Во время ужина он время от времени бросал на меня быстрый внимательный взгляд — и это говорило мне о том, что его дума касается именно меня. Интересно-интересно… Наверное, мой супруг все же решил взять себе ещё четырех жен — этих самых бывших наложниц… Или все же нет… потому что в их сторону он смотрел не чаще, чем это бывает обычно за ужином. Но кто знает, быть может, он просто не желает заранее показывать направление своего интереса? В нашем имперском Корпусе Дальней Разведки его коллеги-офицеры ведут себя точно так же: никогда не догадаешься заранее, о чём этот парень сейчас думает и к чему действительно стремится.
Ну что же… Если речь действительно пойдёт о расширении нашей семьи, то я, конечно же, выскажу свои возражения. Во-первых, я, по правде говоря, совсем не готова делить супружеское ложе с кем-то ещё, а во-вторых, этим девушкам, на мой взгляд, пока рано думать о замужестве — сначала надо достичь определенного образовательного уровня и, по крайней мере, совершеннолетия… А если мой Сергей Сергеевич все же будет настаивать, то это будет значить, что ему меня мало, и ему нужны другие женщины. Да, именно так! Впрочем, что это я… У моего богоданного супруга едва хватает времени на меня одну, ведь он мечется между разными мирами как брандмейстер с пожара на пожар, и дай ему волю, ночевал бы где попало, а не в супружеской постели. Хорошо, что, по условиям задачи, поставленной ему самим Творцом Всего Сущего, он должен присутствовать в этом мире не меньше восьми часов в сутки. А к таким вещам мой очаровательный нахал относится очень серьёзно, иначе этот дом не видел бы его неделями и даже месяцами…
И вообще, не должно быть так, чтобы мы спорили по такому поводу. Наверное, я слишком плохо думаю о своём муже… Нельзя так. Никогда не позволю себе даже на мгновение превратиться в стерву. Значит, нужно дождаться, когда он заговорит со мной, и тогда все станет понятно.
И вот настала ночь. В нашей спальне горит ночник, в окно веет благословенной прохладой. Мой милый забирается под покрывало, я ныряю к нему под бочок. Да, будет разговор. Когда мой супруг настроен на любовные игры, он ведет себя не так, как сейчас. А сейчас он сосредоточен, думы его витают где-то далеко от нашей спальни. Он задумчиво поглаживает моё плечо и молчит. Ну я ничего не говорю. Нет у меня такой привычки — спрашивать мужа, о чём он думает.
Наконец он произносит:
— Лизонька, мне нужен твой совет…
Вот так новости. Он редко спрашивает моего совета… Даже не припомню, когда это было последний раз, и было ли вообще. Обычно подразумевается, что он принимает решения, а я соглашаюсь — потому что мы одно целое, только он мужчина, то есть глава семьи. А уж в том, что разговор будет касаться нашей семьи, нет никаких сомнений. Иначе он не стал бы затевать его в спальне. Неужели мои догадки были верны? Ну, значит, сейчас я ясно и доходчиво изложу все свои соображения по этому поводу, и моя женская ревность в них просто никаким образом не будет фигурировать…
— Я слушаю тебя, дорогой… — промурлыкала я и поцеловала его в шею.
Он вздохнул и сказал:
— Сядь рядом, я хочу видеть твои глаза…
Мы частенько вели разговоры в спальне именно в такой позиции: он лежит, а я сижу под боком, положив руку ему на грудь. Я люблю наблюдать за его лицом. Приглушенный розовый смягчает его черты, делает их почти юными. И в этот момент между нами возникает особая интимность, когда мы можем обсуждать что угодно. И всегда понимаем друг друга. Произойдет ли так и на этот раз?
Когда мы оказались лицом к лицу, он накрыл мою ладонь своей и сказал:
— Лизонька, мне и правда очень нужен твой совет. Вот, казалось бы, решения приходят ко мне сами, всегда правильные и неоспоримые, но вот сейчас я в некоторых раздумьях… — Он поднял глаза куда-то вверх; я же молчала, не торопила его, запретив себе строить догадки.
— Дело в том, дорогая, — произнёс он, наконец, — что нам нужно, как бы это сказать, слияние с этим миром. Видишь ли, нас тут воспринимают пусть и как спасителей, но все же как неких высших существ. Обитательницы этого мира не считаю себя равными нам — для них это немыслимо, они просто не способны осознать, что такое равенство. Мы для них — как тот самый пресловутый «белый человек», который по доброте душевной заботится о неразвитых дикарях, в то же время и мысли не допуская, чтобы как-то породниться с ними, поставить их на одну ступень с собой. Да, они принимают нашу заботу с благодарностью, отвечая глубокой преданностью. Но это не может преодолеть пропасть между нами и ими — пропасть, которая существует только у них в голове, но тем не менее является серьёзным препятствием к их, так сказать, освобождению ума, или полноценной интеграции. И даже если наши люди будут брать их в жены, пропасть все равно останется, потому что такие браки будут восприниматься ими так, будто к ним снизошли. Для них это, правда, будет называться «великой милостью» или вроде того, но суть от этого не меняется. Даже остроухие и эйджел, при всех своих отличиях от обычных людей, влились в наше общество и проще, и естественней, чем местный контингент.
Мне так и хотелось спросить: «К чему ты клонишь, Серегин?», но я воздерживалась. Одно стало мне понятно: если бы он хотел поговорить о своей женитьбе на наложницах, то такое долгое предисловие не понадобилось бы. Поэтому я была очень заинтригована, уже предчувствуя, что супруг меня очень сильно удивит, когда дойдет до сути своего монолога.
А он тем временем продолжал:
— Точно так воспринималась бы ими моя женитьба на этих наших… сестренках. «Главному господину захотелось много жен — о да, он может себе это позволить, если ему хочется много женщин, потому что он велик и славен и всемогущ, повезло эти четырем», — примерно в таком ключе они будут обсуждать между собой эту новость. Но это неправильно. Понимаешь, Лиза? Неправильно!
У меня отлегло от сердца. Я улыбнулась и хотела было наклониться, чтобы поцеловать моего любимого, но тут он твёрдо произнёс:
— Поэтому я должен жениться не на них, а на Алише!
Я замерла, думая, что ослышалась.
— Прости, дорогой… как ты сказал? На Алише? На той негритянке, бывшей экономке? — прошептала я.
Эта идея показалась мне столь абсурдной, что никак не вязалась с тем, что он произнёс до этого. Я думала, он сейчас рассмеется и скажет, что пошутил… хотя такая шутка была совсем не в его стиле.
Но он кивнул и сказал:
— Да. Именно на ней. Видишь ли, все эти чернокожие женщины остались не у дел, когда мы принялись налаживать жизнь лагерниц. Они находятся в подвешенном состоянии, а это хуже всего. Теперь, когда им больше не требуется выполнять привычные обязанности, они чувствуют себя ненужными. А ведь их жизнь до этого была относительно неплоха — по крайней мере, они занимались делом, имея какой-никакой, но смысл существования. Белые женщины во времена правления демона считались проклятыми, а вот про чернокожих не было сказано ни одно дурного слова. Правда, в случае наступления старости, появления проблем со здоровьем или небрежения своими обязанностями их точно так же, как и всех прочих, отправляли на забой, но это воспринималось как данность, свойственная эту миру, в котором умирать своей смертью — привилегия исключительно мужчин. И если теперь я, как император, возьму в жены Алишу, то тем самым продемонстрирую, что различаю людей не по цвету их кожи, а только по состоянию мозгов. Ведь никто не будет спорить, что эта женщина и подобные ей управляющие — это настоящие гении, ведь они, не зная грамоты и счета, способны удерживать в памяти все необходимое для управления сложнейшим хозяйством репродукционных лагерей. Ну вот… Считаю, что брак с Алишей необходим, исходя из всех этих соображений. Разумеется, я сделаю это только в том случае, если ты будешь не против, дорогая… Настаивать я не стану…
Он внимательно смотрел мне в глаза, ожидая ответа. Собственно, мне нечего было противопоставить его аргументам. Очередной раз я признала, что он рассуждает правильно и очень здраво. Но вместе с тем в этот момент для меня вдруг окончательно дошло, почему он не может взять себе дополнительную жену. Или нескольких жен… И дело тут совсем не в моем отношении к полигамии, которое относительно моей семьи скорее отрицательное, чем положительное… А совершенно в другом.
И я сказала ему так:
— Послушай, Серегин… Ты прекрасно знаешь меня, и знаешь, что я всегда стараюсь поступать и хорошо, и правильно, как, собственно, и ты. Сомнения по этому поводу меня практически не мучают. Также ты знаешь, что я не склонна доводить наши с тобой разногласия до критического уровня, да и это почти исключено, поскольку мы смотрим в одном направлении, при том, что глава семьи — именно ты. И все то, что ты считаешь правильным, по умолчанию является хорошим, и я готова согласиться на все, что ты предлагаешь, с легким сердцем. Если бы тебе было необходимо жениться на Алише, я не была бы против. У меня нет расовых предрассудков. Думаю, что я могла бы поладить и с другими твоими гипотетическими женами. Но дело в том, что тебе не следует жениться на Алише. Дело не в ней… Тебе вообще не следует брать дополнительных жен. Нет, не потому, что я ревную и все такое…
Я вздохнула, переводя дух. Благоверный слушал меня очень внимательно — он прямо застыл, ловя каждое слово, и не отводил от меня глаз.
— Так вот, Серегин, — продолжила я, — мне совершенно очевидно, что до конца дней своих ты останешься мужем одной жены — моим мужем. И не бабская горделивость во мне говорит, не чувство собственности, и не тщеславие императрицы. А только лишь радение о том, чтобы все в нашем с тобой государстве было чинно и пристойно, устойчиво и целесообразно. А теперь наконец раскрою свою мысль… Все то, что ты привел мне в пользу женитьбы на Алише, конечно, не подлежит с моей стороны никакому сомнению — согласна с каждым словом. Ты чрезвычайно умен, Серегин — умен и дальновиден. Но при этом от тебя ускользнул один маленький нюанс…
Тут я позволила себе сделать небольшую паузу, во время которой он жадно смотрел на меня, с нетерпением ожидая дальнейших откровений. Такой заинтригованный Серегин — для меня большая редкость, и мне его вид доставил удовольствие, чего уж там греха таить…