177. Чтобы не проходить через области, уже подвластные неприятелю, Долгорукому предписано было направиться чрез Углич, Тверь и Белую к смоленскому рубежу.
Впрочем, Василий хоть сам и исполнял договор, но мало полагался на добросовестность со стороны поляков. Напротив, все получаемые им сведения убеждали его, что они замышляют вероломство. В таковых обстоятельствах он с горестью предусматривал, что ему рано или поздно не отстоять столицы, если не получить помощи извне. Тогда все мысли его обратились к получению или образованию сей помощи, и для того он предположил соединить новую рать в Новгороде. Но власть его уже столь ослабела, что он не надеялся, чтоб одного повеления его было достаточно, если исполнение оного не будет поручено человеку, облеченному общим доверием. Убежденный в сем, он решился временно отдалить от себя лучшего из своих полководцев и послать в Новгород князя Скопина-Шуйского178, который стяжанную им славу избавлением столицы от Болотникова подкреплял еще позднейшими подвигами и в особенности мужественным действием своим во время бегства царских воевод из-под Калуги. Василий полагал, что под знаменами сего доблестного вождя не откажутся служить и те, кои с другим начальником неохотно согласились выступить в поле.
Кроме собрания нового ополчения, Скопин имел еще важное поручение: войти в сношение с Швецией. Еще зимой король Карл IX, через находившегося в Москве посланника своего, Петрея, представлял царю, что появление нового самозванца есть дело поляков, столь же враждебных для Швеции, сколь и для России, и потому предлагал в пособие ему выслать в Новгород десять тысяч шведов или немцев, с тем только, чтобы содержание их принято было на счет России179. Но Василий, тогда ободренный покорением Тулы, не находил еще себя в опасности и, следуя примеру царя Бориса, считал, что призвание иноземной помощи для утушения внутренних раздоров было бы несообразно с достоинством его престола. Но когда падение сего престола перед ежедневно возрастающей силой самозванца казалось неизбежным, то царь решился превозмочь щекотливость уже неуместную, и князь Михайло Васильевич получил от него повеление требовать от Швеции вспомогательного войска180.
В Новгороде Скопин был встречен всеми с честью и радостью. Но благоприятный прием сей относился только лично к юному герою, а не к родственнику царя, облеченному его доверием. Даже и в северо-западных областях России мало доброхотствовали царю, и Скопину нелегко было исполнить свое поручение. В Новгородском государстве181 хотя уже замечалось колебание умов, однако, по крайней мере, явного сопротивления законной власти еще не оказывалось; но псковские пригороды уже открыто бунтовали.
Еще в 1607 году Псков обнаружил свои неприязненные расположения к установленному правительству182. После поражения Болотникова под Москвой царь разослал взятых северских пленных по разным местам, и между прочим четыреста из них были отправлены во Псков. В других городах с ними обращались как с злодеями, но псковичи приняли их как несчастных братий и, не скрывая к ним пристрастия своего, с заботливостью занялись снабжением их пищей и одеждой. Такая наклонность к мятежникам подала повод самозванцу надеяться, что ему нетрудно будет привлечь Псков на свою сторону. Случай ему благоприятствовал. Вследствие одержанной им над царскими воеводами победы под Болховым многие псковские стрельцы попались ему в плен. Он всех их отпустил во Псков под начальством стрелецкого головы Афанасия Огибалова и сотника Матвея Блаженкова. С ними же он послал к псковичам грамоту, в коей увещевал их поддаться ему. Стрельцы прибыли во Псков в мае месяце. Но сначала их действия не имели успеха. Начальствующий во Пскове боярин Петр Никитич Шереметев удержал в повиновении простых людей, которые хотя и ненавидели его за его мздоимство, но не смели еще ослушаться, тем более что его поддерживали именитейшие из обывателей, коих он остерегался притеснять и коих личные выгоды были противны выгодам самозванца. Огибалова и Блаженкова посадили в тюрьму, а стрельцов городских и пригородских неосторожно распустили по домам, даже не обезоружив их. Следствием сей неосмотрительности было восстание пригородов Себежа, Опочки, Красного Острова и Изборска, где стрельцы, расселенные без присмотра, легко подвигнули жителей к неповиновению. Шереметев, не полагая еще, чтобы бунтовщики достаточно изготовились к сопротивлению, надеялся легко усмирить их и выслал против них несколько воинов, к коим присоединил дворовых людей своих, архиерейских и монастырских. Он поручил отряд начальству сына своего Бориса, который не только не нашел возможным погасить мятеж, но и сам едва успел безвредно возвратиться во Псков.
Впрочем, возмутившиеся пригороды действовали еще без общей связи между собой за неизбранием главного начальника восстания. Но вскоре звание сие принял на себя один из сподвижников самозванцевых, дворянин Федор Плещеев, который, развернув злодейскую хоругвь в Ржеве-Пустой, начал собирать стрельцов и крестьян. Жители страны, орошаемой рекой Великой, толпами стекались к нему. Составив таким образом многолюдное ополчение, он двинулся ко Пскову и на пути своем везде приводил обывателей к присяге Тушинскому вору. Изборские жители были с ним в единомыслии, и он намеревался соединиться с ними, дабы в совокупных силах подступить под Псков. Но изборяне, подстрекаемые несколькими прибывшими к ним поляками, не дождались его и пошли одни на Псков. Неосторожная самонадеянность их получила достойное наказание. Шереметев выслал на них воеводу Петра Бурцева, который сразился с ними на Ригине горе. Изборяне защищались храбро, однако были разбиты и потеряли несколько пушек и людей, взятых в плен, между коими находились и три поляка. Они, вероятно, претерпели бы и большее поражение, если бы для прикрытия их отступления не подоспел отряд, наскоро посланный к ним на помощь Плещеевым, который находился уже в Выбуте. Прибытие свежего войска побудило Бурцева возвратиться во Псков.
Неудачное покушение изборян не устрашило Плещеева. Он смело явился перед Псковом и стал на песках, против образа. У него было в сборе людей много, но воинов мало. Все его ополчение состояло из сволочи поселян, вовсе непривычных к ратному делу и подкрепленных только несколькими стрельцами, кои и сами отличались более буйством, чем воинским устройством. Против таких врагов Шереметеву можно было бы устоять, если бы он не нашел многочисленных противников в самом защищаемом им городе. С ним действовали заодно только духовные, дети боярские и богатые торговцы; но казаки, стрельцы и черные люди не скрывали наклонности своей к мятежнической стороне. Для удержания их Шереметеву и большим людям следовало бы сблизиться с ними и стараться добрым примером и дружелюбными увещаниями отклонить их от измены. Напротив того, Шереметев вздумал прибегнуть к угрозам: так как ему было известно, что князь Скопин находится в сношении со шведами, то он стал разглашать, что немцы183 скоро займут Псков для усмирения непокорных. Известие никого не испугало, а только произвело сильное раздражение в умах. Псков, древний оплот России, всегда славно отражавший ливонских рыцарей, литовцев и поляков, гнушался иноплеменного владычества. Желание не допускать до оскорбления народности живо развилось в сердцах его жителей. Те из них, которые дотоле еще колебались, стали с прочими искать случая предаться на сторону самозванца. Именитые люди поступили не благоразумнее Шереметева. Хотя целое столетие уже отделяло псковитян от времени, когда умолк вечевой колокол, провозглашавший древние вольности Пскова, однако между жителями сохранялись еще некоторые обычаи прежнего народного правления. Так, например, они часто сходились на площади для общих совещаний о городских делах, и эти сходки назывались всегородной. Но поскольку городские дела уже не представляли никакой политической занимательности, то знатные и богатые, руководимые безрассудной спесью, не стали ходить на всегородную, дабы не сообщаться с простолюдинами. Напрасно чернь, всегда невольно уважающая общественную знаменитость, звала их на сборища, где по случаю смутного времени совещания делались уже о предметах немаловажных; они насмехались над ними и отказывались выходить из домов своих. Таким образом, простолюдинам, оставленным без направления, свободно было распоряжаться под влиянием беспутных страстей своих.
Между тем приверженцы самозванца не дремали. Стараниями их первого сентября разнеслась по городу молва, что немцы уже пришли на устье Великой и просятся во Псков. Сделалось всеобщее волнение. Чернь вопила, что не хочет немцев и что лучше призвать Плещеева, к коему тотчас же перешли стрельцы, жившие в слободе за речкой Мирожей. Но в городе еще духовенство и большие люди противились стремлению народному. Среди смятения, происшедшего от сего разномыслия, отважнейшие из простолюдинов отворили Великие ворота и около четырех часов вечера впустили Плещеева, который, овладев городом, посадил в тюрьму Шереметева. На другой день весь Псков целовал крест царю Димитрию. Тут же Плещеев велел освободить заключенных четыреста северян и, снабдив их всем нужным, отправил в Тушино, к самозванцу.
Весть об отложении Пскова произвела сильное впечатление в самом Новгороде. И там чернь начала так сильно волноваться, что сам князь Скопин не почел себя в безопасности184. По совету находящихся при нем окольничего Михайлы Игнатьевича Татищева и дьяка Телепнева он решился выехать тайно из Новгорода и с малочисленной дружиной своей стараться засесть в Ивангороде, откуда легко бы ему продолжать переговоры свои со шведами. Но, подходя к Ивангороду, он получил поразительное известие, что и там, следуя примеру Пскова, все присягнули Тушинскому вору. Оставалось Скопину искать убежища в Орешке, хотя вовсе нельзя было надеяться, что жители согласятся принять его в город, где начальствовал старый предатель, боярин Михайло Глебович Салтыков, сосланный туда на воеводство после смерти Отрепьева. Князь Михайло Васильевич, не доверяя ему, не пошел прямо в Орешек, а, останови