Другая, отчасти тревожная тенденция дала о себе знать в первом десятилетии шестнадцатого века; речь об устойчивом укреплении королевской власти. Более двух столетий бароны пользовались почти абсолютной свободой на острове. Благодаря коррупции, пренебрежению властей своими обязанностями или (довольно часто) стечению обстоятельств многие из них владели поместьями, которые формально принадлежали короне, и уже давно забыли (с позволения монарха) о своем феодальном долге. Но эти славные деньки близились к концу. С каждым годом становилось все более очевидным, что король Фердинанд постепенно усиливает давление. Это подтвердилось в 1509 году, когда вице-королем назначили военачальника по имени Уго Монкада, который намеревался покорить Северную Африку и воспринимал Сицилию как наилучший плацдарм. Бароны возненавидели его с самого начала. Мало того, что он не проявлял к ним никакого уважения; по прибытии на остров он провел исследование юридической обоснованности владения землей – и во многих случаях получил весьма примечательные результаты. Последовали аресты, зачастую оборачивавшиеся лишением свободы; наделы конфисковывались, в том числе и те, которыми официально владела церковь. Инквизиция между тем делала свое присутствие на острове все более ощутимым, особенно после того, как жертв начали сжигать заживо на городских площадях.
Смерть Фердинанда в январе 1516 года привела к бунту. Бароны спрашивали друг друга, означает ли кончина короля, что ненавистный Монкада автоматически лишился своих полномочий? Никто не мог сказать наверняка, но, когда вскоре Монкада распустил парламент, который сам недавно созвал, некоторые парламентарии снова собрались в Термини, уже по собственной инициативе. Здесь в очередной раз были продемонстрированы робкие зачатки независимости; но прежде чем успели принять сколько-нибудь важное решение, произошло событие гораздо большего масштаба – народная революция в Палермо. Когда толпа принялась стаскивать пушки с городских бастионов и направлять их на дворец вице-короля, Монкада бежал в Мессину. Здание разграбили, уцелевшие архивы сожгли.
Жители Мессины, от которых всегда можно было ожидать противодействия Палермо, оказали перепуганному вице-королю радушный прием и заверили его в своей полной поддержке. Он понимал, однако, что никогда не сможет вернуться в столицу, и потому направил депешу новому королю Карлу[96], рекомендуя назначить итальянца в качестве своего преемника. Карл последовал этому совету и выбрал неаполитанского дворянина, графа Монтелеоне; но если он думал, что граф сумеет установить мир на острове, его поджидало разочарование. После кратчайшего затишья революция взбурлила заново, ее возглавил обедневший дворянин по имени Скварчалупо; и вторая вспышка насилия оказалась хуже первой. Вскоре Монтелеоне, в свою очередь, пришлось искать убежища в Мессине, но кое-кому из его окружения не повезло: их сперва кастрировали, а затем вышвырнули на улицу из окон дворца. Скварчалупо удавалось контролировать чернь на протяжении недели или двух, но потом его убили во время мессы, и восстание утихло. Монтелеоне вернулся в Палермо и покарал зачинщиков столь же жестоко, как поступил бы Монкада. Третье, инспирированное французами восстание в 1523 году тоже не принесло успеха; тела вожаков подвергли четвертованию и выставили в железных клетках в дворцовых окнах. Эти семилетние волнения доказали только, что сицилийцы никогда не смогут всерьез сопротивляться Испании. Им недоставало единства и дисциплины, а также любых позитивных или конструктивных идей относительно той власти, какую они хотели бы иметь. Вдобавок сила Испании к тому времени намного превосходила сугубо испанскую – она олицетворяла силу Священной Римской империи.
Карл Габсбург, родившийся в 1500 году в семье сына императора Максимилиана Филиппа Красивого и дочери Фердинанда и Изабеллы Хуаны Безумной, не унаследовал никаких достоинств своих родителей. Обликом он был нескладен, с характерным «тяжелым» габсбургским подбородком и торчащей нижней губой; еще он страдал жутким заиканием и постоянно брызгал слюной на собеседников. Он был начисто лишен воображения и не имел собственных идей; словом, мало кто из правителей в истории отличался подобным отсутствием привлекательности. Выручала разве что врожденная мягкость и, когда он стал старше, прозорливость и твердость принципов. Вдобавок он прославился чрезвычайным, пусть неброским, упорством, изводил тех, кто выступал против него, непримиримой решительностью и упрямством. Будучи по определению наиболее могущественным государем цивилизованного мира, он никогда не управлял своей империей так, как его современники Генрих VIII Английский и Франциск I Французский правили своими королевствами (или как папа Лев X папскими владениями[97]); когда он наконец оставил трон и ушел в монастырь, лишь немногие из его подданных сильно удивились.
Территория империи была огромной, но нельзя сказать, что Карл получил все и сразу. Первыми достались Нижние земли (Нидерланды), прежде бургундские, которые его дед Максимилиан приобрел через брак с Марией Бургундской. После смерти отца в 1506 году Карла воспитывала тетка, Маргарита Савойская, регент Нидерландов; с пятнадцати он управлял этими землями самостоятельно. К тому времени его мать Хуана была уже признана безнадежно невменяемой, и считалось, что она проживет не дольше половины столетия; технически, тем не менее, она оставалась королевой Кастилии, а Фердинанд правил как регент от ее имени. После смерти Фердинанда, несмотря на диагноз Хуаны, к ней перешли короны Арагона и обеих Сицилий, а регентом стал Карл. Управление Кастилией, с другой стороны, покойный король завещал восьмидесятилетнему кардиналу и архиепископу Толедо Франсиско Хименесу (одним из первых указов архиепископ провозгласил Карла королем вместе с матерью).
Молодой король, который в возрасте семнадцати лет высадился на побережье Астурии и впервые воочию узрел свое испанское наследство, оставался во многом голландцем и совершенно ничего не знал об устоях, обычаях и даже языке своих новых подданных. Начало вышло не слишком удачным. Испанцы воспринимали его как чужака и возмущались тому, что в страну хлынули целые орды фламандских чиновников. Восстание казалось вполне вероятным. Хименеса, который делал все возможное, чтобы сгладить промахи своего господина, бесцеремонно отодвинули в сторону те же фламандцы; ему не позволили встретиться с королем и просто приказали вернуться в свою епархию. Два месяца спустя он умер, и Карл оказался полновластным хозяином Испании. Он старался, как мог, но не умел контролировать амбициозных и бесконечно алчных соотечественников-фламандцев, тогда как испанские кортесы (парламент) всячески давали понять, что короля попросту терпят и согласны держать его на троне, лишь пока он подчиняется требованиям местных аристократов.
Испания, которую унаследовал Карл, сильно отличалась от Испании времен его бабушки и деда; события последнего десятилетия пятнадцатого века радикально изменили цивилизованный мир. 17 апреля 1492 года Фердинанд и Изабелла дали официальное согласие на экспедицию Христофора Колумба и предоставили в его распоряжение три крошечных каравеллы – самая крупная из них была длиной чуть более 100 футов. Кроме того, за четыре года до отплытия «Ниньи», «Пинты» и «Санта-Марии» португалец Бартоломео Диаш обогнул мыс Бурь (переименованный по велению Жуана II Португальского в мыс Доброй Надежды); шесть лет спустя, 20 мая 1498 года, его соотечественник Васко да Гама бросил якорь в Каликуте на Малабарском побережье. Он не только открыл прямой морской путь в Индию, но и доказал, что португальские корабли способны достичь дальних краев и вернуться обратно.
Истории этих трех великих путешественников нас не касаются; но важно указать, какое влияние они оказали на судьбы Средиземноморья. На стене, если вспомнить библейский эпизод, проявились письмена[98]. До сих пор, даже если турки не пытались (а такие попытки предпринимались регулярно) перехватить поставки, все грузы, шедшие на восток, выгружались в Александрии или в другом левантийском порту. Оттуда их либо транспортировали по суше до кишевшего пиратами Красного моря, либо отправляли в составе сколоченного на скорую руку верблюжьего каравана через Центральную Азию (такой путь до места назначения занимал от трех до четырех лет). Но теперь купцы могли рассчитывать, что отплывут из Лиссабона – или из Лондона – и прибудут в Индию или Катай (Китай) на том же корабле. Между тем, благодаря Колумбу и его последователям, Новый Свет становился намного более привлекательным и прибыльным, нежели Старый, раскрывал запасы поистине сказочных богатств, львиная доля которых шла им, причем вполне законно. Всего через семь месяцев после первой высадки Колумба на берега Америки папа Александр VI из рода Борджа – сам испанец – издал первую из пяти булл, разрешавших взаимные претензии Испании и Португалии на обнаруженные территории; на протяжении двадцати пяти лет галеоны исправно везли на родину полные трюмы награбленных сокровищ. Неудивительно, что преемники Фердинанда и Изабеллы переставали обращать внимание на дела Европы.
Далеко не сразу стало понятно, что внезапное «открытие» Мирового океана в обе стороны от Европы нанесло торговле в Средиземном море парализующий удар. Однако постепенно пришло понимание, что (по крайней мере с точки зрения коммерции) «Ближнее» море превратилось, так сказать, в задворки. К востоку от Адриатики турки пропускали западные корабли неохотно – или не пропускали вовсе. На западе Средиземное море оставалось по-прежнему жизненно важным для Италии; но Франция обнаружила, что ее северные порты на Ла-Манше куда полезнее Марселя или Тулона, а Испания, вступившая в эпоху величия и процветания, отыскала иную, куда более заманчивую акваторию для судоходства. Пройдет еще три столетия до постройки Суэцкого канала, прежде чем Средиземное море восстановит былую значимость в качестве мировой транспортной магистрали.