Болотников, решившийся упорно отстаивать Калугу, принимал все нужные меры к обороне и приказал обвести город тыном и двойным рвом. Отряд князя Никиты Хованского был слишком слаб, чтобы осмелиться что-либо предпринять против укрепленного места, защищаемого сильным и отважным войском67. Царь дал повеление брату своему, князю Шуйскому, двинуться из Серпухова и, соединившись с Хованским, приступить к Калуге68. В исполнение сего Шуйский обложил город сей тридцатого декабря69.
Прочие отряды действовали неудачно. Измайлов и князь Хилков бесполезно осаждали: первый Козельск, а второй Венев. Михайловцы, при помощи полученых подкреплений из украинских бунту преданных городов, отразили князя Ивана Хованского и принудили его отступить в Переславль-Рязанский70. Царь сменил его и поручил начальство над его отрядом боярину князю Борису Михайловичу Лыкову и Прокопию Ляпунову. Князь Воротынский хотя и занял беспрепятственно Алексин, но, оттуда следуя под Тулу, он претерпел сильное поражение71. В Туле укрывалось множество беглецов Коломенского стана. Они высыпали под предводительством изменившего боярина князя Андрея Андреевича Телятевского навстречу Воротынскому и рассеяли его отряд, так что он с трудом мог возвратиться в Алексин.
Астрахань также не поддавалась подступившему под нее боярину Шереметеву, который, несмотря на ревностную помощь ногайского князя Иштерека и всей его орды, не полагая себя в состоянии силой взять город, укрепился на острове Балчике и оставался там в наблюдательном положении. Князь Хворостинин беспокоил его частыми нападениями на его укрепления. Он отбивался, но не без урона. Те из его воинов, которые в сих сражениях попадали в плен, были отводимы в Астрахань и там предаваемы мучительной смерти. К довершению бедствий, претерпеваемых его войском, открылась в оном сильная болезнь цинга, которая причинила великую смертность.
Только воеводы Пушкин и Ададуров с успехом исполнили данное им поручение. Мятежники, осаждавшие Нижний, известившись о подходе их к Арзамасу, пришли в робость и, сняв осаду, рассеялись. Воеводы заняли без сопротивления Арзамас и Алатырь72. Город Свияжск, видя вокруг себя восстановление законной власти, добровольно возвратился в подданство царя Василия. Таким образом, водворив совершенно спокойствие в мордовской земле, Пушкин и Ададуров спешили исполнить полученное ими повеление обратиться от Алатыря к рязанским местам на помощь находившимся там отрядам.
Но все сии действия оказывались второстепенными в сравнении с главным делом, осадой Калуги. Князь Шуйский не успевал в оной, и все усилия его уничтожались стойкостью Болотникова. Царь, наконец, убедился, что мятеж не укротится, пока не истребят главу оного; вследствие сего он выслал под Калугу сколько было еще при нем в Москве ратных людей и поручил начальство над осаждающим войском боярам князьям Мстиславскому, Скопину-Шуйскому и Татеву73.
Тем нужнее было для царя поспешить утушением бунта, что полученные им известия из Польши оказывались не совсем благоприятными. Злоба на русских за убиение самозванцевых гостей была во всех сердцах польских. Король и вся Речь Посполитая не скрывали неприязненных расположений своих и, вероятно, объявили бы уже войну России, если бы Сигизмунд не вынужден был обратить оружие на собственных подданных своих. Жебржидовский, воевода Краковский, и князь Януш Радзивилл, подчаший Литовский, питая личное неудовольствие против короля, обвиняли его в нарушении шляхетских прав, в намерении сделаться самодержавным и успели вызвать на рокош74 довольное число шляхтичей. Но король с войском своим рассеял рокошан. Замешательства сии весьма замедлили приезд посланников русских, князя Волконского и Иванова, которые, прибыв на польский рубеж шестнадцатого июля, достигли Кракова только шестнадцатого декабря75. В проезд их через Польшу они испытали великие оскорбления. Везде их ругали, называли изменниками, а в Минске даже кидали в них камнями и грязью. В Кракове они хотя и были допущены к королю, но подарков ни от них не приняли, ни им не дали. В переговорах с польскими панами Волконский требовал удовлетворения за кровопролитие и расхищение царской казны, причиненные появлением подосланного от Польши Лжедимитрия. Но вместе с тем он объявил, что царь желает не нарушать существующего с Польшей мира и для того отвергнул даже предложения короля шведского, который обещал уступить ему несколько городов в Лифляндии, с тем, чтобы он ему помогал против поляков. Паны отвечали, что Лжедимитрия не поляки подослали, а сами русские приняли, и что, следственно, не царь имеет право на удовлетворение, а король за удержание его послов и за претерпенные бедствия и убытки его подданных во время убийства самозванца. Впрочем, и они говорили также, что Польша не нарушит мирного договора, если Россия будет свято соблюдать постановления оного. Но все ограничилось словесными объяснениями, хотя Волконский и домогался получить письменный ответ на свои представления. Он, со своей стороны, отказался отвезти к царю королевскую грамоту, коей содержание было ему неизвестно, и напомнил при сем случае, что он не гонец, а посланник. Тогда король приказал ему ехать к царю с поклоном и с обещанием, что вскорости будет прислан в Москву королевский посланник. Волконский и Иванов, возвратившись в Москву тринадцатого февраля 1607 года, известили царя, что ему должно остерегаться Польши, где общее желание было при первом удобном случае открыто воевать против России.
Между тем Мстиславский с товарищами сильно приступал к Калуге. Не только стенобитные орудия и мортиры громили город, но Мстиславский приказал еще подводить к острогу огромный деревянный примет в намерении зажечь оный, так, чтобы вместе с приметом сгорел и острог76. Но Болотников бодрствовал. Он сделал жестокую вылазку со всеми имеющимися при нем людьми и сам сжег примет прежде, нежели успели его довести до острога.
Вскоре после того царские воеводы известились, что из Путивля идет войско на помощь Калуге. В самом деле, старанием князя Шаховского отважнейшие из северских удальцов собрались на выручку Болотникова под предводительством князя Василия Мосальского. Замечательно, что, хотя восставшая чернь в особенности являлась грозной для высших сословий, она охотно подчинялась именитым людям и находила честолюбцев, готовых из личных видов жертвовать пользами своих собратий. Мосальский сперва двинулся на выручку Венева и под сим городом разбил осаждающего оный князя Хилкова, который ушел в Каширу77. Совершив подвиг сей, Мосальский обратился на Калугу, следуя по Белевской дороге78. Мстиславский выслал к нему навстречу сильный отряд под начальством боярина Ивана Никитича Романова. Обе стороны сошлись на речке Вырке. Упорное сражение продолжалось целые сутки и кончилось поражением бунтовщиков. Сам Мосальский был убит. Остервенение северян было так велико, что многие из них даже побежденные не сдавались и не бежали, а поджигали под собой пороховые бочонки и летели на воздух. Романов возвратился под Калугу с победой и получил золотой в награждение от царя79. Но твердость защитников Калуги не колебалась.
Чрезвычайное упорство бунтовщиков убедило, наконец, царя, что надежда его на близкое окончание междоусобия была неосновательна и что без новых усилий не управиться ему с отчаянными злодеями. Готовясь к оным, он старался всеми возможными мерами укрепить власть свою, ослабленную разномыслием подданных. Для сего казалось ему нужным явить себя в глазах русского народа настоящим преемником законного престола Годуновых. Справедливо уверенный в содействии духовенства, он склонил его торжественно огласить, что церковь, несмотря на преступления, коими Борис очистил себе путь к престолу, признает неоспоримым право его на оный, освященное народным избранием, и что нарушение присяги, данной ему и сыну его, отягчает целую Россию грехом, требующим разрешения духовной власти. Дабы придать более важности замышляемому действию, положили вызвать в столицу прежнего патриарха Иова. Знаменитый слепец прибыл из Старицы в Москву четырнадцатого февраля 1607 года. Несколько дней проведено еще в совещаниях. Наконец, двадцатого февраля, в восемь часов утра, по приглашению патриарха Гермогена гости и торговые и черные люди собрались в Успенском соборе. Те, кои не поместились в самом храме, стали около оного. Все с умилением смотрели на Иова, смиренно стоявшего возле патриаршего места, занятого Гермогеном. По совершении молебствия, отправленного Гермогеном, гости и торговые люди поднесли Иову от имени всего народа челобитную, в коей, принося покаяние в нарушении данной Годунову клятве и в выдаче законного царя Феодора Борисовича с семейством его в руки несчестивого самозванца, просили отпустить всем прегрешения сии и испросить на все государство благословение Всевышнего. Архидьякон читал челобитную сию на амвоне, после чего ему же велено было прочесть прощальную грамоту, писанную от имени обоих патриархов, прощающих и разрешающих клятвопреступление россиян в сей век и в будущий80. По окончании чтения тронутые слушатели бросались к стопам Иова, испрашивая его благословения. Почтенный старец, увещевая их, говорил им: «Чада духовные! В сих клятвах и крестного целования преступлении, надеясь на щедроты Божия, прощаем вас и разрешаем соборне, да приимите благословение Господне на глазах ваших; впредь же молю вас, да не покуситеся таковая творити, еже крестное целование в чем преступати; велика бо сия заповедь, еже целовав честный и животворящий крест, на нем же Владыко наш Христос Бог волею сраспинался, хотя нас избавити от мучительства диаволя; и вы, клявся и целовав тот же животворящий крест непоодинова, да впали в преступление». Все обещали на будущее время с верностью соблюдать данную присягу. Иов, по совершении духовного подвига, от коего ожидали теснейшего союза между государем и народом, возвратился в Старицу, где скоро потом скончался81