец согласился забыть о своих разногласиях с Византией; появились более важные дела – в пятницу, 2 октября 1187 года, мусульманские войска под командой Саладина заняли Иерусалим. Само будущее христианства в Святой земле повисло на волоске.
История безнадежно неудачного Третьего крестового похода, к счастью, остается за пределами нашего исследования; достаточно будет сказать, что сицилийский флот под командованием блестящего молодого флотоводца Маргарита из Бриндизи действовал весьма эффективно и сохранил Триполи и Тир (хотя бы временно) для христиан. Маргарит – «новый Нептун» – быстро прославился по всему христианскому миру; он мог бы стать еще более известным и расширить сферу своего влияния, сумей сицилийцы набрать то могучее войско, которое грезилось их королю. Но всякие надежды на триумф в Крестовом походе внезапно рухнули, когда 18 ноября 1189 года Вильгельм Добрый умер в Палермо в возрасте тридцати шести лет.