152.
Самозванец немедленно подступил к Болхову, где и не помышляли обороняться. Часть засевших в сем городе воинов разбежалась; затем оставшиеся, не полагая уже себя в состоянии противиться, отворили ворота вору, которому и присягнули по примеру начальника своего князя Третьяка Федоровича Сеитова153.
Выйдя из Болхова, неприятель разделился надвое: Лисовский с отрядом, состоявшим из запорожских казаков, бунтующих поселян и малого числа поляков, направился к Коломне, а самозванец и Рожинский с главными силами пошли к Калуге и расположились лагерем в устье Угры. Ослепленные неосторожной доверчивостью, они дозволили князю Сеитову составлять их передовую дружину с одними воинами, вместе с ним сидевшими в Болхове. Все они хотя и и передались самозванцу, но только по необходимости, а в сердце своем сохраняли верность царю. Лишь только переправились за Угру, то князь Сеитов со всеми людьми своими отделился от самозванца и поспешил привести их к царю154.
Столица уже находилась в сильной тревоге. Князь Димитрий Шуйский, возвратившийся в оную пятого мая, привел с собой весьма немного войска, ибо, кроме понесенного в сражении урона, многие ратные люди во время отступления покинули его и разошлись по своим городам. Царь для заслонения Москвы вынужден был собрать новую рать, которая под начальством бояр князя Скопина-Шуйского и Ивана Никитича Романова расположилась двадцать девятого мая на берегах речки Незнани155.
Действия самозванца становились опасными в особенности потому, что он распоряжался совершенно в духе разрушительных предначертаний Болотникова. По повелению его объявили повсюду, что крестьянам, присягнувшим ему, отдавались земли господ их, служивших Василию, и что даже дозволялось им жениться на барских дочерях, коих успеют захватить в поместьях156. Столь лестной приманкой увлеченная чернь везде восставала в пользу злодея. Устрашенные дворяне и дети боярские покидали дома свои и уходили в Москву с женами и детьми. Таким образом все украинские города, за Окой лежащие, оставшись без защитников, принуждены были покориться самозванцу.
Хотя междоусобие более чем когда-либо принимало вид решительной борьбы между помещиками и их рабами и хотя в сих обстоятельствах утверждение власти царя Василия казалось необходимым для сохранения прав высших сословий, но среди самых сословий сих явились предатели, которые по честолюбивым или малодушным расчетам готовились перейти к самозванцу, столь удачно открывшему поход свой. Воспользовавшись тревогой, произведенной в стане на Незнани полученным известием, что неприятель обходит оный и другой дорогой устремляется к Москве, князь Иван Катырев, князь Иван Троекуров и кромский беглец князь Юрий Трубецкой стали подговаривать воинов к измене157. Но злоумышление было вовремя открыто. Заговорщиков схватили и отправили в Москву, куда царь приказал также идти и князю Скопину с войском. По надлежащем исследовании виновные были уличены. Но царь, не переставая действовать под влиянием бояр, не решился строго наказать князей родовитых. Они были разосланы по темницам: Катырев в Сибирь, Трубецкой в Тотьму, а Троекуров в Нижний Новгород. Сообщники их не столь знатные, Яков Желябовский, Юрий Невтев и Григорий Толстой, поплатились за них и были казнены.
Первого июня самозванец переправился через реку Москву и расположился в селе Тушине, в пятнадцати верстах от Москвы, на Волоколамской дороге158. В следующие дни происходили под столицей частые сшибки между его войсками и царскими. Но злодей не отважился на приступ первопрестольного города и перешел в село Тайнинское, в семнадцати верстах от Москвы, близ Ярославской дороги159. Сим движением Рожинский надеялся отрезать сообщение столицы с заволжскими областями, откуда ожидала она главнейших подкреплений и подвозов, но вместо того неприятель сам оказался в трудном положении: собственные его подвозы, получаемые им из-за Москвы-реки, были перехватываемы царскими войсками, коим, выходя из столицы, удобно было нападать на обозы сии во время следования их, и в особенности при переправе через реку. Рожинский, видя невозможность держаться в Тайнинском, девятого числа потянулся обратно к Тушину160. Царь, желая не допустить его до Москвы-реки, послал наперерез ему трехполкное войско под начальством князя Скопина, который имел при себе в Большом полку Ивана Никитича Романова и князя Василия Федоровича Литвина-Мосальского161. Начальниками Передового полка были боярин князь Иван Михайлович Воротынский и окольничий князь Григорий Петрович Ромодановский, а Сторожевого стольник князь Иван Борисович Черкасский и окольничий Федор Васильевич Головин162. Неприятель был встречен уже поблизости Тушина, и завязалось жаркое дело. Царские воеводы сражались храбро, но не могли помешать врагам пробиться до Тушина и сами отступили на Ходынку163.
На другой день Рожинский, после тщательного обозрения, расположился между реками Москвой и Всходней, на высотах позади селения Тушина; эта местность, сама по себе выгодная, была еще искусственно укреплена твердыми окопами164. Укрепленный Тушинский стан представлял столь верное убежище самозванцу, что он основал в нем постоянное свое местопребывание, отчего и получил от летописцев название Тушинского вора.
Царь, со своей стороны, принимал деятельнейшие меры для прикрытия столицы. Оставив на Ходынке князя Скопина с полками, ему вверенными, Василий сам взялся поддерживать его и, выступив четырнадцатого июня из столицы с другой ратью, расположился в двух верстах от Арбатских ворот на Пресне и Ваганьке165. При царе находился князь Мстиславский, при нем же были воеводами: дворовыми брат его князь Иван Иванович Шуйский и окольничий князь Данило Иванович Мезецкий, а обозным Роман Дмитриевич Бутурлин166. Сосредоточивая таким образом главные силы против Тушинского стана, не обнажали, однако, Москвы и с противоположной стороны. Боярин Афанасий Александрович Нагой, князь Григорий Григорьевич Гагарин и стрелецкий голова Ратман Дуров получили приказание занять острог за Яузой у Таганских ворот.
Обе стороны оставались две недели в совершенном бездействии167. Самозванец, вероятно, надеялся овладеть столицей посредством одной измены, но все старания его, чтобы взволновать в свою пользу столичную чернь, остались безуспешными. Московские обыватели были очевидцами гибели Отрепьева, и нелегко было вовлечь их в новый обман. Впрочем, и между ними были разные мнения насчет Тушинского вора: разумнейшие не сомневались в двойном самозванстве его; иные же, более легковерные, полагали, что действительно он мог быть Отрепьевым, спасенным своим чародейством от нанесенных ему ударов. Но и те, и другие не тужили о нем, первые гнушаясь покориться явному злодею, а последние потому, что страшились мести колдуна, жестоко ими истязанного и поруганного. Кроме того, вся сила помещичьей стороны сосредоточивалась в Москве, где господствовали стекшиеся туда во множестве дворяне и дети боярские из всех областей, занятых мятежниками. Столица готовилась к упорному сопротивлению под влиянием сих необходимо ревностных защитников Васильева престола, под сенью коего они надеялись возвратить утраченное достояние и сохранить оспариваемые преимущества.
Самозванец и Рожинский, наскучив бесплодным стоянием, начали помышлять о нападении, но предварительно гетман хотел разведать о настоящем положении царских войск. Он послал двадцать третьего июня некоторых из приближенных своих в Москву под предлогом наведаться о задержанных там польских послах168. По непростительной оплошности дозволено было сим благовидным лазутчикам ехать в столицу и обратно через Ходынский стан, который они имели таким образом возможность высмотреть совершенно. Проезд их еще имел то вредное действие, что подал повод царским воинам поверить пронесшемуся в Москве слуху, что поляки примирились с царем. Обманутые сим ложным известием, они пренебрегли мерами военной осторожности. Сам знаменитый Скопин не уберегся, и в следующую ночь стражи его беспечно предались сну. Пробуждение было ужасно. Рожинский, в ту же ночь скрытно подступив, ударил перед рассветом врасплох на беззаботный стан, положил на месте до тысячи четырехсот царских воинов, прочих рассеял и захватил тридцать пушек и множество обозу169. Поляки и мятежники преследовали бегущих под самый город. Царь принужден был выслать на выручку гонимых из собственного полка своего ближних людей, стольников, стряпчих, жильцов и стрелецкие многие сотни170. Царские воины, ободренные сей помощью и стыдясь своего бегства под самыми стенами священного города, возвратились к бою с твердой решимостью победить или умереть. Неприятель не выдержал их сильного натиска, был смят и гоним в свою очередь. Легкие сотни, предводительствуемые Василием Ивановичем Бутурлиным, живо преследовали его до самой речки Химки и остановились только в виду Тушинского стана, в окопах коего Рожинский спешил укрыться. Совершив подвиг свой, царские воеводы возвратились к Москве и стали под самым городом, прикрываясь своими обозами171.
Между тем как Москва отстаивала себя от Тушинского вора, действия Лисовского угрожали ей с другой стороны. Предприимчивый наездник, отделившийся, как уже сказано, от самозванца из-под Болхова для следования к Коломне, не посмел, однако, перейти за Оку, пока самозванец оставался на устье Угры, и засел в Зарайске. Известившись о том, рязанские воеводы вознамерились загладить неудачу, бывшую под Пронском, изгнанием врагов из Зарайска. Но бесстрашный Прокопий Ляпунов еще не излечился от полученной им под Пронском раны, и начальство над войском, состоящим из рязанцев и находящихся в Рязани арзамасцев, вверено было брату его Захару Ляпунову вместе с князем Иваном Хованским172. Захар не уступал в дерзновении Прокопию, но не имел ни его разума, ни его распорядительности. Подступая под Зарайск, сам он и его люди в нетрезвом виде шли беспорядочной толпой. Лисовский, высмотрев неустройство русских, вышел из города к ним навстречу, разбил их без труда и взял многих в плен. Одни арзамасцы потеряли триста человек убитыми. Лисовский велел похоронить их в трех ям