[83] был коронован в Палермо в 1286 году. Сразу после церемонии он отправил посольство к папе Гонорию, поклялся в вечной верности и молил признать его титул. Папа в ответ отлучил Хайме и мать короля, Констанцию Гогенштауфен, и наложил на Сицилию интердикт; епископов Никастро и Чефалу, которые присутствовали на коронации, вызвали в Рим для объяснений. Отношение папского престола к острову вряд ли можно было продемонстрировать более явно. Гонорий, что называется, вышел на тропу войны. Он распорядился начать вторжение на Сицилию, что и произошло весной 1287 года. Вторжение завершилось провалом. Многочисленный французский флот, усиленный папскими кораблями, покинул Бриндизи и высадил войско на побережье между Катанией и Сиракузами. К концу июня враг по-прежнему осаждал мелкий населенный пункт на берегу, и тут на французов напал Рохер из Лаурии, который захватил сорок восемь галер вместе с большим числом французских и провансальских аристократов. Тех в конечном счете освободили, но лишь после выплаты немалого выкупа.
Здесь, пожалуй, стоит сказать чуть больше о самом Рохере, вероятно, наиболее успешном и талантливом флотоводце Средневековья. Он родился в 1245 году в южной итальянской семье, хранившей непоколебимую верность Гогенштауфенам; после казни молодого Конрадина в 1268 году семья бежала в Барселону. Там король Педро посвятил Рохера в рыцари, а в 1282 году поставил его командовать арагонским флотом. В следующие двадцать лет Рохер дал как минимум шесть крупных морских сражений – и победил в каждом из них. После воцарения третьего сына Педро, Фридриха III, в 1296 году, Рохер переметнулся к анжуйцам и в своей последней битве – при Понце в июне 1300 года – разгромил и пленил короля Фридриха.
Одобренное папой вторжение на остров привело к провалу, но Гонорий не успел этого узнать – он умер в апреле 1287 года. Десять месяцев папский престол пустовал, и члены коллегии кардиналов (а их было немало), враждебные к французам, пытались не допустить избрания очередного ставленника анжуйцев. Между тем, благодаря посредничеству короля Англии Эдуарда I, бедный Карл II Анжуйский наконец получил свободу. Это обошлось ему в сумму свыше 50 000 серебряных марок, а еще он был вынужден оставить заложниками троих своих сыновей (к счастью, у него было четырнадцать детей) и шестьдесят провансальских дворян. Он поклялся добиться такого мира, который удовлетворил бы, с одной стороны, королей Альфонсо и Хайме, а с другой – был бы приятен Филиппу Французскому, Карлу Валуа и папе. Задача едва ли выполнимая, но чего не пообещаешь ради освобождения из тюрьмы. Плохая новость состояла в том, что, если за три года он не преуспеет, ему следовало отказаться от Прованса – или вернуться в плен.
Карла подстерегало и еще одно разочарование. На сей раз затруднения обеспечил король Франции. Ему категорически не нравилось условие насчет Прованса. К тому моменту кардиналы наконец выбрали нового папу, францисканца Николая IV. И папа также возражает против выдвинутых условий. Следовательно, выход оставался один: король Эдуард должен вернуться за стол переговоров и добиться иных условий. Так и поступили; договор в Канфранке, подписанный в октябре 1288 года, предоставил Карлу свободу во многом на тех же условиях, что и ранее. Среди прочего ему полагалось отправиться во Францию и обсудить ситуацию в мире – и будущее Сицилии – с королем Филиппом.
По прибытии к французскому двору Карла ожидал очевидно холодный прием. Филипп не имел ни малейшего желания заключать мир с Арагоном; более того, арагонских послов, которые сопровождали Карла, тут же поместили под арест. Карл уехал, как только смог, и вернулся в Италию, где папа Николай в Риети, к великому смущению бывшего пленника, настоял на немедленной коронации. Альфонсо Испанский предсказуемо разгневался, но в итоге неохотно согласился на двухлетнее перемирие. Затем Карл поспешил обратно во Францию, чтобы договориться с королем Филиппом и Карлом Валуа.
Он сумел добиться своего. Несколько месяцев спустя, 18 мая 1290 года, его дочь Маргарита стала женой Карла Валуа, принеся последнему в качестве приданого графства Анжу и Мэн. Взамен супруг согласился отказаться от своих притязаний и заключить мир с Арагоном. Все это подтвердил договор, подписанный в Бриньоле в феврале 1291 года; кроме того, Альфонсо пообещал как можно скорее отправиться в Рим, чтобы лично уладить разногласия и примириться с папой. Встречу назначили на июнь, но перед самым отъездом король внезапно подхватил лихорадку и умер в возрасте двадцати шести лет. Из-за отлучения от церкви он не смог жениться на английской принцессе и потому скончался бездетным. Наследником поэтому стал его брат Хайме, король Сицилии. Впрочем, по отцовскому завещанию Хайме теперь следовало передать Сицилию своему младшему брату Федериго.
Но Хайме отказался. Он принял Федериго в качестве вице-короля, однако был твердо намерен править островом и далее. Папа Николай, недолго думая, собрался его отлучить, но в апреле 1292 года скончался, преуспев в восстановлении власти анжуйцев не больше своего предшественника. На сей раз папский престол пустовал двадцать семь месяцев, и за этот срок Хайме, как и Альфонсо до него, все сильнее разочаровывался в Сицилии. В королевстве Арагон хватало собственных проблем, чтобы далее цепляться за этот беспокойный остров – разделенный, мятежный, охваченный хаосом. Анжуйцам он нужен по какой-то неведомой причине, так пусть берут, иначе, похоже, мира в Европе не видать. Да, пускай заплатят разумную компенсацию – и забирают.
Сицилийский вопрос не давал Хайме покоя, а двенадцать кардиналов наконец сошлись во мнениях относительно нового папы – и вручили тройную тиару человеку, которого можно назвать одним из наиболее недостойных людей, когда-либо занимавших, сколь угодно кратко, папский престол. Можно заподозрить здесь вмешательство Карла II, который лелеял далеко идущие планы на всю Европу и которому требовался папа, гарантированно неспособный доставить неприятности; но даже Карл наверняка изумился кандидатуре Целестина V, перепуганного восьмидесятипятилетнего крестьянина, который шесть с лишним десятков лет прожил отшельником в Абруцци. Целестин вряд ли осознавал, что с ним произошло; папскими обязанностями – политическими, дипломатическими и административными – он откровенно пренебрегал и попросту их игнорировал. Он редко соглашался встречаться с кардиналами, чьи искушенность и утонченность были для него непереносимы, а когда все-таки встречался, кардиналам приходилось забывать изысканную латынь и изъясняться на простонародном жаргоне – единственном языке, который папа понимал. Неудивительно, что он занимал престол всего пять месяцев, а затем мудро объявил о своем отречении (до 2013 года[84] это было единичное отречение в истории папства). Целестина можно пожалеть; обычно его отождествляют с той безымянной фигурой, которую Данте встречает в третьей песни «Ада» Инферно и обвиняет в малодушном отречении от великой доли (il gran rifiuto). На деле же Целестин вовсе не был трусом; он просто хотел снова сделаться отшельником.
Получив разрешение от папы Целестина, Карл начал действовать. Он не сомневался, что сумеет вернуть Сицилию, если правильно разыграет свои карты; в этом ему помогал чрезвычайно деятельный новый папа Бонифаций VIII. 12 июня 1295 года был подписан мир с королем Хайме в Ананьи. Хайме освобождал сыновей Карла, пребывавших заложниками, и брал в жены дочь Карла Бланку; одному из сыновей Карла надлежало жениться на сестре Хайме Виоланте. Брату Хайме, Федериго, отдавали руку Екатерины де Куртенэ, дочери Филиппа I, титулярного императора Константинополя[85], и значительную сумму денег – на отвоевание Византии. Король Филипп Французский и Карл Валуа отказывались от своих притязаний на Арагон. Король Хайме, вместе с матерью, братьями и всеми подданными, возвращался в лоно церкви и передавал Сицилию, заодно с материковыми владениями, Святому престолу, от имени которого этими территориями будет править Анжуйский дом. Словом, Карл, как ему казалось, наконец-то расчистил себе дорогу к возврату на остров.
На этапе согласований все шло замечательно гладко; но никто не счел нужным посоветоваться с сицилийцами. Те прогнали анжуйцев всего десять лет назад и нисколько, разумеется, не желали видеть их снова. В конце 1295 года островитяне отправили послов к Хайме в Барселону, чтобы объяснить свою позицию. Во-первых, они предпочли бы иметь Федериго королем, а не вице-королем при Хайме; это бы освободило Хайме от трона и подчеркнуло бы независимость Сицилии. Во-вторых, если кто-либо попытается вернуть французов, остров будет биться насмерть. Федериго очутился в затруднительном положении и попал под огромное давление. Даже Джованни Прочида, которому было почти восемьдесят, и Рохер из Лаурии советовали ему принять условия договора, забыть о Сицилии и позволить анжуйцам вернуться. Но разве он мог подвести своих подданных – и бросить на произвол судьбы? Его спасла Екатерина де Куртенэ. Она мудро отказалась сама участвовать в схватке, как говорится, пауков стеклянной банке – и отвергла сватовство Федериго. Без нее вся эта сложная конструкция рухнула. Карл Анжуйский не сумел приблизиться к престолу, а Федериго в конце концов короновали как Фридриха III[86].
Его коронация не помешала примирению королевства Арагон с Неаполитанским королевством и с папой римским. Король Хайме, как и собирался, женился на дочери Карла II, Бланке Анжуйской, а в 1297 году он и вся семья – за исключением Федериго-Фридриха, который оставался на Сицилии, – отправились к папе Бонифацию в Рим, где инфанту Виоланту выдали за Робера, наследника Карла, а король Хайме присоединил к своим владениям острова Корсика и Сардиния. Сицилия теперь осталась в одиночестве; Франция, Арагон и папский престол объединились против нее, и будущее выглядело весьма мрачным. Но все же, как ни странно, столь могущественный (потенциально) союз нанес острову относительно малый урон. В последующие два года случилось несколько набегов на Сицилию, Катания оказалась в руках Робера, а король Хайме после долгой и неудачной осады Сиракуз потерпел сокрушительное поражение от своего брата Федериго. В октябре 1299 года четвертый сын Карла, Филипп Тарентский, высадился на западе острова, рассчитывая заставить Федериго воевать на два фронта; однако сицилийская разведка не дремала: Федериго ожидал врага, разгромил силы вторжения и взял самого Филиппа в плен.