296.
Месть народная еще не удовлетворялась убиением Лжедимитрия. Оставалось разделаться с поляками, не менее его ненавистными. Из найденных во дворце польских музыкантов семнадцать человек были убиты, остальные восемь оставлены замертво297. Чернь, упоенная буйством и подстрекаемая переодетыми монахами и попами298, бросилась к домам, занимаемым поляками. Везде, где по малолюдству своему иноземцы сии или вовсе не оборонялись, или оборонялись безуспешно, их беспощадно убивали или грабили, а жен и дочерей уводили. В особенности кровопролитие было ужасное на Никитской улице, где жили Маринины служители. Ожесточенные москвитяне не оказывали должного праводушия даже и в отношении к тем, кои отдавались им на веру. Пан Тарло, запершись в доме своем с супругой своей, с панной Гербуртовой, и паном Любомирским, готовился защищаться, но, по убеждению бывших при нем женщин, согласился положить оружие взамен данного ему от нападателей клятвенного обещания, что не будет ему причинено ни малейшего вреда. Но лишь только он выдал имеющиеся у него в доме ружья и сабли, то народ вломился к нему, убил тридцать из его служителей, других переранил и все имущество разграбил. С самого пана Тарло сорвали всю одежду до последней рубахи. Той же участи подверглись супруга его, панна Гербуртова, и пан Любомирский. Впрочем, среди неистовств самоуправия чувство сострадания не во всех сердцах угасло; некоторые из поляков были спасены хозяевами занимаемых ими домов, которые дали им способ укрыться. Также отстоялись дома воеводы Сандомирского, сына его и князя Вишневецкого, обороняемые многочисленными служителями. Первым ударам подвергался воевода по случаю соседства занимаемого им Годунова дома от дворца, но самое обстоятельство сие послужило к его спасению, ибо дало возможность находящимся во дворце дворянам вовремя прискакать на его выручку. Уже народ осыпал каменьями двор и подвез пушки для разгромления прочных стен дома, но дворяне удержали чернь и потребовали, чтобы воевода выслал от себя доверенного к боярам. Мнишек колебался, опасался подвергнуть гибели высланного, но, когда дворяне предложили ему принять в аманаты одного стрелецкого голову, то он решился пересадить через забор старшего служителя своего Гоголиньского. Призванный в Думу боярскую, Гоголинький убедился, что русские сановники не разделяют свирепой ярости своих соотечественников против поляков. Татищев от имени прочих членов думы сказал ему: «Всемогущий Бог взирает на все царства и по воле Своей располагает ими; без воли же Его ничто не может быть. Сие должно сказать о настоящем происшествии. Господь не восхотел, чтобы хищник, не царской крови, овладев нашим государством, долго утешался своей добычей. Господство его кончилось. И твой пан по всей справедливости заслуживает равную участь: он покровительствовал самозванцу, привел его в наше государство, был виной всех минувших бедствий и кровопролития; наконец в спокойной земле нарушил мир и произвел мятеж. Но Бог сохранил его до настоящего часа; да восхвалит теперь благость Господню: опасность его миновала. Иди и возвести о сем господину твоему». Сии слова, изъясняющие справедливое негодование, удержанное в пределах приличия и умеренности, успокоили воеводу. Для вящего охранения его бояре приставили к дому стражу из стрельцов.
Из всех панов только один князь Вишневецкий действительно находился готовым к отпору, ибо знал, что был предметом злобы москвичей. На занимаемом ими обширном дворе господаря Волошского он держал в сборе двести копейщиков своих. Бояре также прислали для охранения его небольшой стрелецкий отряд, но оный не в состоянии был удержать подступившие многочисленные толпы, которые ворвались было на двор, но были отогнаны ружейными выстрелами поляков. Тогда москвичи подвезли пушку и с новым ожесточением бросились к двору. Вишневецкого люди защищались храбро. Сражение сделалось упорное; одних русских пало до трехсот. Со стороны поляков урон дотоле был незначителен: стреляя из-за стен, они лишились только восемнадцать человек. Но должно было предвидеть, что им долго не устоять против непомерного числа нападающих на них обывателей.
Между тем бояре, с сокрушением видевшие, что торжество дела отечественного запятнывается кровопролитием бесполезным, прилагали все возможные усилия к прекращению оного. Они скакали из улицы в улицу, унимая народ. Князь Василий Иванович Шуйский и Иван Никитьевич Романов явились перед домом Вишневецкого, уговаривая его не продолжать бесполезного сопротивления и клятвенно обещая, что он останется невредим, если поверит им свою участь. Вишневецкий согласился на сие и впустил их к себе. Шуйский прослезился, увидев двор, устланный русскими трупами. Вишневецкого, для спасения его от ярости народной, отослали в другой дом; но чернь разграбила имущество и обобрала людей его.
Бояре присутствием своим спасли также Маринина брата, старосту Саноцкого. Впрочем, на дом его не сильно напирал народ, потому что оный только одной улицей отделялся от Посольского дворе, где находилось в сборе довольно значительное число вооруженных поляков299.
При первом слухе о мятеже поляки заперли двор свой и обставили гайдуками забор, в намерении защищаться до последней крайности. Но более, чем оборонительными мерами, охранялись они народным правом, столь священным для москвичей, что достаточно было увещаний находящихся при послах приставов для удержания от неприязненных действий толпящихся около двора людей. Бояре, со своей стороны, желая успокоить послов, послали к ним дворянина Нащокина с товарищем. Гонсевский, вышедший для свидания с ними, стал в воротах. Нащокин, не слезая с коня, сказал: «Князь Федор Иванович Мстиславский да князь Василий и князь Димитрий Ивановичи Шуйские, и другие бояре, товарищи их, велели сказать вам, послам Сигизмунда, короля Польского и великого князя Литовского: в областях государя вашего известно было, что после смерти царя Ивана Васильевича остался малолетний сын Димитрий и жил в Угличе. Но, по греху нашему и по воле Божией, Димитрий Иванович, законный царевич наш, лишился жизни действием злых людей. Долгое время спустя Гришко Богданов сын Отрепьев, монах-дьякон, вдавшись в ересь и чернокнижство и опасаясь за то наказания, бежал в область вашего государя в Литву и там, назвавшись царевичем Димитрием Ивановичем, обманул и нас, и вас. Единоземцы ваши вступили с ним в государство Московское. Потом и мы, взбунтовавшись после смерти царя Бориса Федоровича, приняли его себе в государи. Сев на престол, он разорял государство, жил бесчинно, хотел истребить нашу христианскую веру и ввесть еретическую. Царица, которую он называл матерью, изобличила его перед боярами, и как все убедились в обмане, то долее его терпеть не хотели. Теперь не стало вора. Однако ж так как вы, послы, присланы от вашего государя, от земли к земле, то вам опасаться нечего. Бояре приказали тщательно оберегать жизнь вашу. Только предостерегают вас, чтобы вы и люди ваши не мешались со старостой Саноцким, с его людьми и с другими, не при вас находящимися, ибо ни вы к ним, ни они к вам ни почему не принадлежите. Они приехали с воеводой Сандомирским в надежде завладеть Москвой и причинили много зла русским людям»300. Гонсевский отвечал по-русски: «Правда, известно было у нас, что после великого государя вашего Ивана Васильевича остался сын Димитрий! Также слышно было и о том, что Борис Годунов велел его убить изменнически. Но потом, когда сей человек явился в государстве короля, его милости, рассказывая, что он именно тот Димитрий Иванович и что Бог чудесно спас его от погибели, то люди наши, жалевшие прежде о смерти Димитрия, порадовались, видя его в живых. Да и вы сами радовались, считая его истинным царевичем Димитрием Ивановичем. Ваши же русские люди и самые думные бояре посадили его на престол. Ныне, как сказываешь ты, узнав, что он самозванец, убили вы его. Нам до того дела нет – пусть Бог поможет вам по правде вашей. Мы, послы, весьма покойны по предмету нашей безопасности, ибо не только в христианских государствах, но даже и в басурманских особа послов неприкосновенна. Однако ж мы благодарим бояр за их доброжелательство. Что же касается до пана старосты Саноцкого и до других подданных короля, его милости, прибывших сюда с паном воеводой, то и они приехали не на войну и не для того, как вы говорите, чтобы завладеть Москвой, а на свадьбу, по приглашению того, кто был у вас государем, вас самих и всей земли вашей, чрез посредство посланника вашего. Они вовсе не ведали, чтобы государь ваш не был истинным Димитрием, и неистовств также никаких не делали. Если же кто из служителей причинил кому обиду, то на то есть суд: за виновного никто не стоит, только за вину одного не должны страдать все. Итак, поблагодарив думных бояр за приязнь, которую через вас нам изъявляют, просите их нашим именем строго наблюдать, чтобы не проливать кровь людей короля, его милости, ни в чем не виноватых и охраняемых существующим между обоими государствами миром. Упаси Господи, если станут убивать их перед нашими очами! Тогда не только не в состоянии мы будем удержать челяди нашей, но сами не будем равнодушно смотреть на кровь братьев наших и согласимся лучше все вместе погибнуть. Какие же от того могут быть последствия, легко рассудить думным боярам и вам самим!» Нащокин донес боярам о слышанном им. Они для надежнейшего предохранения послов почли необходимым поставить на страже при их дворе пятисотный стрелецкий отряд301.
Польские жолнеры не подали ни малейшей помощи погибающим соотечественникам своим. Роты Юрия и Яна Мнишковых хотя сначала и показывали некоторую готовность идти на выручку своих панов и сели на коней, но, так как заговорщики устроили завалы на улице, ведущей к занимаемому ими двору, то они не отважились преодолеть сие препятствие и до такой степени упали духом, что без всякого сопротивления позволили запереть себя на своем дворе, где у них отобрали оружие, лошадей и все имущество их302. Самозванцева рота, по крайней мере, не покорилась так постыдно. Она выехала из города в поле и там заключила договор, по коему получила дозволение возвратиться в Польшу, но с утратой всего имущества своего