Ситуация сделалась патовой. Хайме вернулся домой, анжуйцы контролировали только Катанию и окрестности, но и Федериго не хватало сил изгнать захватчиков с Сицилии раз и навсегда. В июле 1301 года Виоланта убедила своего мужа Робера согласиться на годичное перемирие. Когда срок перемирия истек, Карл Валуа предпринял еще одну попытку закрепиться на острове – захватил Термини на севере и безуспешно осаждал Шакку на юге; но вскоре его отозвали во Францию. К тому времени было в разгаре сицилийское лето, всем надоело постоянно бряцать оружием, и 31 августа Карл, Робер и Федериго подписали договор о мире в Кальтабеллоте, небольшом городке в холмах за Шаккой.
Этот договор представляет собой веху сицилийской истории, хотя на самом деле он был, по сути, не более чем признанием шаткого статус-кво. Анжуйцы согласились вывести все свои войска из Сицилии, сицилийцы – освободить все территории на материке. Федериго полагался титул короля Тринакрии (которым он практически не пользовался), чтобы анжуйцы по-прежнему могли именовать себя королями Сицилии. Для подтверждения соглашения Федериго отпустил сына Карла, Филиппа Тарентского, которого держали в плену в Чефалу, и одобрил свою свадьбу с Элеонорой, младшей дочерью Карла. С его точки зрения, договор содержал один нежелательный пункт: там говорилось, что он остается королем, только пока жив, а после его смерти корона вернется к анжуйцам. Но он не сильно волновался по этому поводу; ему было всего тридцать, и к решению данной проблемы вполне возможно приступить в будущем. Куда важнее было то, что он помирился со своим братом Хайме и остальной семьей и наконец-то мог взяться за управление своими владениями в относительно мирных условиях.
Сицилийцы тоже радовались. За двадцать лет после Вечерни они изрядно настрадались, но одного принципа придерживались непоколебимо: ни при каких обстоятельствах они не собирались принимать французское или анжуйское правление. Арагонский дом, с другой стороны, был для них вполне приемлемым: после первых столкновений в те дни, когда король Педро только высадился на острове, разногласия почти сгладились, а Федериго приобретал все больше популярности. Вдобавок островитян воодушевили те обещания, которые прозвучали на коронации. Федериго поклялся созызвать парламент каждый год, на День Всех Святых; обязался не покидать остров, не объявлять войну и не заключать мир «без ведома и согласия сицилийцев». Все налоги отныне устанавливались законом или согласовывались парламентом. Тот факт, что Федериго более не имел интереса к землям на Апеннинском полуострове, рассматривался исключительно как преимущество; это означало, что его подданные перестанут чувствовать себя людьми второго сорта, ведь теперь правитель сможет сосредоточиться сугубо на местных заботах.
Но война Сицилийской вечерни имела последствия далеко за пределами Сицилии. Ее отголоски ощущались по всей Европе. Со смерти Фридриха II в 1250 году и до коронации принца Генриха Люксембургского в 1312 году никто не короновал императоров Священной Римской империи, и потому папский престол поначалу обратился к наиболее могущественному государю Европы, Карлу Анжуйскому, с просьбой «подкрепить» этот титул материальными ресурсами. Карл, однако, не сделал ничего подобного; хуже того, он вскоре сделался настолько же опасным для церкви, насколько были для нее опасны Гогенштауфены, беззастенчиво манипулировал своими соотечественниками Урбаном IV и Климентом IV и в полной мере воспользовался трехлетней «пустотой» папского престола, к возникновению которой сам был причастен. Благодаря одновременному отсутствию папы и императора он мог заниматься своими делами совершенно беспрепятственно. Правда, двое последующих пап – Григорий X и Николай III, – будучи итальянцами, отказались становиться покорными марионетками французов; но, несмотря на их противодействие, Карл продолжал считать себя будущим императором – причем как Запада, так и Востока, поскольку Византия едва начала восстанавливаться после Четвертого крестового похода и вряд ли сумела бы оказать сопротивление многочисленному войску анжуйского претендента.
Благодаря жителям Сицилии это войско так никогда и не собралось; Византийская империя просуществовала еще почти два столетия, а сам Карл в итоге потерпел жестокую неудачу – и увлек за собой в падение средневековое папство. Европа – точнее весь христианский мир – перестала быть прежней. И хорошо усвоила урок. Более трехсот лет спустя король Франции Генрих IV попытался напугать испанского посла, похвастался тем, какой урон он может причинить итальянским владениям Испании. «Я буду завтракать в Милане, а пообедаю в Риме», – заявил он. На что посол ответил с улыбкой: «Тогда ваше величество наверняка окажется на Сицилии к вечерне».
Глава 8Господство Испании
Для Сицилии четырнадцатого столетия мир оставался понятием, как говорится, относительным. Условия договора в Кальтабеллоте достаточно ясно давали понять, что анжуйцы не отказались от своих притязаний на остров и готовы забрать Сицилию обратно после смерти Фридриха III; война возобновилась в 1312 году и продолжалась с перерывами следующие шестьдесят лет. В те годы нередко случались набеги, порою перераставшие в полномасштабные нашествия, и значительные участки побережья и внутренних районов временно переходили из рук в руки. Сражения вспыхивали повсюду – известно, что войска Фридриха несколько раз высаживались на материк. Тем не менее постоянно присутствовало ощущение, что это все не всерьез. Сама неопределенность положения подрывала энтузиазм. В Мессине, где всегда были сильны симпатии к французской стороне, торговля с Калабрией и Неаполем сулила заманчивые перспективы; кроме того, возникала дополнительная возможность утереть, так сказать, нос Палермо. Многие миролюбивые сицилийцы наверняка спрашивали себя, не будет ли возвращение анжуйцев небольшой ценой за установление мира.
Сицилийские бароны тоже оставались извечной проблемой. Они процветали за счет войны, мало заботились (если вообще заботились) о сицилийской независимости и часто открыто примыкали к анжуйцам, если видели, что это в их интересах. В какой-то степени подобную вольницу следует поставить в вину Фридриху и его предшественникам, которые раздавали земельные владения своим арагонским и каталонским друзьям и вассалам. Еще они охотно делились прибыльными привилегиями вроде богатых лесов и рыбных промыслов, десятины и прочих налогов. В теории все это передавалось в доверительное управление и при необходимости изымалось в пользу королевской казны; но с течением времени бароны, равно испанские и сицилийские, выказывали все большее нежелание соблюдать свои феодальные обязательства – в некоторых случаях даже осмеливались бросать прямой вызов короне. Кое-кто из них превратился, по сути, в угрозу для монархии: семейство Вентимилья, например, не только контролировало города Трапани и Джерачи, но и владело девятью обширными земельными участками по всему острову; у Кьярамонте было восемь участков, зато им принадлежала большая часть Палермо; Монкада располагали обширными поместьями на Сицилии – и всей Мальтой; род Перальта имел наследственное право на должность и титул великого адмирала. Фридрих обещал ежегодно созывать парламент, как часто поступали его предшественники, однако никто не спешил выполнять это обещание, поскольку и без парламента у баронов все было отлично. Вскоре они подчинили себе и управление правосудием, несмотря на то, что среди них мало кто получил образование, а большинство было неграмотным. В некоторых частях острова королевские указы попросту не действовали без слова баронов, ставшего законом.
Фридрих умер 25 июня 1337 года в Патерно, в нескольких десятках миль к северо-западу от Катании. Хотя во время войны он нередко демонстрировал личное мужество и немалую душевную силу, когда в одиночку противостоял анжуйцам, папе и своей семье в 1295–1296 годах, в жизни он был человеком ранимым и трепетным, писал стихи на каталанском языке, но не нашел в себе, в конечном счете, стойкости, необходимой для того, чтобы навязать свою волю непокорным подданным и тем самым спасти страну от продолжавшегося упадка. Его преемником стал Педро – старший из девяти законных детей[87], – которого короновали как соправителя уже в 1321 году. Мало что известно о правлении Педро II – хроники этого периода раздражающе неинформативны, – за исключением того, что война продолжалась, как обычно, а бароны своевольничали сильнее, чем когда-либо прежде; пожалуй, они доставляли королю гораздо больше проблем, чем Анжуйский дом.
Педро скончался внезапно – в Калашибетте, в самом сердце Сицилии – 15 августа 1342 года, оставив трон своему пятилетнему сыну Людовику. Всего пять лет спустя случилась катастрофа: пришла «черная смерть», которую занесла на остров генуэзская галера, пришедшая из Леванта. Знаменитая фреска «Триумф смерти» (возможно, одна из величайших позднеготических картин во всей Италии) в палаццо Склафани в Палермо[88] на самом деле датируется 1440-ми годами, но в столетие после первого прихода чумы эпидемия возникала снова и снова, и автора этой картины наверняка вдохновляло очередное пришествие губительной напасти. На фреске доминирует огромная фигура Смерти, едущей верхом в ночи на скелете лошади; правая рука воздета, словно заносит кнут; под копытами сонм мертвецов – епископов, пап, государей и придворных дам, есть даже менестрель с лютней. Выше и чуть позади на зрителя взирает одна из жутчайших борзых, когда-либо запечатленных в красках.
Что касается сицилийских жертв, отсутствуют даже приблизительные цифры; в Европе в целом чума, как полагают, унесла по человеку из каждых трех, и нет никаких оснований считать, что Сицилии повезло больше. Среди жертв оказался и Джованни Рандаццо, который управлял страной как регент вместе с матерью Людовика, Елизаветой Каринтийской, и был одним из немногих по-настоящему эффективных губернаторов той поры; умерла и дочь Елизаветы Констанция, принявшая на себя бремя регентства после смерти матери в 1352 году; впоследствии скончался и сам Людовик, который заразился в 1355 году и умер 16 октября, в возрасте семнадцати лет. Его похоронили рядом с отцом и дедом, в соборе Палермо.