После первого сражения рыцарство наше размыслило, что претерпевают недостаток, как сами, так и челядь их. Иных же, кажется, приводил к смятению страх ожидаемой большей опасности. Все стали требовать от царя денег, говоря, что если не получат оных, то тотчас же уедут в Польшу. Царевич убедительно просил, дабы обождали и не отказывались довершить победы над сильно расстроенным неприятелем. Рыцарство ничего не слушало и отвечало, что все возвратятся в Польшу, если не получат денег. Царевич, видя, что дело плохо, не знал, на что решиться, не имея, кажется, достаточно денег, чтобы всех удовлетворить. Тогда товарищи 3-й роты пана Фредро стали тайно говорить царю: Дай нам одним деньги, так чтобы другие роты о том не знали: ибо роты сии на нас оглядываются; ежели мы останемся, то и они останутся. Несчастный царевич дался в обман и в ночное время послал к ним деньги. Узнав о том, другие роты явно взбунтовались, упрекая царевича, что одной роте дал деньги, а другие ничего не получили.
Пан воевода, который находился тогда в болезненном состоянии, объявил, что дела его требуют присутствия его на сейме, и вследствие сего он оставил лагерь царевича, а с ним и большая часть рыцарства. Царевич был очень огорчен претерпленными им от рыцарства разными неприятностями. У него отняли было и хоругвь его и сорвали даже с него соболью шубу, которую потом, однако ж, москва выкупила за 300 злотых. Многие ругали его, и один поляк сказал: Ей^й, быть тебе на столбе. Царевич за сие дал ему пощечину. Несчастный царевич скакал от одной роты к другой, умоляя именем Бога не покидать его. Но они никоим образом не хотели оставаться, кроме нескольких товарищей из разных рот, так что при царевиче всего польских людей осталось не более 1500.
Отправившееся с паном воеводою войско испытало великие бедствия: холод и голод, как сами люди, так и лошади их. И потому между ими один на другого слагал вину отъезда. В самом деле им довелось переносить более трудов, чем оставшимся при царевиче людям.
После отъезда пана воеводы и отправившегося с ним рыцарства пришло 12 000 казаков запорожских, коим царевич давно послал хоругвь. Они имели при себе более десяти малых пушек. Царевич принял их с радостью, полагаясь много на их мужество, ибо войско было значительное.
Собравшись с ними и со всеми поляками своими, он двинулся далее в московскую землю к Комарицкой волости. Там рыцарство, после многих трудов, отдохнуло порядочно – 2 недели. Не хотя оставаться совсем в бездействии, отряды делали разъезды на 8 миль. Прежде еще, чем войско двинулось от Новогродка к Комарицкой волости, рыльские обыватели прислали к царевичу с просьбою, дабы им дал в Рыльск поляка, человека, к коему бы сам имел доверие, что и самому царевичу показалось справедливым и нужным. Он приказал немедленно пану Боршу, своему дворянину и ротмистру, отправиться туда и, осмотрев и снабдив замок продовольствием и всем нужным, возвратиться к царю. Борш, подняв хоругвь, набрал до 200 товарищей. Борисово войско, узнав об отъезде пана воеводы с большею частью рыцарства, возымело от того великую против нас отвагу и придвинулось к нам на 6 миль. Царевич советовался, что делать, преимущественно с казаками, ибо на них полагал всю свою надежду. Атаман и полковники их представляли, что должно наступать, не ожидая неприятельского нападения. Некоторые же из поляков были того мнения, что лучше выжидать неприятеля, избрав выгодное для сражения место, и стараться весть с ним переговоры и медлить, не торопясь битвою. Последствие доказало, что сей совет был хорош. Сами москали потом говорили, что, видя значительное войско, наклонны были к миру. Казаки, однако ж, упорствуя в своем мнении, советовали наступать непременно. Царевич послушался их и двинулся со всем войском из Севска, назначив себе в гетманы поляка пана Адама Дворжицкого, что прежде был полковником. Подошли близко к неприятельскому лагерю. Московское войско стояло в порядке, ожидая нас: было его 30 000, более чем под Новогродком. Начальниками онаго были двоюродный брат Годунова, Семен Годунов, и два брата Шуйских. Поляки, выстроившись в порядке, двинулись против праваго крыла московского войска. Казаки стали на нашем правом крыле. Поляки построили в один ряд 7 рот копейщиков, смешанных с пятигорцами, и оставили в запасе 200 гусар под начальством пана Бялоскорского. Тогда, призвав Бога на помощь, роты сразились: пана Дворжицкого гетмана, пана Станислава Борши, пана Вержбицкого, п. Билинского, п. Тышкевича и п. Микулинского, и бились так мужественно, что прогнали москву в лагерь. Там приняли наших очень сильным огнем: пули московские летели на нас градом, но по Божьей милости вредили не много, ибо перелетали через головы. Дым от сей стрельбы повеял на занимавших правое крыло казаков, которые, не сражавшись, побежали от одного дыма сего. Поляки, думая, что казаки так же с ними сражаются, сильнее еще теснили москву. За дымом не видно было, что делается у казаков. Но тут несколько поляков прибежало с известием, что казаки уже утекли; тогда и мы стали отступать в порядке, отбиваясь и отражая москву. Однако ж казацкая пехота, бывшая при пушках, сильно стояла против москалей. Но мы, не будучи в возможности противостоять столь превосходному числом неприятелю, все отступали в ожидании, не возвратятся ли казаки, и никак не могли спасти казачьей пехоты, которую москали разбили и пушки взяли. Тогда те из нас, которые имели лучших лошадей, поскакали за казаками, уговаривая и умоляя их, дабы не навлекали на себя такого бесчестия. Но они, не внимая ничему, постыдно разбегались в разные стороны. Царевич срубил некоторым головы, нагоняя их в сопровождении других поляков: и так мы следовали за казаками 18 миль без отдыха до самаго Рыльска. Придя в Рыльск, мы отдохнули два дня.
Потом двинулись к Путивлю, 12 миль от Рыльска к польской границе. Войско Борисово следовало за нами, надеясь настигнуть нас в Рыльске. Они пришли к Рыльску на другой день после нас и расположились лагерем. Москали тут же приказали плести туры и копать траншеи, которые подведя к городу выставили пушки и сильно стреляли по Рыльску. Рыльские обыватели так же упорно защищались, будучи обнадежены царевичем, что пришлет им войско на помощь. В самом деле он послал 2000 москалей и 500 поляков, которые вошли ночью в город так удачно, что их москва не приметила и узнала об них тогда, когда они уже вошли. Царевич же еще уверял рылян, что скоро придет на выручку их с значительным войском. Известившись о том, рать Годунова очень испугалась, а мы еще более трепетали, опасаясь, чтобы они на нас не наступили, ибо нас было весьма немного, так как после сражения под Севском наших не только что много, но даже почти и все отправились в Польшу не распростившись. Тогда царевич стал упрашивать пана Ермолая Бялоскорского и пана Станислава Боршу, дабы ехали за ними и ради Бога убеждали их возвратиться. С помощью Божьею, по их увещанию, многие возвратились, и малое только число отправилось в Польшу. Возвратившись в Путивль, мы опять разместили товарищей по хоругвям, ибо разбрелись было все в рознь. Паны ротмистры снова устроили роты свои, приказав поделать как можно более копий, в которых рыцарство терпело большой недостаток, ибо некоторые были переломаны в сражении, а другие утрачены при отступлении. Потом мы разнесли слух, что нам в помощь идет значительное польское войско, а именно пан Жолкевский, гетман полевой, хотя сие было вовсе невероятно.
Москва Борисова, поймав москаля из Путивля, допрашивала его, что думает царевич и его войско, и он им сказал: в Путивле говорят, что большое войско идет в помощь полякам. Поверив тому, весьма встревоженные москали отошли от Рыльска и, как будто гонимые, отступили от нас на 40 миль от Рыльска к Кромам, что нас весьма обрадовало.
Потом царевич отрядил из Путивля и Рыльска 4000 казаков донских и москалей на помощь кромским жителям. Сии также вошли скрытно ночью в город, москва заметила их тогда уже, когда последние входили, и дрались с ними до тех пор, пока и те последние успели вступить в город. После прибытия сего отряда в Кромы Борисово войско открыло жестокую пальбу из пушек и больших мортир, следствием коей было сожжение Кромского замка. Но кромские жители защищались неослабно. Войско от 7 до 8 недель стояло у Кром, сильно добывая город.
Между тем доходили до нас в Путивль частые слухи, что город Кромы взят приступом. Слухи сии тем более тревожили нас, что в Путивле причиняли сильное негодованье. Жены оплакивали мужей и сыновей своих: от того мы были в опасении, не изменят ли нам путивляне, чтобы угодить Борису?
В сие время пришло 500 стрельцов из Борисгорода и из Царяграда, которые передались царю. Они имели красное платье, ибо находились прежде в службе Бориса.
Скоро потом дошло до нас несомненное и для всех нас весьма утешительное известие о смерти Бориса. Тот же час жена Борисова из города Москвы послала к войску, стоявшему под Кромами, чтобы присягали сыну ее Федору. Многие присягнули. Однако ж от того произошло не малое замешательство.
Мы же, имея о всем достаточное сведение, не дождавшись из Польши ни одного живого человека в помощь, двинулись против того войска с царевичем. У нас было всего не более 2000 копейщиков, да москалей могло быть до 10 000.
Двинувшись из Путивля, отправили вперед 3 роты поляков, дав им в начальники пана Запорского, с ними было также несколько тысяч москалей.
Подходя уже близко к Кромам, пан Запорский придумал такую хитрость: написал письмо к кромским обывателям следующего содержания: извещаю вас, что идем к вам на выручку с сильными польскими войсками, и с тем письмом отправил москаля, взяв его из Борисовой деревни Бильзовы. Показал ему несколько рот и дал рубль, дабы снес письмо к кромским обывателям. Он был схвачен людьми Борисовыми и отведен в лагерь. Читали письмо, отправленное в Кромы, и весьма встревожились. В то же время московская передовая стража, татары, разбитые паном Запорским, прибежали в лагерь, сказывая, что народу очень много, ибо наши тогда выступали из леса, и татарам число наших показалось велико: москва испугалась, ибо донесение их согласовалось с письмом, которое пан Запорский отправил нарочно, дабы оно было перехвачено.