1610 год
ЯНВАРЬ
1. Получены письма от панов послов из Дмитриева лагеря, в который вступили они 14 декабря довольно пышно с 3800 (вероятно, 380. – Прим. Д. Бутурлина) человек пехоты и 400 отличных копейщиков; прочих оставили они позади в нескольких милях для удобнейшего продовольствия. Видно, что Скопин наступлением своим так стеснил тот лагерь в отношении продовольствия, что в оном ощущают не только дороговизну и недостаток, но даже и некоторое опасение. Встречу им делал сперва пан Зборовский с 200 людей, а потом выехал и сам князь Рожинский, в санях, по причине болезни; с ним находился пан староста Сандецкий. У самого же лагеря приветствовал послов москаль Плещеев от имени Дмитрия.
На третий только день они имели аудиенцию, ибо до того времени от них домогались, чтобы они почли государя их своим приветствием, но, так как к нему они не имели никакого поручения, то и отозвались, что не могут сами от себя войти в сношение с ним. Засим рыцарство вынуждено было выслушать королевских послов. Пан Пржемыский отправлял посольство с успехом, ибо знатнейшие казались довольными; другие же или не хотели понимать, или, недослышав, не поняли. Затем требовали от послов сообщения данного им наставления; послы выдали записку с изъяснением причин как посольства, так и вступления короля в Россию.
Рыцарство, собравшись на другой день, вместо совещания занялось ругательством Яниковского, взводя на него, будто бы он самовольно отменил наставление, с коим посланцы их отправлялись к королю; даже чуть его не убили, говоря, что он мерзавец и что ему не следовало распоряжаться их честью, когда своей уберечь не умел. При сем случае произошло великое замешательство; жолнеры разбили решетку, сделанную для преграждения сообщений, и едва старшины успели их унять. Яниковский советовал на словах и немедленно отвечать послам; но прочие и рассуждать о сем не допустили. Пишут, что много есть доброжелательствующих государю и отечеству и что хотя там почти каждый ротмистр ценит заслуженное жалованье свое во сто тысяч, но, видя невозможность получить такую сумму и, с другой стороны, будучи теснимы Скопиным, который начинает их одолевать, они рады были бы лишь что-нибудь получить. Письма из лагеря и показания приезжающих оттуда людей согласуются в том, что им пришлось бы уже отступить со стыдом и уроном, если бы король не вступил в Россию, но что поход королевского войска столько же их ободрил, сколько Скопина встревожил; но всего более их обуздывало войско, пришедшее с панами послами, которое по разнесшимся слухам они полагали в большем числе, ибо от нас отправлено только 2000 человек, а они считали их до 7000. Однако ж знатнейшие пишут, что, хотя бы с ними послы и уговорились и хотя бы москва, при Дмитрии находящаяся, также передастся нам, все еще дело нельзя будет полагать конченым и придется Скопина отражать оружием, а может быть, даже и окончательные трактаты заключать с Шуйским. На 27 декабря велено было отправить по два товарища с каждой роты на переговоры. Полк пана Сапеги и люди пана Вильковского и Копыцинского не хотели подписать конфедерации – что много поможет к лучшему и скорому успеху.
Царица с тем ложным Дмитрием не устыдилась смотреть на въезжающих панов послов, которые по отправлении посольства возвратились в свой лагерь. Царь объявил желание ехать прогуляться под Москву; как слышно, пан Вишневецкий не хотел было его пускать и лошадей велел запереть, но он настоял на своем и выехал с 400 донцов и таким же числом москалей. Из наших никто с ним не поехал. Напротив того, пан Рожинский погнался за ним и привел его обратно в лагерь, не доверяя ему, ибо дело его плохо, и хотя и желают, чтобы в договоре и он, и царица были уважены, но так как не менее того его жестоко ругают и он это знает, то, не полагаясь на наших, он хочет бежать.
2. Донесено пану гетману, что пан Вержбицкий, занимавшей Дорогобуж на имя Дмитрия, возвратился в лагерь с бывшими при нем людьми. Вследствие сего известия отправили ротмистра казацкого Нелюбовича с казаками и со стрельцами, который и занял на имя короля Дорогобуж и тамошние волости, приказав разбежавшимся крестьянам возвратиться в деревни.
3. Казаки пана Коронного кравчего заняли на имя короля какой-то малый замок в сторону от Дорогобужа и также тамошние волости.
4. Получено известие, что Велегловский, находящийся в Вязьме со стороны Дмитрия, узнав, что запорожские казаки послали к королю его милости с предложением своего покорства и с просьбой о присылке им хоругви, возвратился из Вязьмы в лагерь. Казаки от того вознегодовали на подмосковное войско и жаловались, будто тамошний гетман вместо заслуженной платы и награждения угрожает им виселицей.
5. Ротмистр квартового войска Горецкий, уговорившись с несколькими товарищами, ночью подошел к смоленским стенам от Абрамовских ворот и для известной военной надобности измерил высоту каменной стены; но, возвращаясь, был замечен неприятелем и был в большой опасности.
Стреляли часто из крепости и, насмехаясь над паном Вайером, говорили ему: «Отчего не приходишь к нам за колядою, как обещался», а вечером, когда музыканты играли под стенами, один смолянин сказал: «Вы пляшете, а наши жены и дети плачут».
7. Капуджи турецкие отправлены в Вязьму, а письма посланы будут вслед за ними, ибо не было переводчиков в лагере, а держать их более казалось неприлично, ибо под предлогом искать с жидов и армян удовлетворения константинопольских купцов они действительно приехали шпионами, для разведывания о королевских силах.
8. Ничего.
9. Некто Садовский из роты пана старосты Белокаменского проезжал около стен, чтобы стать на стражу, потому что пришла его очередь, но москва, устроив засаду поблизости наших передовых постов, выстрелила по нему из мушкетов, сбила его с лошади и еле живого утащила в крепость, где он и скончался.
10. Спокойно.
11. Получены известия от наших послов, от 24 и 31 декабря. Доносят, что, вследствие первого посольского предложения, сделанного паном Пржемыским, назначено было 27 декабря явиться из каждой роты по два товарища для узнания от панов послов о воле короля его милости и для объявления собственных своих желаний. А потому паны послы принуждены были ожидать назначенного дня, в который, съехавшись, сперва предложили, чтобы король его милость довольствовался согласием Лжедимитрия, которого они поддерживают, на уступку Северской земли и Смоленска и за то способствовал бы возведению на престол самозванца. В ответ им поставили на вид неудобоисполнительность и даже непристойность их предложений, ибо, может быть, труднее было занять предлагаемые области, чем самую столицу, а с другой стороны, не было бы никакого приличия возводить на престол человека, не имеющего ни малейшего права на оный. Тогда они сказали: «Пусть же нам король его милость заплатит заслуженные нами 20 миллионов и притом удовлетворит и Дмитрия, и царицу; тогда мы ему и Речи Посполитой рады будем доброжелательствовать». Когда же и на сие им возразили, что для столь огромной суммы недостанет ни Москвы, ни половины света, то они начали требовать, чтобы король его милость обеспечил 5 миллионов на своих столовых имениях в Польше, а остальное позволил им отыскивать на Северской земле. Паны послы и на то отозвались, что королям, государям нашим, не вольно обременять долгами столовые имения, только в пожизненном пользовании у них находящиеся, и что для сего нужно согласие всех чинов; к сему они присовокупили, что хотя бы и согласие было дано, то и тогда такую значительную сумму не в Польском королевстве найти можно, а разве только на испанских галионах. Также напоминаемо им было и то, что они дело имеют с собственным государем своим и что речь о пользе не одного короля, а общего Отечества, и что им предстоит случай оказать услугу не кому другому, как самой республике. Рыцарство, усовещенное возражениями послов, ограничилось, наконец, требованием, чтобы король его милость удовлетворил жолнеров наличными деньгами как за две протекшие четверти жалованья, так и вперед за третью четверть, и чтобы затем что останется недоплаченным из заслуженных ими денег было им выдано после окончательного завоевания России, обеспечив, впрочем, сей долг на Северской земле. Паны посланники, и на то не соглашаясь, спросили у них, за что королю платить за две четверти, в которые они ему не служили, и откуда взять деньги на заплату третьей четверти вперед, когда они сами знают, что государственные доходы незначительны и собираются с трудом? Притом заметили им, что они обязаны более сделать для Отечества, чем для чужого, которому, однако ж, служили долго и мужественно, не получая от него платы, что, впрочем, не оспаривали права их требовать от России заслуженного жалованья, но не в такой мере, как они написали в списках, поданных Дмитрию, по коим не предстоит никакой возможности удовлетворить их, и что, наконец, если бы когда дошло до платежа, то предстояло бы сделать расчет соразмерно цене, какую прочее рыцарство получает от короля, и только за то время, в какое кто действительно служил, а не за произвольно показанное ими о себе в списках, а также и в исчислении четвертей, просимых в награду сверх службы, должно будет руководствоваться умеренностью и не требовать выше возможного. Кончилось тем, что знатнейшие из рыцарства дали знать, что жолнеры соглашаются допустить поверку списков, не требовать в награду четвертей сверх службы и ожидать платежа из Московской казны, но настаивают на том, чтобы получить немедленно одну четверть и обеспечить участь своего Дмитрия и царицы. С сим вместе согласились, хотя и неохотно, и на то, чтобы паны послы дали знать Шуйскому, что желают вести с ним переговоры об обидах и насилиях, причиненных Речи Посполитой и нашим людям. О том же сообщено было и думным людям, и боярам, и духовенству. Наших в Тушинском лагере людей считают всего до 7000. Москвы множество, которая того только и ожидает, чтобы мы между собой согласились, и готовится обратиться на ту сторону, к которой пристанет польское войско, ибо между ними нет единомыслия, да и в самой Москве многим боярам, а кажется, и всему миру, наскучило уже царствование Шуйского. Пока не ведали о нашествии короля, желали иметь государем Голицына. Находящееся же в поле московское войско нарекает на царство Скопина. Отправляли лазутчиков в столицу. Пан Доморацкий, снесясь с теми, с коими в бытность свою в Моск