Переговоры с войсковыми посланцами продолжались несколько дней. Наконец их отпустили с ответом, подобным тому, который был дан Хруслинскому. Сенаторы полагали, что было бы противно достоинству короля и республики уступить настояниям дерзкого своевольства.
Посланцы на обратном пути своем не доехали до Иосифова, ибо встретили войско гораздо ближе к Смоленску. Причиной сего отступления была внезапная смерть князя Рожинского. Горделивый вождь, сраженный стыдом и горестью, скончался двадцать девятого марта в Волоколамске на тридцать пятом году от рождения123, оставив по себе память воина бесстрашного, но распорядителя неудачного. Кончина его расторгла последние узы братства между тушинцами. Хотя главный начальник не всегда находил должное послушание в подчиненных своих, однако ж по некоторому навыку к его предводительству они после мгновенных бурь снова покорялись его власти; но когда не стало его, то не нашлось никого, кто был бы в состоянии обуздать их своевольства. Правда, сначала не было разномыслия насчет необходимости сблизиться с королевским войском, и потому, оставя в Иосифове Руцкого с полутора тысячами человек для обороны монастыря124, все прочие отошли по направлению к вершинам Днепра и остановились между Зубцовым и Сычевкой при селении Хлепень125. По удалении их Валуев выгнал из Волоколамска остававшихся там четыреста донских казаков, но к Иосифову он еще не посмел приступить126.
Зборовский застал товарищей своих уже в Хлепене. Приезд его подал случай к страшному смятению. Шляхта, узнав, что и с ним король не прислал обещанных денег, возмутилась и отказалась от повиновения127. При водворившемся в стане безначалии всякий действовал по собственному побуждению. Жолнеры, прельщенные обещаниями самозванца, большей частью изъявляли желание возвратиться к нему на службу и густыми толпами потянулись к Калуге под предводительством ротмистров Каминского, Стравинского, Телефуса и Иозефа Будзилы128. За ними туда же последовал и Сапега со всеми своими людьми. В Хлепене же остались только стыдившиеся совершенно отказаться от повиновения королю полк Андрея Млоцкого, шесть гусарских хоругвей из полка Александра Зборовского, роты: бывшая гетмана Рожинского, Виламовского, Симона Копычинского, Ланскоронского, Вильковского, Русецкого и Мархоцкого и знатная часть роты Бобовского, всего три тысячи человек, не считая некоторого числа казаков129. Главное начальство над ними принял Зборовский, который убедил их послать к королю с покорностью Ланскоронского и Бобовского. С сими посланцами отправился под Смоленск и атаман Заруцкий, начальствующий над теми из донских казаков, которые оставались еще при Зборовском.
Каминский, Стравинский, Телефус и Будзило продолжали следовать к Калуге, куда, однако ж, вступила только некоторая часть их людей. Прочие на пути присоединились к Сапеге, который остановился на берегах Угры, не доходя Калуги. Вождь сей отделялся от короля только по наружности; на самом же деле он действовал по тайному соглашению с Сигизмундом130. Приблизившись к Калуге под видом подания помощи самозванцу, он наблюдал за его действиями и вместе с тем достаточно поддерживал его, дабы предохранить его от конечной гибели, которую поляки желали еще отсрочить, ибо начинали уже постигать, что существование его много способствовало к продолжению неустройств в России и, развлекая внимание и силы царя, облегчало действия королевского войска.
Сей же политике Сигизмунда Лжедимитрий обязан был своим спасением во время заговора, составившегося против него в Калуге. Поляки, обещаниями его привлеченные в сей город, вскоре убедились, что самозванец не хочет или не в состоянии удовлетворить их, и в досаде своей решились на дело гнусное131. По поручению их Яниковский известил Жолкевского, что они готовы умертвить обманщика и покорить Калугу королю, если получат на то соизволение его величества. Им отвечали, чтобы они удержались от исполнения своих намерений. Королевский совет видел в самозванце представителя холопьей стороны, которую для обессиления царя выгодно было полякам до времени поддерживать из-под руки.
Сии тайные побуждения не препятствовали, однако ж, полякам силой оружия отбирать Северские города, подвластные самозванцу. Вновь вышедшие из Запорожья семь тысяч казаков следовали двумя отрядами к Смоленску на помощь королевскому войску132. Но Сигизмунд рассчитывал, что от них нельзя ожидать пользы в осадных работах и что по свойственной им наклонности к грабежу и своевольству они стали бы понапрасну опустошать окрестные места и тем затруднили бы продовольствие стана, и предписал им обратиться на Северскую землю. Для направления же их действия он послал в начальники первому отряду пана Богушевича, а второму пана Запорского. Королевское повеление настигло первый отряд в Чечерске. Запорожцы, желая оказать свое усердие, четвертого марта переправились через Сожь и, в одни сутки проскакав ста тридцать верст, пятого марта явились неожиданно перед Стародубом. Хотя жители достаточно снабжены были всем нужным к обороне, однако ж, по причине нечаянности нападения, они беспрепятственно допустили неприятеля занять посад. Зато весьма упорно защищали острог, устроенный под самым замком. Казаки в улицах посада много потерпели от пушек, втащенных стародубцами на церкви и колокольни, в остроге находившиеся, и от стрельбы с рубленых тарас, которые осажденные по мере надобности передвигали на санях с места на место. Впрочем, несмотря на сии оборонительные средства, стародубцы, не видя возможности удержаться в остроге, сами зажгли оный и укрылись в замке. Запорожцы, не желая терять людей на новом приступе, предложили осажденным сдать замок на уговор, но получили отказ в самых оскорбительных выражениях. В ожесточении они приступили к замку с четырех сторон и встретили отчаянное сопротивление, которое не иначе могли преодолеть, как подложив огонь к стене. Пожар охватил весь замок. И тут стародубцы не сдавались; они бросали в пламя все, что имели, и в ожесточении сами кидались в него. Однако ж запорожцам удалось, выломав ворота, спасти от губительного действия огня одну большую и пятнадцать полковых пушек и несколько русских людей, из коих знатнейших, а в том числе и главного воеводу князя Андрея Хованского, послали к королю.
Запорожцы отряда Запорского также не оставались в бездействии. Пятнадцатого марта они скрытно подошли к Почепу и, соскочив с лошадей, пошли на приступ к замку, приставляя лестницы и подкладывая огонь к стенам. Осажденные оборонялись упорно с утра до вечера, но наконец усилившийся пожар принудил их сдаться. Замок сделался жертвой пламени, но город остался невредимым. По некоторым известиям, при сем случае погибло до четырех тысяч почепцев. Урон запорожцев состоял из трехсот убитых и раненых.
Богушевский и старший из запорожских полковников, Ганченко, простояв две недели в Стародубе, двинулись девятнадцатого марта к Новгороду-Северскому, несмотря на весеннюю распутицу, и подошли к сему городу двадцать первого числа. Тамошний воевода, самозванцев боярин князь Федор Петрович Борятинский, и все жители, устрашенные злой участью Стародуба, вступили в переговоры, и когда получили от Богушевского удостоверение, что все они с женами, детьми и имуществом останутся невредимы, то немедленно присягнули королевичу Владиславу133. Запорожцы нашли в городе двадцать четыре пушки и сто фальконетов.
Чернигов уже находился в руках поляков. Пан Горностай, подкоморий Киевский, овладел сим городом при помощи собранных им в пограничных местах Польского государства разных людей. Трудно было бы Горностаю удержать в порядке нестройную сволочь свою, которая так беспощадно разграбила Чернигов, что многие из жителей, покинув дома свои, искали убежищ в украинных городах.
Поляки и запорожцы везде неистовствовали вопреки неоднократным повелениям Сигизмунда, чтобы с русскими обходиться ласково и сколь возможно дружелюбнее. Тысяча пахоликов и столько же запорожцев, выбежав на поиск из королевского стана, взяли приступом Мосальск. Замок и город были разграблены и сожжены, а жители вырезаны.
Важнее всех сих завоеваний было для короля покорение Белой, которую Гонсевский голодом вынудил сдаться на уговор третьего апреля, после почти шестимесячного облежания. Осажденные целовали крест королевичу Владиславу, а Гонсевский дал присягу в том, что будет охранять их от всяких насилий и оскорблений. Но запорожцы, составляющие знатнейшую часть войска Гонсевского, не полагали себя обязанными исполнять обещаний польского вождя. Они своевольничали, бесчинствовали и требовали с обывателей необычайную сумму денег. Когда же Гонсевский хотел обуздать их, то они грозились напасть на него самого и на бывших при нем поляков. Посланный к ним с увещаниями от короля пан Доморацкий едва успел их усовестить и усмирить.
Впрочем, покорение северских городов и даже Белой не вознаграждало Сигизмунда за утрату питаемых им надежд на содействие тушинского войска и на близкое падение Смоленска. Несмотря на обыкновенную его самонадеянность, он с беспокойством ожидал весенних действий Скопина. Уже оказывалось на деле, что разгром Тушинского стана выгоден был не столько для короля, сколько для царя, который, не будучи более озабочен опасностью, грозящей самой Москве, мог безбоязненно направить главные силы свои на выручку Смоленска. Сигизмунда еще тревожил слух о подступлении от стороны Новгорода нового шведского и царского войска. Если не удалось покорить Смоленск, оставленный при одних собственных силах, то естественно ли было мечтать о лучшем успехе осады, когда осажденным готовилась сильная помощь? В сих обстоятельствах совет, составленный из находящихся при короле сенаторов, признал благоразумным стараться миролюбиво окончить дело, уже оказывавшееся трудным134. Король не противился сему заключению, и девятнадцатого апреля коморник его, пан Слизень, отправлен был с грамотами к царю и к московским боярам, в коих предлагалось