Между тем князь Михайло Васильевич продолжал следование свое в Калязин монастырь, который едва не нашел уже в руках неприятеля. Микулинский, остановившийся еще на левой стороне Волги, уведомился о принятом им направлении и поспешил под монастырь. К счастью, ему не удалось скрыть своего движения. Князь, извещенный об оном, выслал перед собой две тысячи стрельцов, которые успели предупредить в Калязине польского полковника. Микулинский, отнюдь не полагая застать в монастыре столь многочисленных защитников, немедленно по прибытии своем пошел на приступ, но был отбит и удалился со стыдом. Сам князь прибыл в Калязин двадцать четвертого июля и остановился там в ожидании Вышеславцева и Жеребцова, которые в непродолжительном времени и соединились с ним.
Ададурова поручение осталось также не совсем безуспешным. Он застал Делагарди еще в Твери, обещал ему немедленно присылку денег и убедил его не отходить далее, не объяснившись предварительно как с князем Скопиным, так и с самим царем. Делагарди согласился даже тотчас же отправить в Калязин отряд из двухсот пятидесяти человек пехоты и семисот двадцати конницы337 под начальством Христиерна Сомме, коему вместе с тем предписал войти в сношения со Скопиным по предмету удовлетворения шведских требований. В то же время он послал от войска своего к царю в Москву с представлениями ротмистров Якова Бурьена и Ивана Францбека с четырьмя товарищами338.
Известия, получаемые Сапегой под Троицей, согласовались в том, что у князя Скопина, даже и после соединения его с Вышеславцевым и Жеребцовым, не было в сборе более двадцати тысяч человек, из коих, за исключением тысячи шведов, прибывших с Сомме, и нескольких служивых людей из новгородской и смоленской земли, все остальные были по большей части худо вооруженные поселяне339. Польский вождь, рассуждая, что распря между Скопиным и Делагарди могла окончиться миролюбиво, и опасаясь в таком случае нового совокупления обоих полководцев, признал полезным предупредить оное учинением немедленного поиска на Скопина. В сем намерении десятого августа он выступил из-под Троицы вместе со Зборовским; одной конницы находилось при них двенадцать польских копейщиков, не считая казаков340. Польские вожди остановились четырнадцатого числа при монастыре Рябове, в двадцати верстах верстах от Колязина. Князь Михайло Васильевич, со своей стороны, переправил за Волгу воевод Головина, князя Борятинского, Валуева и Жеребцова с частью войска и приказал им удерживать неприятеля на топких берегах речки Жабны. В течение нескольких дней не происходило ничего важного, но восемнадцатого числа Сапега стал наступать со всем войском своим и в особенности усиливался переправиться через Жабну в селе Никольском. Русские воеводы действовали храбро и искусно. Не возбраняя совершенно переправу, они перепустили через речку некоторую только часть неприятелей и, не давая им более усиливаться, ударили на них, втоптали их в болота, прилегающие к речке, и совершенно истребили. Приметив же, что поражение сие поколебало даже главные силы неприятеля, они звали самого князя Скопина довершить победу. Князь двинулся немедленно с остальными дружинами своими и, переправившись через Волгу и Жабну, вступил в бой с Сапегой и Зборовским. Весь день сражались упорно. Наконец, под вечер неприятель был опрокинут и гоним до Рябова монастыря. Скопин, обрадованный сим успехом, возвратился в Колязин.
Сапега стоял еще четыре дня в бездействии при Рябове, с одной стороны, не отваживаясь на новое нападение, а с другой – стыдясь отступления, которое обнаружило бы претерпенную им неудачу, когда он, по внушениям своего тщеславия, надеялся еще утаить оную. Но двадцать второго августа войско его возмутилось вследствие распространившегося слуха, что король польский вступает в Россию с намерением действовать для собственных своих видом, а не в пользу самозванца. Корыстолюбивые жолнеры, предпочитая личные выгоды выгодам своего отечества, весьма досадовали на предполагаемое королем завоевание российских областей, потому что опасались лишиться богатых наград, обещанных им самозванцем. Сапега, усматривая в них готовность к явному неповиновению, не почел возможным оставаться далее, так сказать, в виду князя Скопина. Двадцать третьего числа он выступил из Рябова и направился сперва к Ростову, но, не доходя до сего города, повернул на Переславль, куда и прибыл тридцатого. Зборовский, отделившись от него, возвратился в Тушино. Сапега недолго оставался в Переславле. Первого сентября он отправил Лисовского с двумя тысячами донских и сотней малороссийских казаков к Ростову и Борисоглебскому монастырю для наблюдения за движениями Скопина, а сам на другой день выступил из Переславля и третьего сентября возвратился под Троицу. Впрочем, для охранения Переславля он оставил там двести пятьдесят стрельцов, две роты казацкие и несколько детей боярских и других служивых людей.
В тот самый день, как князь Скопин удачно отстаивал честь российского оружия на берегах Жабны, во Пскове оказывалось противодействие, которое если бы поддержалось, то могло бы подать надежду на восстановление общественного порядка в сем важном городе. Около трех месяцев господствовал там ужасный Кудекуша Трепец, опираясь на товарищей своих стрельцов, коих заслужил доверие, потворствуя всем их прихотям341. Все трепетало перед свирепой его властью и перед несколькими подобными ему лаятелями. По малейшему мановению их таскали в темницы и предавали лютой смерти не только людей, подозреваемых в сношениях с верными царю новгородцами, но даже и тех, которых вина вся состояла только в соболезновании об участи несчастных жертв, погибающих без расспроса и суда. Казни умножились до такой степени, что самая чернь, сперва одобрявшая сии строгости, начала гнушаться оными. Иго, наложенное стрельцами, уже тяготило всех. Таковое расположение умов видимо направляло к разрыву между обывателями и стрельцами при первом случае, который не замедлил представиться. Восемнадцатого августа стрельцы схватили обывателя, Алексея Хозина, и повели его на казнь. Народ взволновался. Люди всех сословий высыпали на улицы и кричали, что нельзя терпеть долее своевольства стрельцов, что они распоряжаются всем без ведома целого города и даже приговаривают к смерти, не спросясь общей думы, а по собственному произволу. Толпы, разгоряченные сими речами, бросились отнимать Хозина. Стрельцы, желая поставить на своем, принялись за оружие. Тогда пронесся по городу слух, что стрельцы побивают псковитян. Ударили в набат на Романихе, и все посадские устремились на стрельцов, которые, видя свое малолюдство в сравнении с обывателями, спешили отрубить голову Хозину у Великих ворот и потом, выбежав из города через Егорьевские ворота, удалились в Мирожскую слободу свою. При всеобщем озлоблении на стрельцов естественно было, что известные противники их – дворяне, дети боярские, игумены и священники сделались главами народного восстания. Пользуясь сим, они, в свою очередь, овладели городом и жестоко карали виновников прежних неустройств. Кудекуша Трепец, не успевший вместе с прочими стрельцами уйти из города, был побит каменьем. Той же участи подверглись семь главнейших площадных крикунов; другим десятерым отсекли головы. Кроме того, многих били кнутом и заключили в темницу. Именитые люди и далее бы распростерли месть свою, но опасались сопротивления черни, мгновенно покорившейся им, не по единодушию, а только второпях и, так сказать, нехотя. Уже с обеих сторон являлись признаки взаимной недоверчивости. Именитые люди подозревали посадских в наклонности к примирению со стрельцами, а, напротив того, посадские приписывали именитым тайное намерение отложиться от самозванца и возвратиться под державу царя Василия.
Между тем князь Скопин употреблял в пользу невольное стояние свое в Колязине. Неусыпные старания его были обращены на разные предметы, ведущие все к одной цели: составление могущественного ополчения для освобождения Москвы. Для сего он деятельно занимался пополнением истощенной казны своей, обучением неопытных воинов Вышеславцева и Жеребцова и прекращением неудовольствий, объявленных Делагарди.
Для пополнения казны он разослал во все северные города, не занятые неприятелем, грамоты, коими приказывал прислать к нему все находящиеся в сборе государственные доходы, собрать вновь по пятьдесят рублей (примерно сто шестьдесят шесть нынешних серебряных) с сохи и, кроме того, воззвать всех верных россиян к добровольным пожертвованиям как деньгами, так и сукнами, камками и тафтами342. В местах же, где продавцы сих товаров, нужных для снаряжения войска, отказались бы добровольно ставить, предписывалось отбирать их по описи и без согласия хозяев, впрочем, удовлетворяя их немедленно по оценке из государевой казны. Почти везде безропотно исполняли его требования. Со всех сторон везли в Колязин подати и приношения. В особенности пожертвованиями отличались монастыри. Отдаленнейший из них, Соловецкий, хотя прислал уже князю Скопину в Новгород две тысячи рублей (примерно шесть тысяч семьсот нынешних серебряных), однако не отказался от новых пожертвований и отправил к князю еще три тысячи сто пятьдесят рублей343 (десять с половиной тысяч нынешних серебряных). Одна Пермская земля продолжала оказывать мало готовности к удовлетворению отечественных нужд. Тамошние воеводы отвечали князю, что в их городах ни сукон, ни камок, ни тафт вовсе нет344. Даже и имеющихся у них в сборе государственных доходов они не послали под предлогом, что сие удобнее сделать по установлении зимнего пути. В рассуждении добровольных пожертвований только сами воеводы дали два сорока соболей, да чердынцы семь сорок, а соликамцы и кайгородцы никакого пожертвования не сделали. Пермские жители уклонились также и от пятидесятирублевого сбора с сохи и впоследствии исходатайствовали царскую грамоту, освобождающую их от сей подати345.
Образование новонабранных воинов князь Михайло Васильевич поручил шведскому военачальнику Сомме, который ревностно занялся сим делом