— Сейчас этот галактический линкор включен в оборонительный контур стран Варшавского договора, — сказал Брежнев, — и если, пока он здесь, натовцы попробуют предпринять агрессию, им точно не поздоровится.
— А что будет, когда этот линкор улетит? — с серьёзным видом спросил Симонов. — Ведь не вечно же он будет болтаться у нас под боком в Пуцком заливе…
— Не вечно, — сказал я, — а лишь до той поры, пока советские заводы не исполнят до конца контрактов на поставку расходных материалов для проведения ремонтно-восстановительных работ. Процесс пока только в самом разгаре.
— Товарищ Серегин платит по своим обязательствам не какими-нибудь там долларами, а золотом в слитках, поэтому сотрудничать с ним для наших предприятий одно удовольствие, — прокомментировал мои слова Ильич Второй.
— Советский Союз для меня — это не просто торговый партнер, — сказал я, — а лучший друг, союзник, и даже родня, так что прежде, мой линкор улетит, я закончу наводить в вашем мире самый правильный порядок, вобью тугие пробки во все американские дырки и наверну гайки с соответствующей резьбой на все болты. Уничтожать американскую нацию я не буду, а вот в стойло ковбоев поставлю. И мощи, и полномочий у меня на это хватит.
Симонов посмотрел сначала на меня, потом на Лёню, потом снова на меня, и хрипло спросил, грассируя, как Ильич Первый:
— Так кто же вы всё-таки такой, товарищ Серегин?
— Товарищ Брежнев, — сказал я, — покажите товарищу Симонову решение Политбюро по его вопросу.
— Вот, читайте! — сказал чрезвычайно довольный Ильич Второй, с хрустом разворачивая бумагу, извлеченную из внутреннего кармана пиджака. — «Направить в распоряжение тов. Серегина в творческую командировку и для поправки здоровья». Все дальнейшие объяснения уже на месте.
Симонов взял у генсека бумагу, вчитался в бледные строчки второй (а то и третьей) копии, после чего переспросил:
— Для поправки здоровья?
— Да, здоровья, — подтвердил Просто Лёня. — Врачи у Сергея Сергеевича не лечат только свершившуюся смерть, так что притаившийся в тебе рак легких для них не страшнее простого насморка. А ещё там возвращают старикам молодость — мужчинам до двадцати пяти лет, женщинам до шестнадцати. И тебе эта процедура тоже положена за особые заслуги перед Советским Отечеством, ибо купить новую жизнь нельзя ни за какие деньги. И вообще, что мы тут с тобой болты болтаем, товарищ Симонов? По твоему вопросу есть решение партии, так что, как всякий честный коммунист, ты должен его исполнять, а не обсуждать.
— Без Ларисы я никуда не пойду, — решительно заявил Симонов, — не потащите же вы меня силой!
«Дорогой Леонид Ильич» хотел уже было сказать что-то такое, до предела возмущенное, но тут я поднял руку и жестким тоном произнёс:
— Заслуг товарища Симонова хватит на всю семью! И это не обсуждается. Это я тут решаю, кого отправить на заслуженный отдых, а потом под дерновое одеяло, а кого завести на второй круг биться за нашу советскую Родину. И, кроме того, разве ты не видишь, что под Истинным Взглядом эти двое выглядят как одно целое, которое невозможно разъять на части?
— Угу, — смущенно кивнул Брежнев, — каюсь, не разглядел. А ещё, понимаешь, политработник…
— То-то же, — сказал я. — Но у Ларисы Алексеевны до отъезда ещё имеется множество дел. Уйти, всего лишь оставив дочерям записку, было бы для неё в корне неправильно. Девушек надо сперва предупредить, что ничего страшного не происходит, ввести в курс дела, рассказать, где что лежит, и лишь потом отбывать вслед за Константином Михайловичем. А чуть позже, когда студенты сдадут сессию и в высших учебных заведениях начнётся сезон отпусков, я приглашаю к себе и Александру и Екатерину. Так сказать, к родителям в гости на каникулы. Вот, — я протянул жене Симонова свой «портрет», — когда будете готовы, просто проведите пальцем по изображению, и я выйду с вами на связь и обеспечу вашу доставку к мужу.
— Ой, какая интересная миниатюра! — сказала та, разглядывая изображение на картонке. — И неужели это все работает так просто: провел пальцем и все?
— Да, так просто, — ответил я. — Кстати, это не рукотворное изображение, а магическое запечатление образа, имеющее связь с оригиналом. И не делайте такие глаза. Магия существует, просто не везде она в одинаковом количестве. Тут её недостаточно даже для простейшей манипуляции, а в нашей штаб-квартире в Тридесятом царстве она буквально сама бьет фонтаном из-под земли, как некогда нефть в Баку. Вот побываете там у нас, сами во всём убедитесь. И, кстати, ваш папа тоже у нас — поправляет здоровье и отматывает назад прожитые годы. И не он один, а ещё множество других ветеранов той войны. И все на этом, нам пора. Как будете готовы, сразу звоните.
— И вот ещё что, товарищи, — буркнул Брежнев. — Верить Сергею Сергеевичу можно так же, как самому себе, потому что он не только никогда и никого не обманывает (если только этот не военная хитрость на поле боя), но никогда не заблуждается, поскольку на это у него есть дополнительные способности и невидимые специальные помощники. А сейчас, товарищ Симонов, идемте. Вот увидите, на чём мы к вам приехали — сразу отпадут все вопросы…
Мир Мизогинистов, 30 августа 2020 года, полдень, бывшее Царство Света, женский репродукционный лагерь в Шантильи (35 км к западу от Шайнин-Сити), бывший дом-особняк управляющего
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи
Прежде чем пойти на местную Москву отрывать голову так называемому царю Ивану Седьмому, я собрал у себя в местной резиденции небольшое совещание. Помимо меня самого, присутствовали будущая императрица Мария Первая (она же Великая), Мишель с Коброй и полковник Дроздовский. И все; Елизавета Дмитриевна на этой встрече голос имела исключительно совещательный, ибо ей на это дело в местный Кремль не идти.
Первым делом я подвесил в воздухе перед собравшимися объемную голограмму местного Кремля, в некоторых своих частях значительно отличающегося от привычных образцов Основного Потока. Во-первых, на изображении отсутствовал возведенный во времена волюнтаризьма Кремлевский Дворец Съездов (что было вполне ожидаемо) — вместо него на местности имелось значительно меньшее по размерам здание старой Оружейной палаты. Во-вторых, на месте привычного для всех присутствующих Большого Кремлевского Дворца между Боровицкой башней и Благовещенским собором располагался, как говорят архитекторы, садово-парковый ансамбль, в который были вписаны новодельные руины а-ля Колизей. Как выяснила энергооболочка, пошарив по местным скрижалям судьбы, стройка, начавшаяся фактически одновременно со смертью Николая Павловича, быстро заглохла по причине полного отсутствия интереса нового царя и вызванного этим недостатка средств. И в Основном Потоке и смета, и сроки по ходу строительства увеличились примерно в два с половиной раза, а тут долгострой сначала превратился в недострой, а потом и в руины, которые в начале новой династии уже никому не были нужны.
Парк на месте недостроенного дворца возник в конце двадцатого века, когда в самом начале своего царствования Москву переехал папенька нынешнего монарха царь Федор Четвертый. Был то богобоязненный ретроград и поклонник допетровской старины, и при этом жуткий ходок по женскому полу, не пропустивший ни одной жены своих приближенных, развратник малолетних девочек и содержатель гарема на полторы тысячи душ девиц самых разных сословий — от крепостного до боярского. Впрочем, царь Федя был любителем всего свеженького и необмятого, а потому своих постельных подстилок ротировал регулярно, выдавая своих бывших в употреблении замуж — кого за министра, а кого за дворника. И вообще, человек это был незлой, своих временных подружек он даже каким-то местом любил, а когда они ему надоедали, то старался устроить их судьбу «с повышением», через замужество или монашескую стезю. Во всём остальном старый царь тоже жил сам, и давал жить другим, а потому вспоминают его на местной Руси в основном с ностальгическими вздохами: мол, в те времена сыр катался в масле и сам прыгал в рот. Но однажды царь Федя неправильно оценил свои силы и помер от полового перенапряжения в компании трех совсем юных красоток, накушавшись перед этим возбуждающих средств. И ведь совсем не старый ещё был, всего-то пятьдесят лет.
Его сынок, напротив, ещё до своего воцарения получил кличку Ванька-Антихрист. Но тогда, в середине девяностых, никто даже и не подозревал, насколько это определение окажется точным. Впрочем, самый ужас начался далеко не сразу. Поначалу молодой царь (двадцать четыре года при восхождении на престол) шифровался от своих подданных, не показывая самых гнусных своих пристрастий. А быть может, причина начальной сдержанности царя-мизерабля была в его маман, вдовствующей императрице Елизавете Федоровне (урожденной Виктории Елизавете Августе Луизе Марии Амалии Мекленбург-Стрелицкой), которую все считали железной властной женщиной без слабостей и недостатков. Любовников себе, даже после смерти супруга, императрица не заводила, к половым выкрутасам мужа относилась стоически (мол, чем бы большое дитя ни тешилось, лишь бы в постель не какало), зато к сатанинским веяниям из Европы и тем более из-за океана была непримирима, в чём смыкалась с подавляющим количеством своих подданных. Поговаривали, что в случае неподобающего поведения царь Ваня мог однажды проснуться монахом одной из дальних обителей, каким-нибудь братом Епифанием, а на трон взошла бы старшая из его сестер Александра Федоровна… Но однажды водитель авто императрицы на крутом повороте не справился с управлением, и тяжелая пятитонная машина-кабриолет на бешеной сорокакилометровой скорости покатилась с косогора, ломая хрупкие человеческие кости…
На этом месте энергооболочка сделала историческое отступление и стала рассказывать, как за семьдесят лет от сего момента престарелый Михаил Николаевич Романов (он же царь Михаил Второй) делил между пятью сыновьями единую тогда русскую землю. Старшему Алексею — царский трон, Центральные губернии и Прибалтику, включая отвоеванный в ходе вразумления Пруссии Кенигсберг. Второму сыну, Александру — потомственное наместничество над Анатолией, Сирией и Месопотамией. Третьему сыну Сергею — такое же потомственное наместничество над Белой Русью, Малороссией, Привисленскими губерниями, Бессарабией, Молдавией и Валахией. Четвертому сыну, Дмитрию — Юг России и Кавказ с Туркестаном. Пятому сыну, Андрею — Сибирь с Дальним Востоком. Жирные, надо сказать, куски нар