356. Шереметев остановился было опять в Касимове, но присланные к нему от царя с милостивым словом за совершенный им подвиг князь Семен Прозоровский и Иван Чепчугов имели также поручение пенять ему за оказываемую медленность357. Возбужденный сим нареканием, он поспешил перейти во Владимир, дабы сблизиться с князем Скопиным.
От Владимира до Переславля считается с небольшим сто верст, почему казалось, что оба царские полководцы не могли встретить важных препятствий для соединения своих ополчений. Москва уже оживлялась надеждой близкого спасения. Но, к сокрушению благонамеренных россиян, в то же время давно с Запада надвигающаяся гроза разразилась на берегах Днепра. Вековой враг России, король Польский, долго таивший свои вероломные замыслы, наконец вооруженной рукой переступил за Смоленский рубеж.
Часть III
Глава 5 (1609–1610)
Не без следствия осталось необдуманное изъявление готовности посадить на московский престол Владислава, сына короля Польского, сделанное, так сказать, мимоходом русскими вельможами еще в 1605 году, когда они гнушались расстригой, искали во что бы то ни стало избавиться от его безумного владычества. Готовность сия заронила в душе Сигизмунда III искру желания поработить Россию. По мере умножения бедствий в несчастном Отечестве нашем укоренялись и властолюбивые замыслы короля. Однако смуты, возбужденные рокошанами в собственных владениях его, долго удерживали его от явного разрыва с царем. Но когда спокойствие восстановилось в Польше, он занялся предприятием против России с ревностью, доступной врожденному его легкомыслию. К большему побуждению его явились подстрекатели. Посол Витовский и паны Стадницкий и Доморацкий, возвратившиеся из Москвы в Краков по осени 1608 года, уверяли его, что Россия не в состоянии ему противиться и что русские вельможи, не исключая и царского брата, князя Димитрия Шуйского, сами сознаются, что одно воцарение Владислава может прекратить разорение Московского государства. Другой посол, Гонсевский, не поехавший в Краков и оставшийся в пограничном старостве своем Велиже, также писал о готовности русских покориться Владиславу и уверял, что нетрудно даже будет склонить боярина Шеина к сдаче Смоленска. Несмотря на нелепость сих известий, Сигизмунд верил им, потому что они согласовались с его желанием. Воспламененный лестной мечтой о завоевании России, он хотел было немедленно выступить в поход. Уверившись в согласии находившихся в Кракове сенаторов, он послал коронного референдария Фирлея к коронному гетману Жолкевскому, собирающему войско в Подолии в предостережение от набегов татар. Фирлей имел поручение объявить гетману о намерении короля и уговорить его не отказываться от содействия, не дожидаясь собрания сейма, так как дело требовало безотлагательного исполнения, дабы не упустить удобного случая. Жолкевский отвечал, что, хотя желательно было бы не вступать в такое важное предприятие без соизволения сейма, но что, убеждаясь необходимостью своевременного начинания для самого успеха дела, он исполнит повеление короля и поведет войско свое на соединение с ним к Киеву, дабы оттуда совокупными силами вступить в Северскую землю. Но король не нашел такой же податливости в епископе Краковском, который, приехав в Краков, решительно объявил, что для начала войны необходимо предварительное совещание на сейме. Сигизмунд не отважился пренебречь противоречием важного сановника церкви и государства и, отсрочив исполнение своего предприятия, разослал универсалы для созвания сейма. На избирательных сеймиках королевские приверженцы действовали так удачно, что поход в Россию получил почти всеобщее одобрение, и избранным послам вменили в обязанность не противиться воинственным намерениям короля. Сейм открылся в Варшаве четвертого января 1609 года. Король приказал предложить полному собранию Сената о замышляемом им предприятии. Только три или четыре сенатора, не одобряя оного, представляли, что разрыв с Россией будет нарушением святости договоров, что поляки, потерпевшие в Москве, сами были причиной своего несчастья, что для поддержания войны нет достаточного войска, ибо многие из воинов, проникнутые еще духом рокоша, не хотят служить королю, и, наконец, что денег также не было достаточно в сборе, а пополнение казны новыми налогами могло бы только подать повод к возобновлению неустройств, от коих Речь Посполитая едва избавилась. Большая же часть сенаторов, не соглашаясь с ними, возражала, что царь сам сношениями своими со шведами довольно явно обнаруживает неприязненное расположение свое к Польше, что бессилие России доказано как чрезвычайным успехом трех тысяч поляков, посадивших Отрепьева на московский престол, так и неудачными усилиями ее управиться с вольницей Рожинского и Сапеги, и что неблагоразумно было бы упускать столь удобного случая к возвращению в польское подданство Северской земли и Смоленского княжства, утраченных в начале предшествующего столетия при королях Александре I и Сигизмунде I. Война была решена, хотя настоящего предложения об оной не было дано Посольской палате, но король довольствовался косвенным одобрением ее в приговоре обыкновенной в подобных случаях отсрочкой тяжебных дел для воинов до окончания войны. Вместе с тем сейм, желая приохотить к службе жолнеров, назначил им большое жалованье, не рассудив, что тем чрезмерно отягощал королевскую казну1.
Предстояло избрать путь действий. Король изъявил желание идти под Смоленск. Напротив того, гетман Жолкевский настаивал, чтобы, следуя прошлогоднему предположению вторгнуться в Северскую землю, где, по мнению его, с малыми силами и средствами можно было ожидать быстрых успехов, потому что покорение тамошних деревянных городов представлялось делом нетрудным, между тем как нелегко было собрать нужное количество пехоты и стеноломных орудий для осады тщательно укрепленного Смоленска, и король, по неимению достаточных способов, мог долго простоять под сим городом, хотя в особенности должно было заботиться о скорейшем окончании похода для сбережения весьма скудной Сигизмундовой казны2. Однако же король, несмотря на основательность доводов, представляемых гетманом, остался при своем мнении. Введенный в заблуждение ошибочными донесениями литовского канцлера Льва Сапеги и велижского старосты Гонсевского, он твердо уверен был, что Шеин, увидев его самого под Смоленском, без битвы сдаст ему город.
Впрочем, горячность Сигизмунда к походу скоро охладела. Встретив на первом шагу разные затруднения и противности, коих не ожидал, он начал сомневаться в успехе предприятия и не торопился приступать к исполнению. Приготовления к войне делались медленно и как бы нехотя. Выезд короля из Кракова, несколько раз назначенный, беспрестанно отсрочивался. В сих колебаниях протекли зима и весна. Многие уже сомневались, чтобы поход состоялся. В самом деле, можно с вероятностью полагать, что Сигизмунд отказался бы от своего намерения, если бы оного по врожденному тщеславию не разгласил преждевременно. Опасаясь обесславить себя в глазах папы и прочих европейских государей, им уже извещенных о предполагаемом походе, он, наконец, решился следовать совету Жолкевского, убеждавшего его не терять в бездействии благоприятнейшего времени для военных действий.
Король также уважил представление гетмана о необходимости разуверить польский народ, возмущаемый рассеиваемыми слухами, что поход предпринимается единственно для личных выгод Сигизмунда, а не для пользы Польского государства. Король, выезжая из Кракова в последних числах мая, известил окружным письмом всех сенаторов, что он едет в Литву для неослабного наблюдения как за действиями в Лифляндии против шведов, так и за ходом дел в России, обещая не иначе вступаться в оные, как для доставления прочных выгод Речи Посполитой3. Уверения сии Сигизмунд подтвердил на пути своем в Люблине и Вильне4.
Между тем Гонсевский из Велижа часто ссылался со смоленскими воеводами, стараясь возбудить в них готовность покориться Владиславу, но в то же время весьма неблагоразумно раздражал русских. Объявляя притязание на Щучейскую и Поречинскую волости, на Тростцкое и Ржавское городище под предлогом, что обе волости как древняя принадлежность Велижского уезда неправильно остались за Россией, он даже не хотел ожидать удовлетворения от успеха начатой им переписки и послал брата своего, Семена Гонсевского, с отрядом на разорение оспориваемого им округа5. Шеин не колебался. Отстраняя все намеки о Владиславе и не желая вступать с ним в переговоры, он отверг предложение его о высылке на границу обоюдных полномочных, выставляя причиной своего отказа оскорбление, нанесенное России вторжением брата его в ее пределы. Для отвращения же сих набегов на будущее время он приказал прикрыть обе волости устроенными в приличных местах засеками6. Хотя таковые действия и отзывы Шеина, казалось, не подавали ни малейшего повода полагать, чтобы воевода сей поколебался в верности царю, но так как он в сношениях своих с польскими панами оказывал пристойность и вежливость, не сообразную с обычаями тогдашнего времени, то Гонсевский возмечтал, что он в душе своей благоприятствует полякам и ожидает только благовидного предлога, чтобы передаться им. Донесения старосты Велижского, на сем ошибочном предположении основанные, укрепляли короля в уверенности, что Смоленск покорится ему без боя. Увлеченный сей лестной надеждой, Сигизмунд не усомнился открыть поход, хотя по непростительном промедлении в приготовлениях к войне наставала уже осень.
Вопреки предостережениям Жолкевского король оставался в предубеждении, что не дойдет до осады, и потому мало помышлял об обеспечении себя всем нужным к успешному произведению оной. Таким образом, в назначаемом в поход тридцатитысячном войске находилось только пять тысяч пехоты7. Стенобитных орудий было также весьма мало. Общим сборным местом был назначен город Орша, куда король прибыл в конце августа. Но войско собиралось так медленно, что даже к шестому сентября не более двенадцати тысяч человек пришли в Оршу. Несмотря на то, король выступи