Понятно, что эта волна репрессий представляла собой сильнейший удар по системе военной разведки в предвоенный период.
На смену смещенным сотрудникам пришло молодое (средний возраст около 35 лет) поколение офицеров, имеющих специальное образование, но без опыта практической оперативной работы. И тем не менее в это время началась активная деятельность по возрождению позиций разведки за рубежом, восстановлению связей со старыми и поиску новых источников информации.
И все же есть определенная доля правды в самокритичном заявлении наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова на пленуме ЦК ВКП(б) 28 марта 1940 года: «Разведки как органа, обслуживающего и снабжающего Генеральный штаб всеми нужными данными о наших соседях и вероятных противниках, их армиях, вооружениях, планах, а во время войны исполняющего роль глаз и ушей нашей армии, у нас нет или почти нет.
Военную разведку, достойную нашей страны и армии, мы обязаны создать во что бы то ни стало, и в возможно короткий срок. Необходимо ЦК выделить достаточно квалифицированную группу работников для этой цели».
Столь же печальная участь постигла и внешнюю разведку НКВД СССР. В 1937–1938 годах были ликвидированы многие зарубежные резидентуры, что имело самые негативные последствия. Понятно, что вызовы в центр, увольнения, аресты и осуждения сотрудников разведки не способствовали безотказному функционированию сложного механизма, направленного на систематическое получение объективной и достоверной информации.
Таким образом, наиболее сильные удары в предвоенный период советская разведка (и разведуправления РККА и НКВД СССР) получила отнюдь не со стороны противника. Достаточно сказать, что в 1940 году в Берлине и Токио в резидентурах НКВД имелось всего по три оперативных сотрудника, причем некоторые из них даже не владели языком страны пребывания.
Пожалуй, самое трагичное заключается в том, что также были уничтожены заблаговременно созданные усилиями И. Г. Старинова (по линии военной разведки) и Я. И. Серебрянского (по линии НКВД СССР) секретные базы организации отпора военной агрессии против СССР, распущены подготовленные ими для этой работы кадры.
В мае 1939 года 5-й отдел ГУГБ (внешнюю разведку НКВД СССР) возглавил тридцатидвухлетний Павел Михайлович Фитин, к моменту назначения на эту должность прослуживший в разведке лишь восемь месяцев. Однако этот почти случайный выбор оказался удачным: на протяжении всей Великой Отечественной войны Фитин возглавлял советскую разведку, которая под его руководством не только добилась немалых успехов, но и создала хорошие оперативные заделы на будущие годы. Уже в 1940–1941 гг. разведкой НКВД — НКГБ СССР были восстановлены сорок ранее распущенных зарубежных резидентур.
Исключительный вклад в восстановление разведывательной работы в Германии внес Александр Михайлович Коротков: в августе — сентябре 1940 года он возобновил связь с рядом законсервированных ценных источников НКВД в Берлине, а 24 июня 1941 года передал немецким антифашистам две радиостанции и блоки питания к ним, что позволило Москве оперативно получать разведывательную информацию из Германии и после начала Великой Отечественной войны.
В сентябре 1941 года четырнадцать членов нелегальной берлинской резидентуры НКГБ стали составной частью знаменитой «Красной капеллы», добывавшей в 1941–1942 годах ценнейшую разведывательную информацию для советского командования. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 октября 1969 года двадцать четыре иностранных участника «Красной капеллы» были награждены орденами Советского Союза (посмертно).
До сих пор одним из активно дискутируемых вопросов является степень осведомленности советского руководства об агрессивных планах и военных приготовлениях Германии к нападению на СССР, а также о мерах, предпринимавшихся советским руководством в связи с этим.
Одно из первых разведывательных донесений о концентрации германских войск на территории оккупированной Польши было датировано 16-м февраля 1940 года и поступило от закордонных источников разведывательного отдела погранвойск НКВД Украинского пограничного округа. Понятно, что сообщения об усилении германской военной группировки в Восточной Пруссии, Генерал-губернаторстве (оккупированной Польше), Румынии и Финляндии объективно составляли основной поток информации о действиях немцев на территории сопредельных государств.
Наиболее интенсивно, как о том свидетельствуют опубликованные документы НКВД — НКГБ, информация о подготовке Германии к нападению на СССР стала поступать в Москву с сентября 1940 года.
Но еще 9 июля 1940 года, за пять месяцев до утверждения Гитлером известной директивы № 21 (план «Барбаросса»), начальник 5-го отдела ГУГБ Фитин направил в 5-е (разведывательное) управление РККА письмо с просьбой дать оценку полученным НКВД СССР материалам о военных мероприятиях Германии на территории сопредельных государств.
В ответном письме от 7 августа 1940 года подчеркивалось: «Сведения о перебросках германских войск в восточном направлении представляют интерес и являются ценными. В основном они подтверждают имеющиеся у нас данные, а в некоторых случаях почти дублируют их. В дальнейшем желательно получить освещение следующих вопросов…»
В тот же день заместитель Фитина наложил на письмо следующую резолюцию: «Вопросник срочно направить наркомам в Киев, Минск, начальнику УНКВД по Ленинградской области, а также начальникам ГУПВ, ГТУ (Главного транспортного управления НКВД. — О. X.) с просьбой ориентировать закордонную агентуру на добывание новых сведений о военных приготовлениях немцев на территории Генерал-губернаторства…»
Подобный обмен разведданными между ГУГБ и РУ РККА продолжался и далее, однако ряд спецсообщений НКВД — НКГБ СССР направлялся лично Сталину и Молотову, минуя как Разведуправление, так и Генеральный штаб РККА.
Поэтому вряд ли можно считать объективной отрицательную оценку, данную работе Разведуправления РККА 7 декабря 1940 года в Акте о приемке Наркомата обороны СССР маршалом С. К. Тимошенко: «Организованной разведки и систематического поступления данных об иностранных армиях не имеется… К моменту приема Наркомат обороны такими данными не располагает».
Как отмечал по этому поводу уже в 1970-е годы Г. К. Жуков, не вся добываемая даже по линии военной разведки информация поступала руководству Генштаба. Начальник Разведуправления Ф. И. Голиков стремился докладывать ее сначала напрямую Сталину, а последний уже оценивал ее, опираясь при этом на мнение Берии. Только та информация, которая вызывала у Сталина полное доверие, считалась «проверенной» и предоставлялась Жукову как начальнику Генштаба РККА. (Об этом же писал в своих воспоминаниях и бывший в то время начальником Информационного отдела РУ РККА В. А. Новобранец.)
Приведем следующий любопытный факт. Одиннадцатого марта 1941 года НКГБ СССР сообщал в ЦК ВКП(б) и СНК о том, что 6 марта посол Великобритании в СССР С. Криппс провел своеобразную пресс-конференцию, предупредив присутствовавших на ней корреспондентов английских и американских газет о том, что «его информация носит конфиденциальный характер и не подлежит использованию для печати».
В частности, Криппс заявил: «Советско-германская война неизбежна. Многие надежные дипломатические источники из Берлина сообщают, что Германия планирует нападение на Советский Союз в этом году, вероятно, летом… Другая причина, по которой советско-германская война должна начаться в этом году, заключается в том, что Красная Армия все время крепнет, тогда как мощь германской армии, если война с Англией затянется, будет ослаблена. Поэтому Гитлеру выгоднее попытаться сломить Красную Армию до того, как будет закончена ее реорганизация».
Отвечая на вопросы, Криппс заявил, что германский генеральный штаб убежден, что Германия в состоянии захватить Украину и Кавказ вплоть до Баку за две-три недели.
Можно предположить, что «пресс-конференция» была задумана как дополнительный канал доведения этой информации до Сталина после ряда официальных попыток руководства Великобритании и США предупредить советское правительство об агрессивных приготовлениях Германии.
Однако эта попытка вызвала у Сталина реакцию, скорее противоположную ожидавшейся в Лондоне, лишь усилив его подозрительность в отношении подлинных намерений Великобритании и США.
Слухи о предстоящем нападении Германии на СССР, появившиеся среди дипломатического корпуса в Москве еще в феврале 1941 года, были настолько распространены, что военно-морской атташе Германии В. Баумбах даже направил своему руководству в Берлине 24 апреля 1941 года следующую шифротелеграмму:
«1. Циркулирующие здесь слухи говорят о якобы существующей опасности германо-советской войны, чему способствуют сообщения проезжающих через Германию.
2. По сведениям советника итальянского посольства, британский посол называет 22 июня как дату начала войны.
3. Другие называют 20 мая.
4. Я пытаюсь противодействовать слухам, явно нелепым».
До сих пор многие задаются вопросом: почему же Сталин, располагая информацией об агрессивных намерениях гитлеровской Германии, не принял адекватные меры обороны?
На наш взгляд, одна из причин этого коренится в особенностях человеческой психологии, точнее в том феномене, что получил у прогнозистов название эффекта Эдипа. Суть его состоит в том, что знание о будущем изменяет само будущее: суждения о будущем, высказанные достаточно авторитетными экспертами, заставляют находящихся у власти представителей ведущих держав мира отнестись к этим суждениям серьезно, призадуматься и изменить глобальную стратегию государств на перспективу.
На протяжении длительного времени (более 7 месяцев, еще до официального утверждения Гитлером директивы № 21 план «Барбаросса») в отправляемых в Москву разведывательных донесениях фигурировали различные сроки начала военных действий. Если в сообщениях 1940 года в качестве даты нападения указывалось «начало следующего года», то в последующих донесениях это были уже «весна» и «март — апрель». И наконец, появляется конкретное число —15 мая. Как известно, незадолго до последней предполагаемой даты, 5 мая 1941 года, в Кремле состоялось знаменитое выступление Сталина перед выпускниками военных академий.