В послевоенные годы множество былых эмигрантов вернулось доживать старость в своих семейных дома, часто со значительными сбережениями; они привезли с собой весь опыт жизни в Новом Свете. Некоторые из них, безусловно, заодно «импортировали» новейшие методики бандитизма, но таковых было пренебрежимое меньшинство; пожалуй, самым важным следствием лет, проведенных за границей, являлось обновленное чувство собственного достоинства, подразумевавшее, что долее невозможно мириться с привычной практикой потакания крупным землевладельцам. Мало-помалу островитяне приучались бросать вызов своим некоронованным хозяевам.
По очевидным географическим причинам сицилийцы всегда ощущали свою близость к Северной Африке, поэтому остров ликовал, когда в 1911 году Италия отняла Ливию у окончательно ослабевшей Османской империи; это было воспринято как первый шаг к созданию собственной великой африканской империи. На самом деле итальянская оккупация Ливии длилась всего тридцать один год и оказалась пустой тратой колоссальных средств, а за войной с Турцией, в ходе которой состоялось это приобретение, быстро последовала Первая мировая война. Она тоже принесла Сицилии мало пользы, разве что снова вырос черный рынок, поскольку условия для деятельности мафии были идеальными. По иронии судьбы, тот самый премьер-министр, который руководил страной вплоть до окончания войны, был самопровозглашенным мафиозо (при этом считалось, что он придерживается, хотя бы на словах, иного взгляда на «Почтенное общество», нежели большинство его современников). Рожденный в Палермо и представлявший близлежащий Партинико – где его поддерживал мафиозный босс Фрэнк Коппола, которого депортировали в Италию из Соединенных Штатов, – Витторио Эммануэле Орландо был связан с мафией на протяжении всей своей жизни. В 1925 году он сообщил итальянскому сенату следующее:
Если под словом «мафия» мы понимаем честь, возведенную в наивысшую степень, отказ терпеть чье-либо высокомерие или самодурство… щедрость духа, которая позволяет доблестно встречать угрозу лицом к лицу, но снисходительна к слабостям и хранит верность друзьям… Если подобные чувства и подобное поведение воистину скрываются за общепринятым представлением о «мафии»… тогда мы фактически говорим об особых характеристиках сицилийской души; и я заявляю, что являюсь мафиозо и горжусь этим фактом.
Этот человек представлял Италию на высшем уровне на Парижской мирной конференции 1919 года, хотя и не вошел в число тех, чьи подписи стояли под окончательным вариантом договора, поскольку ему пришлось уйти в отставку за несколько дней до подписания документа. Был он мафиозо или нет, к Орландо достаточно хорошо относились все участники конференции – за исключением президента США Вильсона, – хотя незнание английского заставляло его передавать большую часть переговоров вечно мрачному и лишенному обаяния министру иностранных дел Сиднею Соннино[191]. Сам он не трудился скрывать эмоции; когда стало ясно, что Италия не получит порт Фиуме (ныне Риека) в рамках мирного урегулирования, Орландо расплакался. Клемансо называл его «Плаксой»; секретарь британского кабинета сэр Морис Хэнки обронил, что отшлепал бы своего сына за такое непристойное поведение. Но Орландо был не английским школьником, а сицилийцем; Ханки, видимо, на мгновение забыл, что именно он успешно руководил страной на всем протяжении мировой войны.
Пришествие фашизма в 1922 году и возвышение Бенито Муссолини оставили Сицилию равнодушной. Остров всегда считался наименее фашистской частью Италии; на выборах 1921 года партия Муссолини не получила ни одного места. Только в 1924 году, когда дуче («Вождь», как он любил называть) уже утвердился во власти, сицилийские фашисты наконец-то избрались – 38 из 57 человек. В том же году, однако, произошло событие, которое нанесло изрядный урон репутации фашистской партии. Дерзкий молодой парламентарий по имени Джакомо Маттеотти некоторое время публично высказывал свое несогласие с фашистами и их устремлениями; в начале лета 1924 года вышла его книга «Разоблаченный фашист: год фашистской власти». 10 июня группа головорезов затолкала его в машину, он попытался бежать, но получил несколько ударов шилом. Вся страна возмутилась; пожалуй, найди король и ведущие либеральные политики в себе смелость проявить решительность, с Муссолини могло быть покончено раз и навсегда. Но они медлили слишком долго; а пока они медлили, демократия умерла.
Труп Маттеотти наши только десять недель спустя. Участие дуче в убийстве долго обсуждалось, но в конечном счете была установлена его несомненная причастность, и ряд известных сицилийцев – среди них старик Орландо – порвали всякие отношения с Муссолини. Сицилийский драматург Луиджи Пиранделло[192], который как раз собирался вступить в партию, когда произошло убийство, долго колебался, но в конце концов все-таки вступил. Пройдет еще три года, и он в ярости разорвет партбилет на куски в присутствии шокированного генерального секретаря. После этого и до самой смерти в 1936 году Пиранделло пребывал под пристальным наблюдением тайной полиции.
На самой Сицилии Муссолини достиг на удивление малого. Прирожденный хвастун и шоумен, он обожал попадать в газетные заголовки; но в сравнении с бурно прираставшей итальянской колониальной империей или с драматическими промышленными свершениями на севере остров предлагал не очень-то много, мягко говоря, возможностей для самолюбования. В какой-то момент Муссолини публично похвалился, что ему удалось решить все сицилийские проблемы; журналу под названием «Проблемы Сицилии» пришлось даже переименоваться. На материке электрифицировались железные дороги, страну расчертила сеть автострад, в Африке дорожное строительство тоже набирало обороты. Между тем многие сицилийские деревни оставались связанными друг с другом, как на протяжении многих столетий, только высохшими руслами рек.
Третьего января 1925 года дуче объявил себя диктатором. Теперь наконец он был готов взяться за мафию. Муссолини не принадлежал к типу людей, способных терпеть вызовы их власти, в особенности от организации, столь загадочной и могущественной. Более того, дважды побывав на Сицилии, он осознал, что местные боссы не намерены выказывать ему то уважение, к которому он привык в материковой Италии. В ходе одного из визитов дуче нанесли смертельную обиду: босс Пиана деи Гречи дон Чикко Гучча заявил во всеуслышание, что его гость не нуждается в полицейском эскорте – вполне достаточно того, что сам Гучча рядом с ним. Вдобавок, к тому времени «Почтенное общество» приобрело международное признание. Коротко говоря, было ясно, что на Сицилии Муссолини и мафии слишком тесно. Либо одному, либо другой придется, как говорится, подвинуться. И дуче призвал Чезаре Мори.
Мори родился на севере, в Павии, и ему уже перевалило за пятьдесят. Он вырос в детском доме и учился в военной академии в Турине. Поступив на службу в полицию, он вскоре получил опыт службы на Сицилии, сначала в Кастельветрано (где он отличился, схватив печального известного бандита Паоло Гризальфи), а затем, в 1919 году, в Кальтабеллотте (где произвел больше трехсот арестов за одну ночь). По этому случаю он, как сообщалось, сказал своему сотруднику:
Эти люди еще не поняли, что разбойники и мафия различаются. Мы нанесли удар по разбойникам, которые, конечно, больше всего выделяются среди сицилийской преступности, но они не самые опасные. По-настоящему смертельный удар мафия получит, когда нам разрешат устраивать облавы не в только в здешних лесах и рощах, но и в префектурах, штаб-квартире полиции, особняках фабрикантов и даже – почему нет? – в некоторых министерствах.
В 1924 году Мори назначили префектом Трапани; но реально он утвердился на Сицилии только 20 октября 1925 года, когда Муссолини перевел его в Палермо и наделил особыми полномочиями. Задача, поставленная Мори, формулировалась просто: искоренить мафию. Телеграмма по поводу назначения практически не оставляла сомнений:
Вашему превосходительству дается карт-бланш; авторитет государства на Сицилии должен быть абсолютным – повторяю, абсолютным. Если какие-либо законы будут мешать, пусть это Вас не смущает: мы составим новые законы.
Мори решительно взялся за дело. В первые два месяца в должности он произвел пять сотен арестов, а в январе 1926 года выдвинулся в городок Ганги в холмах, окружил поселение, лишил всякой связи с внешним миром, арестовал около 450 человек и забил весь домашний скот на центральной площади. Так был установлен шаблон действий на ближайшие три с половиной года по всей западной Сицилии. «Железный префект», как его называли, сражался с мафией и не стеснялся прибегать к мафиозным методам. Он легко одобрял пытки, когда считал это полезным, и нисколько не брезговал брать женщин и детей в заложники, чтобы убедить сдаться их мужей и отцов.
Эта грязная работа еще продолжалась, когда в праздник Вознесения Господня, 26 мая 1927 года, Муссолини обратился к палате депутатов с сообщением об итогах пятилетнего правления фашистского режима. Лейтмотивом выступления дуче было, разумеется, самовосхваление: под его руководством, заявил он, Италия обрела величие, какого не имела со времен Римской империи. Немалая часть выступления была посвящена операции Мори на Сицилии, где уровень убийств упал с 675 в 1923 году до 299 в 1926 году. Когда же, патетически вопросил дуче с трибуны, борьба с мафией завершится? «Она закончится не тогда, когда не останется ни единого мафиозо, но когда сицилийцы больше не смогут вспомнить мафию».
Прошло еще два года, прежде чем Мори отозвали в Рим. Произведя свыше 11 000 арестов, он оставил судебной системе острова непростую задачу. Последующие процессы (по одному проходило 450 ответчиков) затянулись до 1932 года. Между тем Мори опубликовал книгу воспоминаний, в которой писал, что полностью уничтожил мафию и что Сицилия выиграла последний бой против организованной преступности.