не давал решительного обещания на отпуск сына своего в Москву. Имея единственно в виду угодить королю, они приняли запись его с радостными слезами и немедленно дали следующую присягу: «Я (имярек) целую святый животворящий крест государю своему царю и великому князю Владиславу Жикгимонтовичу всея России, на том, что мне ему, государю своему, служить и прямить верно и правдиво и во всем добра хотеть, а к Шуйскому и к тому вору, который называется царевичем Димитрием, не приставать и иного никого государя на Московское государство не хотеть, кроме государя нашего царя и великого князя Владислава Жикгимонтовича, а пока Бог нам даст его, государя, на Московское государство, буду служить и прямить и во всем добра хотеть его государскому отцу, нынешнему наияснейшему королю Польскому и великому князю Литовскому, Жикгимонту Ивановичу и проч.». Так нагло представители мятежнического скопища предавали Отечество в руки врага, пренебрегающего даже таить свое коварство. Король, подписавший запись четвертого февраля, уже второго марта окружной грамотой извещал в Польше оставшихся сенаторов, что, имея надежду всю Россию поработить Польше, он уклонился от принятия на себя прямого обязательства споспешествовать возведению Владислава на царский престол82.
Польские тушинцы оказывались не столь сговорчивыми, как русские товарищи их. Переговоры с ними не только не подвигались вперед, но, напротив, принимали обратное направление. В представленных ими письменных требованиях возобновлялись первоначальные домогательства, уже устраненные в Тушине королевскими послами83. Они желали, чтобы король уделил Марине несколько городов и волостей из областей, назначенных ей подвенечной записью, а самого Димитрия наградил особенным знатным княжеством; чтобы он подтвердил выданные от самозванца грамоты на сбор жолнеров и не лишал их ни определенного в них жалованья, ни наград, обещанных им Лжедимитрием, в уважение их подвигов и трудов; чтобы плата сия была обеспечена казной и сокровищами московскими, с обращением в оную всех могущих поступить в руки короля таможенных сборов и других государственных доходов, а если бы по случайностям войны сего исполнить было нельзя, то король вознаградил бы их за потерю заслуженной платы и ожидаемого награждения двумя четвертями жалованья, обеспечив выдачу оного имениями и староствами, именуемыми экономическими; чтобы выдать им не в зачет службы одну четверть жалованья, нужную им для снаряжения себя всем необходимым к продолжению похода; чтобы с праздника Рождества 1609 года жалованье им шло наравне с прочими королевскими полками; наконец, чтобы король из собственных своих денег вознаградил самозванцевых начальников за понесенные ими убытки при сборе полков и проводе их к Москве.
Напрасно королевские советники представляли войсковым посланцам о необходимости умерить столь нелепые требования. Посланцы отвечали, что не имеют на сие никакого полномочия; когда же они узнали, что русские послы уже постановили свой договор, то гневно приступили к ним, выговаривая, зачем они отделились от них вопреки данному в стане обещанию стоять всем тушинцам заодно84. Устрашенные их угрозами, послы взялись ходатайствовать за них у сенаторов. Но просьба их была уважена только в том отношении, что король согласился не раздражать тушинского рыцарства строгим и решительным отказом и приказал канцлеру дать его посланцам следующий ответ: «Его королевское величество при постановлении договора с московским народом не упустит прилично обеспечить участь Марины; что касается до мнимого Димитрия, то хотя он сам по себе не заслуживает ни милости, ни доверия, но из уважения к предстательству рыцарства и ему будет назначено приличное его сану содержание, лишь бы только рыцарство оставалось в пределах умеренности и не предпринимало ничего предосудительного пользам Речи Посполитой и лишь бы сам Димитрий жил смирно, уклоняясь от всяких происков и мечтания о своем воцарении. Природные поляки должны хорошо знать законы своей земли, воспрещающие королю под каким бы то ни было предлогом обременять запрещениями коронные имения и маетности. К тому же какой повод и какое право имеют домогаться от короля стольких миллионов люди, служившие в чужой земле, чужому человеку, без ведома Речи Посполитой, без пользы для нее и в деле, не только не очевидно правом, но даже весьма сомнительном. Король сам не нарушит закона, однако ж не станет противиться тому, что будет признано справедливым государственными чинами на сейме. Что касается до жалованья и наград, то его королевское величество удостоверяет верное рыцарство свое, что когда прекратится безначалие в Московских областях и подати начнут вноситься исправно, то будет каждому заплачено все, что следует по сущей справедливости, а если бы и за покорением и успокоением Московского государства король учинить того не мог, то тогда плодородные и богатые области Северская и Рязанская будут отданы войску для выбрания с них причитающегося ему жалованья сообразно договору, заключенному им с Димитрием. В рассуждении же немедленной выдачи одной четверти жалованья не в зачет: то должно сказать, что приятно было бы королю излить щедроты свои на заслуженных подданных, но он не в состоянии сего сделать по причине скудости казны своей, истощенной многими войнами. Впрочем, его величество обещает сделать войску некоторое вспоможение, частью деньгами, а частью оружием и воинскими снарядами. Вскоре король пошлет к войску с сими дарами Яна Потоцкого, воеводу Брацлавского, который окончательно уговорится с вами об ваших требованиях. Оставьте ваши несправедливые домогательства, ваше нетерпение и вашу недоверчивость. Привлеченные обещаниями человека неизвестного, вы оказывали ему рабскую терпимость; как же вам поступать иначе с королем, государем вашим, который ищет одной славы, благоденствием поляков заслужить себе имя в потомстве, и который, уважая прежние труды ваши, наградит вас за них и не замедлит поставить вас навсегда в безнуждное состояние»85.
Отпущенные с сим ответом, Хруслинский и его товарищи не могли быть довольными. Они знали, что отправившая их шляхта жаждет денег и ни во что сочтет обещания отдаленные и неопределенные.
Русские послы также оставили королевский стан девятнадцатого февраля, получив перед отъездом своим обнадежение, что вслед за ними послан будет воевода Брацлавский с достаточным войском для подания надлежащей помощи тушинцам86.
Между тем как под Смоленском король устраивал ковы свои на порабощение России, князь Скопин не переставал трудиться о ее избавлении, несмотря на ухищрение клеветников, силившихся очернить его в глазах царя. Для начала наступательных действий русский стратег ожидал только обещанного отряда из Швеции. Надежда его на получение сего подкрепления едва не рушилась от непредвиденного обстоятельства. Указ царский о сдаче Корелы шведам не исполнялся87. Корельский епископ Сильвестр, движимый рвением к православию и Отечеству, гнушался передачей паствы своей в руки иноверных чужеземцев. Воспламененные его поучениями жители города и уезда заперлись в крепости, не впустили к себе посланных от Скопина чиновников и с твердостью объявили, что не почитают себя обязанными слушаться и самого царя, когда он отчуждает землю их от России. Шведы, подозревая, что корельцы действуют по тайному соглашению с царем, сильно вознегодовали и остановили войска, уже отправленные к Делагарди из Нарвы и из Выборга. Но князь Михайло Васильевич успел уверить Делагарди, что русское правительство вовсе непричастно сопротивлению корельцев, и согласил его постановить новый договор, по коему шведский начальник обязался послать повеление остановленному четырехтысячному отряду немедленно идти к нему на соединение, а Скопин от имени царя обещался выдавать сему новому войску ту же плату, какая постановлена была для вспомогательных воинов в Новгороде на первом совещании князя с Монзом Мартенсоном; кроме того и независимо от подтверждаемой уступки Корелы, Россия по окончании войны должна была вознаградить сполна короля за понесенные им убытки новым пожертвованием некоторой части своих владений88. Сколь ни тягостны были сии условия, царь поспешил подтвердить договор своим одобрением89.
Делагарди сдержал свое слово: обещанный шведский отряд направился к Александровской слободе, но, хотя он шел безостановочно, ему предстоял еще долгий путь. Осторожный Скопин не хотел без сего отряда предпринимать ничего решительного, но вместе с тем, не желая терять времени в совершенном безделье, он обратился к частным поискам. В особенности ему казалось полезным очистить тыл свой, вытеснив Лисовского из Суздаля. Исполнение сего предприятия он поручил боярину князю Лыкову и князю Якову Борятинскому, которые со значительным отрядом русских и шведских воинов подступили ночью к Суздалю в намерении овладеть городом врасплох90. Им удалось уже ворваться в посад, но нелегко было победить отважного Лисовского. Услышав шум, он высыпал со всеми своими людьми на нападающих и отбил их. Темнота ночи способствовала отступлению Лыкова и Борятинкого и спасла их от совершенного поражения.
Неудача сия несколько вознаградилась лучшим успехом другого поиска. Для разведки о настоящих силах неприятеля под Троицей и для обнадежения храбрых иноков в скором избавлении Скопин послал в обитель Григория Валуева с пятью сотнями воинов91. Валуев беспрепятственно вступил в монастырь в ночь с четвертого на пятое января и на рассвете сделал сильную вылазку в соединении с Жеребцовым и со старыми Троицкими сидельцами. Польские заставы были опрокинуты и втоптаны в неприятельский стан, откуда Сапега вышел со всеми полками своими. Упорный бой завязался на Волкуше горе, у Келарева пруда, на Клементьевском поле и на Красной горе. Русские воеводы, несмотря на превосходство неприятельских сил, не дали себя разбить и возвратились в монастырь с малым уроном в сравнении с понесенным поляками. Валуев, изведав на опыте бессилие осаждающих, не почел нужным долее оставаться в обители и шестого числа выступил обратно по дороге к Александровой слободе.