— А без трибуналов нельзя? — спросил встревожившийся генерал Брэдли.
— Нельзя, — подтвердил я, — иначе с вас все внушения сойдут как с гуся вода, а с трибуналами вы хотя бы лет пятьдесят будете помнить, что такого творить нельзя. Однако за себя и старину Айка можете не беспокоиться, хотя грешны вы оба по самую ширинку. Всем, кто пошёл со мной на чистосердечное сотрудничество, гарантируется амнистия. И вообще, у нас, Адептов Порядка, такой обычай, чтобы в случае преступного деяния сначала было следствие, потом суд по всем правилам, и только потом возмездие. У Адептов Хаоса все проще: обнаружив негодяя, они сразу рубят его на куски. Зрелище малоаппетитное, но весьма поучительное. Жаль только, что эффект очень недолгий, и к тому же ограниченный лишь непосредственными свидетелями происшествия. Если у меня в команде девушка с такими талантами — если хотите, могу познакомить.
Генерал Брэдли посмотрел на меня очумелым взглядом и попросил поскорее доставить его в Белый Дом к президенту Эйзенхауэру. Мол, времени на лишние разговоры нет, и все такое, ведь на фронте каждую минуту умирают американские солдаты.
Мир Мизогинистов, 13 августа 2020 года, полдень, бывшее Царство Света, женский репродукционный лагерь в Литонии (27 км к востоку от Атланты), дом управляющего
Камилла Альбертовна Хорват-Бенуа, дочь архитектора Альберта Бенуа, знатная благотворительница и даже пианистка, и балерина-наставница одного из областных театров Нина Максимовна Большакова (76 лет, не замужем, детей и внуков нет)
Камилла Альбертовна была так ошеломлена видом девушек-птиц, что они занимали все её мысли. Она испытывала к ним острую жалость и желание опекать, делясь теплом своей души. Когда она рассказала дочерям о труппе пернатых танцовщиц, у которых прямо из тела растут перья, те также были изрядно шокированы.
У сентиментальной Душечки даже выступили слезы на глазах, и она спросила:
— Маменька, зачем же их так изуродовали?
— Ради забавы, для чего же ещё… — горестно вздохнула Камилла Альбертовна. — Они как бы не люди были, а так, игрушки, назначение которых — исключительно развлекать, теша извращенное воображение любителей экзотики. Ох, девочки мои, до чего же может дойти человеческий разум, если его не будет сдерживать никакая мораль! Мерзость, воистину мерзость!
— И что, ничего нельзя исправить? — воскликнула Анна. — Разве нельзя снова сделать их нормальными людьми? Неужели господин Серегин или приближенные к нему люди не могут вернуть им обычный облик?
— Едва ли это возможно, — вздохнула Камилла Альбертовна. — Меня тоже волновал этот вопрос. Но мне пояснили, что их такими сконструировали ещё до их рождения. А в этом случае уже ничего не поделаешь…
— Как это, маменька, можно сконструировать человека до рождения? — поразилась Душечка. — Да неужто такое возможно?
— Оказывается, возможно, — ответила та мать семейства. — Собственно, в этом ничего ужасного нет, и из этого даже можно извлечь великое благо, если, к примеру, речь идет о создании новых видов полезных животных. Но все дело в том, что Неоримская империя использовала науку в богомерзких целях, производя эксперименты над человеческой натурой.
— Римляне всегда более всего ценили пищу и зрелища, — жестко произнесла Маша. — Чем изысканнее пища, тем более феерическим должно быть зрелище… Канули в прошлое гладиаторские бои, и теперь, значит, стало модно лицезреть танцы женщин, скрещенных с пернатыми… И они, вероятно, ещё называют это искусством! Скажи, маменька, а эти девушки — они… достаточно умственно развиты?
— Я не знаю, милая, — со вздохом произнесла та. — Я с ними ещё даже толком не общалась. Весь день ушёл на то, чтобы разместить их и выдать все необходимое… Завтра постараюсь разговорить их. Надеюсь, моей латыни для этого будет достаточно.
— Маменька, а можно, мы с тобой пойдём завтра в лагерь? — в один голос воскликнули дочери Камиллы Альбертовны, и добрая женщина не стала возражать.
Последующие дни в доме генерала Хорвата только и было разговоров, что о девушках-птицах. Юные барышни, как и маменька, также преисполнились состраданием к несчастным существам.
Пернатые танцовщицы и вправду могли тронуть любое сердце. Не только перья делали их похожими на птиц, но и мимика. Когда им было страшно, перышки на их лбах вставали дыбом, они сгибали руки в локтях и прижимали их к телу. При этом они сразу сбивались в плотную группу и жались друг к другу. На звук они реагировали резким поворотом головы, чуть опустив её книзу и при этом по-птичьи быстро моргая. Их пальчики с маленькими жесткими ноготками были длинными и худенькими, с тонкой кожей. И в лицах их всех улавливалось что-то неистребимо птичье… Хотя при этом они были по-человечески красивы. Они выглядели хрупкими и легкими, да и на самом деле были таковыми, ибо, как уже знала Камилла Альбертовна, их кости, как у настоящих птиц, были пустыми изнутри, с тонкими стенками. Но при этом птицеженщины имели достаточно высокий рост, не меньше ста семидесяти сантиметров.
Они обладали даром человеческой речи, но их латынь изрядно отличалась от той, которую Камилла Альбертовна когда-то учила в гимназии. Поэтому ей было довольно трудно разобрать их разговор. Но тем не менее общение понемногу налаживалось.
Оказалось, что «птички» довольно сообразительны, но чрезвычайно подозрительны. Стоило одной из них чем-то встревожиться, как вся компания сбивалась в кучку и принималась беспокойно переговариваться высокими голосами.
Дочери Камиллы Альбертовны были совершенно очарованы этими девушками, любовно называя их меж собой «пташками». Барышни вовсю старались их расшевелить, чтобы те перестали испытывать тревогу. Анна попыталась приобщить их к рисованию, но оказалось, что те совершенно неспособны к изобразительному искусству. Душечка проявила изобретательность, изготовив несколько настольных игр, но и это не вызвало ожидаемого интереса, потому что «пташки» были обучены только счету на пальцах, не более чем до десяти.
Сестрам казалось, что умственное развитие птицедевушек находится примерно на уровне ребёнка восьми-девяти лет. Что ж, в этом не было ничего удивительного, ведь их готовили исключительно к тому, чтобы развлекать публику танцами.
А по танцам они скучали, и это было заметно.
И однажды Анне пришла в голову гениальная мысль.
— Маменька, нам нужен граммофон! Скажи папеньке, пусть закажет! «Пташки» хотят танцевать!
Камилла Альбертовна, недолго думая, пообещала поговорить с Дмитрием Леонидовичем.
И через пару дней отец семейства, придя вечером домой, загадочно улыбнулся и сказал:
— Я принёс то, что вы просили…
— Граммофон? — воскликнула Анна. — А где же он? Ты вроде налегке пришёл, папенька…
— Тем не менее я принёс его… — Дмитрий Леонидович похлопал по своему кожаному портфелю необычного фасона, который стал носить с собой с первых же дней в этом мире.
— Папенька, ты что, шутишь? — сказала Душечка, обескураженно хлопая глазами. — Как может граммофон поместиться в этом твоем портфеле?
— Тем не менее он поместился. — Генерал Хорват принял таинственный вид. — Не совсем граммофон, но почти то же самое, и даже лучше…
Все замолчали, чрезвычайно заинтригованные. Глава семейства осторожно извлек из портфеля картонную коробку примерно тридцать на двадцать сантиметров. Он поставил её на стол и достал из неё два одинаковых серебристых предмета, каждый толщиной с роман Толстого, при этом чувствовалось, что эти предметы далеко не такие тяжелые, как книги такого же размера, а наоборот, совсем легкие. С одной стороны они были слегка ребристые.
— Что это? — спросила Маша почему-то шёпотом.
— Я бы назвал это переносным музыкальным устройством, — ответил Дмитрий Леонидович. — Вот эти штуки называются колонками.
— А как оно работает, папенька? — спросил любознательный Миша и протянул руку к колонкам, но потрогать не успел, так как на него дружно цыкнули мать и сестры.
— Да ничего страшного, Миша, можешь потрогать, — сказал отец семейства. — Можешь даже в руках подержать.
Миша, раздуваясь от важности, взял в руки одну из колонок. Тут же к столу подскочил Леня и взял другую. Мальчишки гладили и рассматривали серебристую поверхность, вертя колонки перед собой, в то время как мать с сестрами обеспокоенно следили за их действиями, опасаясь, как бы сорванцы не уронили эту необычную и, должно быть, очень дорогую вещь.
— Ну а теперь я покажу, как оно работает, — сказал Дмитрий Леонидович; у него у самого в глазах горел исследовательский интерес. — Ставьте на стол. Да не кладите, а на попа ставьте! Нет, не рядом, а на расстоянии! Ещё дальше!
Когда колонки были поставлены так, как надо, генерал Хорват наклонился к одной из них и прикоснулся пальцем к какой-то потаенной кнопке. И тут же на всех четырех углах каждой колонки загорелись маленькие красные огоньки.
— Ух ты! — воскликнул Миша. — И что дальше? Где музыка?
— Одну минуточку… — Генерал Хорват вновь полез в свой портфель и вытащил оттуда такую же серебристую штучку, формой и размерами напоминающую футляр для очков. На её поверхности рядами располагалось множество выпуклостей, на которых чёрным были изображены цифры, буквы латинского алфавита, а также разные непонятные значки.
— Так-так… — пробормотал глава семейства. — Эх, надо было все записать… Сейчас-сейчас… только вспомню, как включать… Кстати, эта штучка пульт называется. При её помощи можно включать и выключать музыку, выбирать мелодию, делать тише и громче… Ах, вот же эта кнопка!
Он нажал на кнопку, и прямо в воздухе перед его лицом появился призрачный список примерно из двух десятков строчек. Семейство дружно ахнуло. Дмитрий Леонидович ещё несколько раз нажал на кнопки пульта и… зазвучала музыка. Незнакомая, но прекрасная. В которой легко узнавалось аргентинское танго. Но какое поразительное было качество звука!
Семейство генерала Хорвата буквально застыло, разинув рты. Они были потрясены. Звук был живым, объемным, как в концертном зале.