Альбертовна и юные леди, не правда ли?
— Да-да, конечно! — подтвердили женщины в один голос.
— Да вы пока не спешите приступать к делу, Нина Максимовна, — сказала Камилла Альбертовна. — Вы пока освойтесь, попривыкните. Давайте мы проведем вам экскурсию по лагерю, расскажем, что к чему… Вас где поселили?
— Вон там, — махнула та рукой в сторону бывшей «больнички».
Две женщины сдружились практически сразу. Камилла Альбертовна была счастлива, что у неё появилась настоящая подруга. Она прежде не имела столь душевных дружеских связей, будучи окружена в своей прошлой жизни лишь многочисленными приятельницами — в основном чопорными кумушками, любительницами посплетничать. И теперь отношения с Ниной Максимовной восполнили всю её подспудную потребность в искренних и теплых отношениях.
Эти женщины выглядели ровесницами. Одна — темноволосая, невысокая, крепко сбитая, с мягкими очертаниями лица; другая — среднего роста, худощавая, с заостренными скулами и выразительным подбородком, с пепельно-русыми волосами, собранными в неизменную шишку на макушке.
Камилла Альбертовна по привычке носила длинные платья (правда, без всяких кринолинов и множества юбок), а Нина Максимовна во время совместных прогулок предпочитала облачаться в брючный костюм, вызывавший большой интерес у мадам Хорват.
— Ах, какая у меня была замечательная портниха! — мечтательно говорила Большакова. — Кудесница, талантище! А теперь даже и не знаю, кто будет мне шить… Я не смогла взять с собой много одежды… У меня были такие платья! Такие костюмы! А шубы! Правда, я почти не выходила из дома в последние годы, но, знаешь, часто открывала шифоньер и перебирала это все… И вспоминала былое… — И она ностальгически вздыхала.
— Не беспокойся, дорогая, — отвечала ей Камилла Альбертовна, — тут есть девочки из семьдесят шестого года, многие из которых отлично шьют! Я слышала, что им недавно доставили партию швейных машинок, так что мы можем обратиться к ним по этому вопросу…
— Правда? Ах, как замечательно! — радовалась Нина Максимовна. — Я гляжу, не такой уж этот край и дикий…
Прошло два дня, и наконец пришла пора заниматься «пташками», которые уже привыкли каждое своё утро начинать с произвольных синхронных танцев. После этого они становились радостные и общались гораздо охотнее. За это время Нина Максимовна привыкала к их обществу, к особенностям их речи, и все больше понимала их. Словарный запас девушек был невелик, они пользовались простыми короткими предложениями. Что же касается их танцевального искусства, то Большакова, понаблюдав за ними во время звучания музыки, слегка хмурилась и качала головой, чем вызвала недоумение у женщин генеральского семейства, неизменно восхищавшихся искусством своих подопечных.
— Что-то не так? — спросила у неё Камилла Альбертовна. — Я, конечно, не специалист, но мне кажется, девочки двигаются великолепно…
— Да, двигаются великолепно, — кивнула Большакова. — Но в их танце нет главного — души. Для варьете, чем они прежде и занимались, душа не требуется, знай дрыгай ногами, а для балета душа — это первое и главное. Полет души — именно это должны мы видеть, глядя на танцовщиц. Эмоции, переживания, опыт — вот духовная составляющая танца. Как раз это так привлекает нас в балете, а не идеальные движения. Энергия должна струиться и проникать в сердце зрителя… Вам скажет любой хороший хореограф: тот, кому не дано было узнать, пережить и прочувствовать ИСТИННО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ, не поднимется выше уровня механизма. Такой танец никогда не даст ощутить полной гаммы того, к чему он, собственно, и призван. Видишь ли, даже некоторым птицам и животным свойственно откликаться на музыку телодвижениями, как выяснила наука. Но это не танец. Рассказывать историю, вызывать переживания, а не просто восхищение — вот назначение танца. Танец — это откровение. Это священнодействие, когда душа сплетается с музыкой, являя божественное совершенство.
Камилла Альбертовна согласно кивала в такт этим словам, а затем произнесла:
— Знаешь, а я ведь думала то же самое. Что это больше механические движения, чем полет души. Душа у этих бедняжек неразвита… Как и ум.
— Да, похоже на то, — вздохнула Большакова и несколько мгновений помолчала, в задумчивости покусывая губы.
Затем она решительно вскинула голову и твёрдо произнесла:
— Но мы решим эту проблему. Я так сказала — и я своего добьюсь. Я много лет преподавала в балетной школе, и не может быть, чтобы я не научила способных девочек искусству танца! Но, дорогая Камилла, нам придётся постараться…
— О да, — согласилась та, — я даже знаю, что для этого нужно. Поскольку вместе с умом неизменно развивается и душа, то мы будем развивать этих девушек… Им нужна школа, пусть и не в том смысле, в котором мы привыкли это слово воспринимать.
— Да! — с горячностью воскликнула Нина Максимовна. — Вот именно — школа! Когда будет пройдено элементарное, и речь их станет более богата, их следует приобщать к поэзии и литературе, а также к изобразительному искусству. Не помешают и прочие науки, хотя бы самый краткий курс — чтобы они могли понимать законы Мироздания и ощущать себя его частью. Они должны стать ЛИЧНОСТЯМИ! И вот тогда все получится. И они будут именно артистками, а не цирковыми мутантами. Такой потенциал должен быть раскрыт в полной мере! Дорогая Камилла, давай сделаем так. Ты со своими девочками с утра и до обеда будешь преподавать им — ну приблизительную программу первого класса: счет, письмо, чтение. А после этого с ними буду заниматься я. Они любят танцевать, только в танце они не чувствуют себя напряженно. Ты пояснишь им, что танцы их ждут, только если будут стараться в учебе. Я подтвержу твои слова. И тогда у нас, думаю, все получится! Ты не переживай: твое мягкосердечие я уравновешу своей требовательностью. Только в таком сочетании мы добьемся положительного результата! Не сомневаюсь, что прогресс не заставит себя долго ждать!
— Я тоже не сомневаюсь, — сказала Камилла Альбертовна; ей понравилась такая уверенность подруги, заразившая и её. — Ведь они — люди. Мозги у них ничуть не хуже, чем у остальных, просто с ними никто не занимался, так как было ни к чему. Собственно, в этом лагере все бывшие обитательницы такие. И что же? У них открылись потрясающие таланты! Правда, Анечка?
Дочь кивнула.
— Так вот… — продолжала Камилла Альбертовна. — У этих девочек прежде не было главного — любви. К ним относились как к игрушкам, и никто не видел в них людей. Поэтому они такие… пугливые. Но сказал Господь: «Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства» — и значит, любовь непременно изменит их, и ответят они нам такой же любовью, из которой проистекают и прилежание, и преданность, и ответственность…
— О да, Камилла, ты права, — произнесла Нина Максимовна. — И я постараюсь относиться с ним так, чтобы они чувствовали мою любовь. Знаешь, я прежде не особо задумывалась о подобных вещах. А вот теперь понимаю, что и мне нужно было пережить все это — получить шанс на новую жизнь и встретиться с этими девочками… Узнать тебя и твою семью… Я за это время поняла больше, чем за всю свою жизнь! Спасибо тебе.
Глаза её вновь блеснули — и это был момент особенной близости между этими двумя женщинами, которые были нужны друг другу. Их сближало и общее дело, и некое духовное родство, несмотря на всю их разность.
14 мая 1976 года, 12:35 мск, Пуцкий залив, линкор планетарного подавления «Неумолимый», императорские апартаменты
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи
С того момента, когда я тут беседовал с генералом Брэдли, прошло пять дней, а президент Эйзенхауэр все не никак не решался бросить карты, тянул в надежде непонятно на что.
И вот вчера свершилось. Пятнадцатого апреля пятьдесят третьего года, ровно через полмесяца после начала войны, подвижные соединения Центрального и Приальпийского фронтов встретились в районе города Мангейм, замыкая кольцо окружения вокруг группы американских войск в Западной Германии. И как только это произошло, поражение превратилось в катастрофу, подобную поражению советского Западного фронта после того, как в ходе операции «Барбаросса» под Минском сошлись клещи германских панцергрупп. И Эйзенхауэр, и Брэдли понимали неизбежность такого исхода, но из политических соображений не решались отдать приказ о капитуляции. И без того в Вашингтоне стало… неспокойно.
Речи о том что Акела промахнулся, произносятся вполне открыто. В самом соку сейчас лютый ненавистник всего «левого», «красного» и «советского» — сенатор Маккарти, в спину которому на подходе к пику своей политической популярности дышит ещё один осатанелый антисоветчик, тоже сенатор, Барри Голдуотер. Именно этот деятель сформулировал и продвинул двадцать вторую поправку к американской конституции, запрещающую одному человеку занимать должность президента более двух раз. Это милейший Франклин Делано Рузвельт, с которым я пока не знаком лично, так перепугал деятелей вашингтонского глубинного государства, что оно решилось радикально урезать право простонародья выбирать себе президента, чтобы тот был по душе.
Считалось, что эту поправку приняли для недопущения возможной тирании одного сверхпопулярного лидера, но на самом деле таким образом был сделан ещё один шаг к неограниченной диктатуре крупного олигархического капитала. И представитель того самого капитала, покровительствующий этим двум политическим деятелям, тоже тут как тут. Гарольд Хант, богатейший человек Америки и мира (на 1948 год), в молодости профессиональный игрок в покер (а значит, шулер), ныне нефтяной магнат, владелец компании «Hunt Oil». Словом, в прошлом и будущем этого персонажа столько всякого разного, что с таким анамнезом его, наверное, не возьмут даже в ад… В годы Второй мировой войны являлся противником союза США с СССР, «открыто призывал в прессе к перемирию с Германией», а также имел тесные дружеские связи с директором ФБР Джоном Эдгаром Гувером. Способствовал политической карьере Джозефа Маккарти, Барри Голдуотера, Дугласа Макартура, Линдона Джонсона (того самого, который развязал войну во Вьетнаме). На выборах 1968 и 1972 гг. поддерживал независимого кандидата, сторонника расовой сегрегации Джорджа Уоллеса (губернатора Алабамы). Кроме вс