Тогда от страха москва отправила посланных к пану Запорскому, объявляя, что все хотят бить челом Дмитрию Ивановичу и что целое войско уже ему крест целует.
Пан Запорский уведомил немедленно царевича, и москва сама вскоре прибежала к нему, сказывая, что целое войско целует крест тебе, а изменников твоих мы связали. Царь и мы все, находившиеся тогда с ним в большой опасности, весьма обрадованы были всем случившимся.
Потом приехал князь Голицын, бывший между прочими начальником, и с ним несколько сотен людей, которые донесли царевичу, что целое войско и вся земля в его послушании. Рота пана Борши стояла тогда на страже, и поручик пана Борши прислал ему сие известие.
Мы, будучи уже тогда в дороге с царевичем, двинулись далее к столице. А к московскому войску послал царевич, дабы разъехались, ибо были изнурены; только знатнейшим приказал ожидать себя у замка Орла.
Потом пришли мы с царевичем под замок Орел. Тут против нас выехало войско московское, числом, как сказывали, до 80 000 человек; и так мы провожали его, с Божьею помощью, благополучно к столице. Царевич, однако ж, не доверяя московскому войску, приказывал располагать оное за полмили, а иногда и за милю от себя. Мы же, поляки, были всегда при нем на квартирах и в походе, до самой столицы, содержа около него ночную стражу из ста человек.
Потом в 15 милях от Москвы, под замком Серпуховом, учрежден был лагерь из шатров. Присланный из Москвы, для принятия царевича, огромный и многоценный шатер снабжен был четырьмя воротами с раскатами, так что походил на каменный замок. Комнаты в нем были богатые и красиво вышитые золотом: особенно столовая, в коей царь угощал нас и бояр. Сидело за столом до 500 человек. Угощение было роскошное, ибо повара приехали из Москвы со всем нужным, а также и другие служители и ключники. Двести лошадей вели в поводу: оных всегда до 500 находится в царской конюшне, и также несколько карет с весьма красивыми шестернями. Таким образом мы шли к Москве; ежедневно царя встречали бояре, принося подарки, соболи, золото, серебро.
С помощью Всевышняго вошли в столицу при благоприятствующей погоде. Народу много стояло на крышах, смотря на поляков.
Мы ввели его на самый двор в замке и стояли в порядке при хоругвях, пока он не слез с лошади и не ушел в палаты.
Квартиры для всех наших хоругвей отведены были на одном Посольском дворе: там было нам очень тесно. Однако ж потом некоторые перешли на другие квартиры.
Короноваться царь не хотел до приезда матери, которая была в дороге. Ожидал ее 4 недели.
Тогда Шуйские, знатные люди, хотели ему и нам учинить измену, подложив огонь ночью. Мы, однако ж, смекнули, и царевич приказал схватить их и вывесть на площадь. Однако ж по ходатайству некоторых сенаторов царь даровал им жизнь и отослал куда-то далеко от Москвы, но уже теперь опять в милости.
Чрез несколько дней после приезда его матери коронование совершилось. На встречу матери он шел пешком полмили, выйдя из кареты, с другими поляками. А когда она ехала городом Москвою, то он шел пешком при карете.
Вскоре после коронования произошло большое замешательство между москвою и поляками, по той причине, что москва, по маловажному поводу товарища нашего, шляхтича польского Липского, приказала палачам бить кнутом и водить по улицам по своему обыкновению. Увидев то, наши бросились на них. Много было убитых и много раненых. Царь был весьма недоволен и послал сказать полякам, чтобы ему выдали виновных, а не то велит вывесть пушки, разбить занимаемый нами двор до основания и потом ни малейшаго ребенка из наших кормить не будет. Поляки так отвечали на сие послание: такую получаем награду за кровавые услуги наши, которых мы для царя не щадили; мы того не побоимся! пусть умрем мучениками! Будет, однако ж, о том знать пан наш король и братья наши. А мы покамест хочем погибнуть, как рыцарские люди, и пока не умрем, много вреда наделаем! Намерение рыцарства было броситься на москалей, коих было в сборе несколько десятков тысяч; искали только священника, чтобы прежде исповедаться. Донесено было царю, на что поляки решаются, и он, удивляясь великодушию их, послал к ним вторично, дабы не отказывались выдать виновных, обещая, что им ничего не будет сделано, лишь только бы оказали покорность для успокоения москалей. И так рыцарство, получив от него сие удостоверение, выдало трех человек с условием, дабы не были наказываемы, так как они не более прочих были виновны, ибо все били, а что выдаются они только в угождение царской милости. Выданы были из роты пана Борши один товарищ, Павел Дзержбицкий, из роты пана Вержбицкого Щигельский, из роты пана Богухвала Шелиборский, коих царь обещал возвратить безвредно. Однако ж они были в большом страхе, ибо их посадили в тесную темницу, где около стен находились узкие скамейки, а под скамейками разные железные, острые крючки, лишь бы только который из них сдремал, то погиб бы лютою смертью, и они намеревались уже бежать, если бы им пришлось оставаться там долее, но их продержали только одни сутки.
Ротмистры, провожавшие царя до столицы, были паны Дворжицкий гетман, Станислав Борша, Иваницкий, Бялоскорский, Вержбицкий, Запорский и Богухвал.
Сию московскую историю сочинил пан Станислав Борша, ротмистр и дворянин великого царя московского, Дмитрия Ивановича. Лета Божьяго 1606.
Приложения к части II
№ I
ГРАМОТА
царя Василия Ивановича в Пермь Великую из Москвы 1606 года, июнь
I. От царя и великого князя Василья Ивановича всея Русии, в Пермь Великую, князю Семену Юрьевичу Вяземскому да подьячему Ивану Федорову. Писали есмя к вам наперед сего, что Божиим праведным судом, за грех всего православнаго крестьянства, страдник, ведомой вор, богоотступник, еретик, рострига, Гришка Богданов сын Отрепьев, отступя от Бога и по совету дьяволю и лихих людей, которые всегда Московскому государьству хотят разоренья и кроворозлитья, назвал себя государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии сыном, царевичем князем Дмитреем Ивановичем, и в Полше и в Литве короля и многих панов и служивых людей своим ведовством и чернокнижством прелстил, да не токмо что в Полше, и в Московском государьстве многих людей прелстил, а чаяли его царевичем Дмитреем: и тот вор богоотступник, по своему бесовскому умыслу и по совету с полским королем и с паны радами, в Московском государьстве многую смуту и разоренье учинил, и церкви Божии осквернил, и многих православных крестьян, которые его знали и злодейство ведали и его обличали, злой смерти предал, и понял за себя воеводы Сандомирского дочь, латынския веры, и не крестив ее, в соборной церкви Пречистая Богородицы венчал, и полских и литовских людей для крестьянского разоренья многих к Москве привел, а церкви Божии и святыя иконы обругал, и немец, и римлян, и поляков, и розных вер многих злых еретиков в церковь пущати велел со оружием, а иных скверных дел и писати не вместимо, какое злое поруганье крестьянской вере чинили, и православным крестьяном многое насильство и кроворозлитье учинил, и жены у мужей отнимал, и иныя нестерпимые грубости и поносы чинил; а последнее, по совету с полскими и с литовскими людми, изменным обычаем хотел бояр, и дворян, и приказных людей, и гостей, и всяких лутчих людей побити, а Московское государьство хотел до основания разорити, и крестьянскую веру попрать, и церкви разорить, а костелы римские устроить; и милосердый в Троицы славимый Бог наш, по Своей святой милости, над нами и надо всем православным крестьянством милость Свою показал, умысл их злодейской всем людем объявил и гнев Свой от православных крестьян отвратил и святых Божиих церквей и православный крестьянский веры до конца в разоренье и православных крестьян в росхищенье и в работу не дал, против его злых и скаредных дел. А умысл его злодейской таков был: после смерти того вора взято в его хоромех лист утверженной того ростриги Гришки с воеводою Сандомирским, что было ему отдавати воеводе Сандомирскому да его дочери и их роду городы Новгород и Псков, с пригороды и со всеми людми и с уезды, и владети было теми городы и уезды воеводе Сандомирскому с дочерью, и монастыри и костелы устроивати было римские, а тому было вору теми городы не владети и как было им разорити истинная православная крестьянская вера, а учинити во всем Московском государьстве римская вера; да тут же взято, в хоромех, римского папы и кардиналовы и езоветцкие листы, о крестьянской же вере и о разоренье и о утверженье римския веры; и на том на всем тот вор рострига Гришка Отрепьев в Литве воеводе Сандомирскому, при многих панех и при папиных посланникех, присягал и крест целовал, и ту утверженную запись им с клятвою на себя дал за своею рукою, а писал тот лист воевода Сандомирской. И по нашему указу бояре наши воеводы Сандомирского про тот воровской утверженной лист допрашивали: его ли писмо тот лист и каким обычаем у них такой совет на крестьянское разоренье был? И воевода Сандомирской, смотря того листа, бояром нашим в роспросе сказал, что он такой утверженной лист с вором с ростригою писал и писмо его рука, а были у них такие листы по противням; а прелстил его тот вор ведовством и оманом, и крест ему тот вор на том на всем целовал, что было ему то все сделать, что в том листу писано; да сверх того писма, хотел ему тот вор отдати Смоленск и Сиверу всю со всеми людми и казну многую Полскому королю и ему воеводе обещался тот вор давати, а иную многую казну денежную и суды золотые и иную всякую казну и наряды всякие, ему давал; и о вере-де с ним, с Сандомирским, тот вор говорил, чтоб ему, по своему обещанью, учинити в Руском государьстве римская вера и костелы поставити, и иныя многия статьи хотел учинити; и он-де, Сандомирской, и сам то узнал, что он не прямой царевич Дмитрей, потому что о Московском государьстве все говорят о разоренье и вперед себе Московского государьства не проча, и с своими приятели он, Сандомирской, о том часто говаривал и от того с кручины много болен был, то-де и бояром нашим ведомо было; и над тем-де и вором и над ним, над Сандомирским, учинилося Божье наказанье, по их винам, что они мыслили о крестьянской вере и разоренье, и в том-де он, Сандомирской, перед Богом и перед нами великим государем и передо всеми людми Московского государьства виноват. Да бояром же нашим сказывали в роспросе Станислав да Ян Бучинские, которые жили в верху у того вора у Гришки, у тайныя его думы и у всяких у тайных его дел: канун деи того два в пятницу, маия в 16 день, как того ростригу убили, говорил тот рострига на одине со князем Констянтином Вешневецким, а они были туто ж: «в ремя деи мне своим делом промышлять, чтоб государьство свое утвердить и вера костела римская распространить; а началное деи дело, что бояр побить; а не побить деи бояр, и мне самому быть от них убиту; а толко деи побью бояр, и аз деи что хочу, то чиню». И Вешневецкой-де и они, Бучинские, молвили: «Да толко ему побить бояр, и за них землею станут». И рострига Гришка молвил: «То деи уже у меня умышлено тем обычаем, велел деи я вывести за город наряд весь будто для потехи, а в сю деи неделю (маия в 18 день) велел туто выехать за город, будто для стрелбы смотреть, воевод Сандомирскому и сыну его старосте Сенецкому, и Тарлом, и Станицким, и рохмистру Доморацкому, и с ними всем полским и литве, в збруе во всем и с оружьем; и как деи я выду на стрелбу, а за мною будут бояре все и дворяне, и как учнут из наряду стреляти, и в ту пору поляком всем ударити на бояр и на дворян, и их побивать; а то деи есми указал же, кому на кого на бояр приехати и убити, князя Федора Мстиславского Михаилу Ратомскому, а Шуйских Тарлу да Станицким, а про иных бояр также приказано кому кого убить; а убить деи велел есми бояр, которые здесь владеют двадцати человек, и как деи побьют их, и во всем будет моя воля». И они деи Бучинские молвили: «Московское государьство великое, станут за бояр всем государьством, и поляков, и литву всех самих побьют». И рострига Гришка говорил: «Поляки деи и литва выедут все в збруе и с копьи и со всяким боем; да и звычей деи у меня тот положен, что на потехи со мною часто выезжают роты вооруженны, уредят как на битву; был деи есмы на Вяземи; и со мно