Потом пришли к Днепру. Пан Краковский приказал уничтожить все перевозы, и потому мы оставались несколько дней над Днепром, ожидая паромов, и по милости Божьей переправились чрез Днепр благополучно. Один только товарищ, быв долго болен лихорадкою, соскучился недугом, бросился с парома в воду и потонул.
Пройдя Днепр, мы шли чрез дубровы, красивые поля и луга, густою травою покрытые. Погода была хороша. Дорогою мы снабжали себя живностью.
Миновав Остер, граничный замок нашего короля, шли мы к московскому замку Моравску. В 5 милях от Моравска рыцарство уговорилось с паном гетманом, дабы отправить вперед несколько казацких полков, а именно Белешка, который имел при себе 2000 украинских казаков, Куцка и Швайковского.
Москали, узнав в Моравске, что царь вступает в землю с польским войском, начали тревожиться и советоваться; и более от страха, чем по доброй воле, отправили послов к царю, объявляя, что готовы сдаться. Мы подступили к замку с войском в порядке и расположились обозом. Царь же с паном воеводою въехал в замок и принял оный с находящимися в оном орудиями, а москва[4] тут же выполнила присягу на подданство. Снабдив как следовало замок, двинулись мы к Чернигову, лежащему в 12 милях от Моравска, над рекою Десною, которая течет и под Моравском. Чернигов замок весьма крепкий, и город очень достаточно снабженный орудиями. Казаки шли к Чернигову перед войском и подъехав к замку и к городу, требовали, чтобы сдались царю Дмитрию Ивановичу. Но их не слушали: напротив того, стреляли в них и многих из них убили. Узнав, однако ж, что Моравск сдался, черниговцы собрались на совет и положили поддаться царевичу: один только воевода, князь Иван, тому противился, но москва его связала. Между тем казаки штурмовали город, желая обогатиться грабежом, прежде чем войско подоспеет. Тогда москали послали к царевичу из Чернигова, прося его послать к казакам, дабы не грабили города, ибо они сдались добровольно. Известие сие было прискорбно царю и войску, и он отправил к казакам пана Станислава Боршу и пана Пржерадовского, дворян и рыцарей своей роты; но до приезда посланных казаки город разграбили, и только пустые коробьи стояли перед домами. На другой день царь с войском стройно вошел в Чернигов и, увидев зло, учиненное казаками, послал в их лагерь, весьма на них досадуя, и приказал, чтобы возвратили взятое, в особенности частное имущество. В противном случае им угрожали, что царь и прочее рыцарство разделаются с ними с оружием в руках. Тогда казаки прислали к царю и к рыцарству просьбу, представляя, что у них много убитых и раненых и что они поспешили завладеть городом, единственно имея в виду услужить царю, ибо опасались, чтобы москва, усилившись, не вздумала противиться. Царь остановился у Чернигова на несколько дней и приказал возвратить отнятое. Казаки хотя и не все, но возвратили часть. Царь же с паном воеводою стоял лагерем близ самого Чернигова.
Тут рыцарство просило у царя денег, жалуясь на недостаток в платье и продовольствии. Царь, взяв 10000 зл. из Черниговского замка, роздал их рыцарству. Под Черниговом мы отдыхали неделю.
Оттуда мы двинулись к Новогродку, за 36 миль от Чернигова. Леса по всей дороге.
Казаки, подойдя к Новогродку, над тою же рекою Десною, хотели тот час же сделать приступ; но опасались такого же гнева от царя, как и в Чернигове. А между тем Басманов, начальник замка, сжег город, а сам заперся в замке.
Царевич, подойдя с войском в порядке, отправил к замку для переговоров пана Матвея Доморацкого, Станислава Боршу, Бялоскурского, старосту Остерского и пр. и с ними вместе и моравских москалей. Москва, однако ж, не хотела вступать в переговоры; напротив, стреляла по нас еще сильнее и кричала, а вы, блядины дети, вы приехали с вором за нашими деньгами.
Когда войско стало лагерем над рекою Десною, в четверти или полумиле от замка, велено было тот час копать траншеи и плесть туры. Выставив 8 небольших полевых пушек и 6 фальконетов, на колесах и винтах, стреляли по замку, испытуя, не сдадутся ли? Наши гусары, покинув лошадей, кто хотел, шли на приступ; другие же роты стояли в поле; но москва дважды, стрельбою своею, отразила наших от замка. В третий раз, поделав деревянные на санях срубы и подвигая их перед собою, мы в ночное время тихо пошли за ними, а еще позади нас следовали 300 человек с соломою и хворостом, дабы потом зажечь солому и хворост под замком. Дойдя к замку, бросали хворост в ров. Москали, увидев, стреляли из пушек и много нашим повредили. Штурм продолжался с вечера до утра. Наши, увидев, что, не имея больших орудий, которыми бы можно сделать пролом, нельзя взять замка, отступили, потеряв немалое число людей. Царевич был от того весьма смущен, так что от печали почти падал в обморок и, негодуя на свое злополучие и на поляков, говорил: я лучше судил о поляках, но вижу они такие же люди, как и другие. Услышав сие, бывшие тогда при царевиче отвечали: не убавляй нашей доброй славы, ибо то всем народам известно, что нам не новость брать штурмом крепкие замки. Хотя мы и не обязаны ходить на приступ; однако мы, поддерживая славу предков наших, от того по ныне не отказывались и отказываться не хотим; прикажите только сделать пролом, а когда нам доведется сразиться с врагами в открытом поле, тогда милостивый царь увидишь храбрость и мужество поляков, о которых ныне отзываешься так легко. Малое время спустя нагляделся он на польскую храбрость и иначе стал судить о них. Довелось нашим до того, что стали сомневаться, подлинный ли он? Но на другой же день, по милости Всевышняго, получено утешительное известие, что идут посланные от города Путивля, лежащаго в 15 милях от Новогродка, с объявлением, что путивляне готовы поддаться царю. Сие, при чудесной помощи Божией, произошло следующим образом: москали царские алебардщики, пришедшие с царем еще из Самбора, ездили за продовольствием к Путивлю. Вышедшие путивляне поймали их и спрашивали: какие вы люди? Они отвечали: мы братья ваши, идем в отчизну с Дмитрием Ивановичем, государем нашим природным. Не доверяя рассказу, хотели было пытать их, тогда они сказали: головы наши в руках ваших, можете делать с нами, что хотите, но мы не можем сказать ничего более, кроме того, что знаем, что удостоверились, что он есть истинный дедич, и вам советуем ему поклоняться. Они, рассудив о том хорошо и посоветовавшись вместе, связали воевод и привели их в лагерь под Новогродком. Царевич и все рыцарство были тем весьма довольны, тем более что на третий или четвертый день после того поддались замок Рыльск и Комарицкая волость.
Привезено потом из Путивля осадных орудий 5 и поменьше 8. Наши выставили их в траншеях, приискав выгоднейшее место для действия, и стреляли из них по Новогродку весьма сильно. В первый день убили до 60 людей в замке, ибо ядра пробивали стену насквозь. Стрельба сия продолжалась почти целую неделю днем и ночью.
Потом дошли до нас слухи, что великое войско Бориса, как сказывали, до 200 000 человек, идет на нас. Наши, по Божией милости, того не побоялись. Из разных рот собрались охотники, которые, избрав из среди себя начальников и взяв с собою московских провожатых, пошли на встречу Борисова войска, для наблюдения за движениями оного.
Москали также из войска Бориса отрядили перед собою для открытия несколько тысяч татар. Наших не было более 800. Встретившись с неприятелем нечаянно ночью, мы сразились. По Божьей милости, татары побежали, и мы гнали их в болото, где много их потонуло. Пленных досталось нам несколько десятков; пытая их, мы узнали, что войско превеликое.
Чрез неделю потом оное войско Борисово подошло к нам под Новогродок, к самому почти лагерю, так что передовая стража наша убралась в лагерь, давая знать, что народу много идет.
Пан воевода, в качестве гетмана, отправил свежую стражу из лагеря, дабы стереглись до рассвета. На другой день, призвав в помощь Господа Бога и затрубив тихо под сурдиною, войско выступило из лагеря. Москва укрепилась и стояла охорашиваясь и гарцуя. Басманов не переставал делать частые вылазки из замка, стреляя в наших. Потому наши отрядили несколько сотен казаков, приказав им удерживать его. Несколько раз казаки по пятам его врубливались в самый замок. Наступил вечер: сражение не было дано, потому что время прошло в переговорах царевича с москвою.
На другой день, когда переговоры не имели успеха, войско московское, весьма многочисленное, подступило к самому лагерю. Наши, будучи готовы, вышли из лагеря в порядке. Устроили войско как умели лучше и потом велели вступить в сражение роте пана Неборского, состоящей из 200 лошадей. Неборский дрался хорошо, но был опрокинут москвою. Отведя роту, он скоро опять возвратился на бой и поскакал с двумя ротами с Крушиною и Былинским. В то же время Дворжицкий так мужественно наступил с своею пятигорскою ротою, что почти успел привесть москву в замешательство. Потом бросились на неприятеля две роты гусарские, пана старосты Саноцкого и пана Фредро. Третья пана Щуки хорошо поддерживала. Наконец сразилась и четвертая царская рота, из 200 лошадей состоящая, и много пособила, ибо тот час же большое московское войско начало отступать. Были, однако ж, еще запасные роты, которые не сражались, ибо не было в том надобности. Несколько тысяч стрельцов Борисовых были так укрыты в долу, что не скоро наши открыли их. Польская пехота наша наступила на них и с помощью Божьею всех их разбила. Таким образом, при помощи Божьей, мы отстояли поле и одержали победу. Войско Борисово отступило от нас за две мили и поделало засеки и прокопы в лесу. Наши чуть-чуть не взяли богатую хоругвь главного московского войска.
На другой день, по христианскому обычаю, погребали тела убитых москалей. Три огромные могилы вырыты были на поле сражения, и там схоронено до 6000 трупов.
Царь, проезжая между мертвыми телами и видя столь много своих земляков убитых, очень сожалел и плакал. Поляков же убитых, из значительных, было не более 20, и они похоронены с великою честью при церкви, бывшей посреди лагеря; других же простых людей наших погибло до 100, и их похоронили возле москалей, в малой могиле. Между мертвыми найден Мстиславский, весьма изрубленный.