Это лишь некоторые из тех хлопот, какие Сицилия доставляла всем, кто пытался ей помочь. Рано или поздно все эти люди приходили к логичному умозаключению: остров ни на что не годен, лучше всего оставить его в покое.
Если мы хотим следовать за судьбой Сицилии, то должны, очевидно, опираться на судьбы ее королей; а поскольку новоизбранный король Сицилии проживал в Неаполе, то теперь нам предстоит отправиться в Неаполь. Первой из проблем этого короля был сам его титул. Он звался Фердинандом III Сицилийским – и Фердинандом IV Неаполитанским, а позже стал Фердинандом I, королем Обеих Сицилий. Вторая проблема заключалась в его характере. Он прожил долгую жизнь, семьдесят четыре года, но на протяжении всех этих лет оставался этаким школьником-переростком, причем изумительно глупым. В юности его каждое утро навещал богемский иезуит, дабы научить Фердинанда латыни, французскому и немецкому языкам, но, как вспоминал сардинский министр, «Его Величество мало преуспел в этом и говорил только по-неаполитански». Подобно своему отцу, он испытывал неподдельный интерес исключительно к охоте; в отличие от Карла, он не обладал даже зачатками ответственности и не страдал угрызениями совести. Он хвастался, что в жизни не прочел ни единой книги. Если не сидел в седле, он проводил время за грубоватой и неистовой возней, из которой обычно мальчишки вырастают в возрасте девяти-десяти; но Фердинанд наслаждался этим занятием до конца своих дней. К счастью для него, он пользовался популярностью в народе (увы, это единственный позитивный факт его правления) и даже был народом любим, а потому старался уделять общению с простолюдинами максимум времени. Государством же по-прежнему управлял главный министр, мрачный видом маркиз Бернардо Тануччи, который диктовал королю каждый шаг и держал при себе королевскую печать, дабы не беспокоиться, что его величество сможет учинить что-либо без его одобрения.
В 1764 году, когда Фердинанду исполнилось тринадцать лет, в королевство Обеих Сицилий прибыл новый чрезвычайный посланник, сэр Уильям Гамильтон, четвертый сын лорда Арчибальда Гамильтона, бывшего губернатора Ямайки. Поговаривали, что его мать была любовницей сына Георга II Фредерика, принца Уэльского, который умер раньше своего отца; слух вполне мог соответствовать истине, поскольку молодой Уильям рос вместе с сыном Фредерика, будущим королем Георгом III, который всегда называл его «приемным братом». Родившийся в январе 1731 года, Уильям некоторое время служил в армии, а затем, в 1761 году, стал членом парламента; но в начале 1764 года, узнав, что нынешнего посланника в Неаполе намереваются перевести в Мадрид, он подал заявление на вакантную должность. Его просьбу удовлетворили, и он занимал свой пост следующие тридцать шесть лет. В великолепном неаполитанском климате его болезненная и хрупкая жена Кэтрин, с которой их объединяла страсть к музыке, вскоре во многом восстановила здоровье, а служебные обязанности оставляли достаточно свободного времени для того, чтобы предаваться интересу к искусству и собирать коллекцию древностей, впоследствии прославившуюся своим богатством. Кроме того, он тщательно изучал Везувий, и ничто не доставляло ему большего удовольствия, нежели прогулка с заинтересованными гостями к вершине вулкана.
Между тем король Фердинанд женился. Уже давно было решено, что его невестой окажется одна из одиннадцати дочерей императрицы Марии Терезии Австрийской[118]. Выбранная первой одиннадцатилетняя эрцгерцогиня Иоанна умерла от оспы, и тогда выбор пал на эрцгерцогиню Марию-Жозефу, отличавшуюся отменным здоровьем и, как писали, недюжинным умом. Последнее качество было скорее помехой в данных обстоятельствах, о чем вполне догадывалась венценосная мать девочки: «Бедную Жозефу я приношу в жертву политике», – писала она. Однако жертве суждено было превратиться в блестящую победу. Принцессу, которой исполнилось шестнадцать, снабдили сотней платьев из Парижа; к октябрю 1767 года тридцать четыре королевские кареты, девять одноконных экипажей, четыре багажных повозки и четырнадцать портшезов были готовы к отъезду. За несколько дней до этого Мария Терезия настояла, чтобы дочь спустилась в семейный склеп и отдала положенную дань уважения своему отцу, императору Францу I, скончавшемуся в 1765 году. Бедная девочка ненавидела эти визиты к покойному, но была вынуждена подчиниться. Ходили слухи, что там она заразилась от праха своей невестки, жены ее старшего брата, будущего императора Иосифа II, которая умерла от оспы неделей-другой ранее; так или иначе, вскоре и у Жозефы проявились симптомы заболевания. Она умерла 15 октября, за день до предполагавшегося отъезда.
Когда печальные новости достигли Неаполя, королю указали, что будет неприлично в этот день выезжать на охоту; ему следует оставаться до ночи во дворце Портичи. Невероятно, но факт: чтобы скоротать время, Фердинанд решил устроить мнимые похороны своей умершей невесты. Одного из придворных одели принцессой и уложили на носилки, капли шоколада на лице и на руках имитировали оспяные пустулы. Траурная процессия затем прошла по всему дворцу, и Фердинанд выступал главным плакальщиком[119].
Королевское письмо с соболезнованиями Марии Терезии – несомненно, составленное Тануччи – умоляло императрицу предложить королю еще кого-то из дочерей. Выбор был невелик: эрцгерцогини Мария-Амалия и Мария-Каролина. Портреты обеих отправили не в Неаполь, а в Мадрид, и там выбрали Марию-Каролину. На девятнадцать месяцев моложе своего жениха, она была десятой дочерью императрицы и воспитывалась вместе с одиннадцатой и последней дочерью Марии Терезии, будущей Марией-Антуанеттой Французской. Вряд ли кто еще мог сильнее отличаться от тихой и послушной Жозефы; сама Мария Терезия говорила, что среди всех своих дочерей именно Мария-Каролина более всего схожа с матерью. Властная, нередко высокомерная, она была истинной королевой во всем – и обладала острым умом. Когда по пути в Неаполь она проехала через Болонью, британский посланник сэр Хорас Манн написал своему другу Хорасу Уолполу:
Имеются опасения, что ее крайняя утонченность и здравый смысл лишь заставят более желать оных в ее венценосном супруге, чье малодостойное поведение в обоих отношениях побуждает многих истолковывать его как врожденный дефект, временами приближающийся к безумию. Однако лорд Стормонт уверяет меня, что сей дефект проистекает исключительно из недостатка образования и что ныне он (король) таков, какими бывают многие школяры в Англии в десять лет. Если так и есть, тогда его скандальное и пренебрежительное поведение может и вправду быть исправлено превосходнейше воспитанной королевой.
Фердинанд встретил свою невесту на неаполитанской границе и оттуда сопроводил ее во дворец в Казерте. Брачная ночь, похоже, оставила его равнодушным. Он встал рано утром, как обычно, и отправился на охоту; разумеется, в тот день окружение не могло не поинтересоваться, как все прошло. Его величество отвечал в своей обычной манере: «Dorme come una’ ammazzata, et suda come un porco», то есть «Она спит крепко, будто убитая, и потеет как свинья». Впрочем, очень быстро его восприятие коренным образом изменилось. Он восхищался – фактически поражался – кипучей энергией молодой жены, ее предприимчивостью и не в последнюю очередь ее мягкостью и заботливостью по отношению к себе. Единственным поводом для критики в ее адрес стал упрек, что она читает слишком много книг – это занятие Фердинанд решительно не одобрял.
К счастью для Марии-Каролины – не будем забывать, что ей едва-едва исполнилось семнадцать, – у нее было отличное чувство юмора; иначе она вряд ли бы пережила такой брак. Как она признавалась своей старой гувернантке в Вене, она знала, что никогда не полюбит своего мужа и не будет смотреть на него так, как должна взирать на супруга послушная жена. С другой стороны, она со временем сильно привязалась к Фердинанду; несмотря на зачастую до смешного детские выходки, нрав короля оказался не настолько дурным, как она ожидала; Фердинанд, как королева позднее охарактеризовала его своему брату, был «ein recht guter Narr», то есть «правильным хорошим глупцом». Она не обращала внимания на его уродливость (а если и обращала, то скоро привыкла); гораздо сильнее ее раздражало то, что сам Фердинанд, казалось, считал себя привлекательным. Он часто вынуждал ее тосковать до исступления; втайне она скучала по Вене и по родному дому. Тем не менее она была королевой, а потому, разыграв, так сказать, партию правильно, могла сделаться весьма могущественной особой. Уже замужней Марии-Каролине ее мать дала однозначно понять, что, едва родив сына, она должна стать членом Тайного совета; королеве потребовалось на это семь лет, зато сорок следующих она доминировала в совете.
В 1769 году император Иосиф приехал в Неаполь навестить сестру; именно ему принадлежит наилучшее описание неаполитанской придворной жизни и самого короля:
У него мускулистые руки и запястья, грубые смуглые ладони вечно грязные, поскольку никогда не носит перчаток, ни выезжая верхом, ни на охоте. Голова довольно маленькая и увенчана настоящим гнездом волос кофейного оттенка; свои волосы он не пудрит. Нос начинается ото лба и тянется, разбухая, по прямой линии до самых губ, а рот кажется очень большим из-за торчащей нижней губы, за которой видны достаточно крепкие, но редкие зубы…
Совсем не прекрасный принц, он не выглядит все же совершенно отталкивающе. Кожа у него довольно гладкая и здоровая, хотя и желтоватого отлива. Он опрятен, если не считать рук; и от него, по крайней мере, не пахнет…
Я хотел было завести общую беседу, но король предложил устроить салонную игру… Пять или шесть придворных дам, моя сестра, король и я начал играть в прятки и предаваться иным развлечениям… Король отнюдь не церемонился с дамами и щедро раздавал им увесистые шлепки… Он постоянно преследовал дам, очевидно, привычных к подобному обращению, и те регулярно валились на пол. Это неизменно смешило короля, и он принимался громогласно хохотать. Поскольку он редко говорит, не срываясь на крик, и обладает пронзительным голосом, его легко отличить среди тысяч людей…