Любой другой народ в таких обстоятельствах реагировал бы точно так же. Впрочем, это не означает, что русские правительства не злоупотребляли доверием народа; напротив, они считали возможным делать это снова и снова. Но географические и исторические причины предпочтения сильной власти практически всегда преобладали.
Другая причина для самоотождествления народа с самодержцем заключалась в том, что с исторической точки зрения образование России как нации с собственным самосознанием началось необычайно рано. Татарское нашествие тринадцатого века пробудило в качестве реакции сильное русское национальное чувство, центром которого стала православная церковь, бывшая единственным национальным институтом, пережившим катастрофу. А поскольку религиозная служба велась не на латыни, а на церковнославянском языке, близком к родному, то национальное чувство имело глубокие корни в среде простого народа. Всё это придало русскому национальному характеру черты простонародности, а также инстинкт самосохранения и приземленность, которые до сих пор дают себя знать. Его религиозная основа утвердилась сразу же после того, как Русь — сумела, благодаря силе московских правителей, сбросить татарское иго. Московский великий князь провозгласил себя царём (цезарем) и наследником Византии, попавшей в руки иноверцев в 1453 году: «Два Рима пали, третий Рим восстаёт, четвёртого же не будет». Россия стала Святой Россией, единственным истинным христианским царством на земле.
Чтобы обеспечить создание армии и защиту страны, русские цари ввели строгую служебную иерархию для всего населения. Дворянам были пожалованы земли в форме поместий, или имений, при условии, что они пойдут на гражданскую или военную службу, причём последнее предпочтительнее. Они также должны были сформировать боевой отряд из крестьян, вверенных их попечению. Таким образом была постепенно оттеснена прежняя независимая аристократия — бояре, а крестьяне стали крепостными, прикреплёнными к земле, обязанными служить своему господину, платить налоги и поставлять рекрутов для армии. Как для дворян, так и для крестьян их общественный статус и функции в обществе определялись государственной службой. Общество практически стало придатком государства.
В конце концов даже церковь была взята на службу. Этот процесс начался в семнадцатом веке, когда церковный глава, патриарх Никон, попытался завоевать церкви верховное положение путём исправления ошибок в богослужебных книгах, накопленных там в теченье столетий, которые, по его мнению, бесчестили Русскую православную церковь перед лицом других церквей. Он претендовал также на то, чтобы церковь занимала в государстве более значительную роль. И хотя царь Алексей устранил его как опасного соперника, реформы, которые он поддерживал, были одобрены Церковным Собором. Эти реформы вызвали к жизни яростное неприятие церковнослужителей и мирян, которые чувствовали, что целостность русской веры была нарушена иностранным влиянием. Вся сила и исключительность русского национального сознания и свойственный ему инстинкт самосохранения были проявлены староверами, которые остались верны старой богослужебной традиции и были готовы к тюрьме или ссылке или даже к массовому самоубийству, нежели подчиниться новой и чуждой традиции. Старая вера дожила до самой революции 1917 года и пережила её, отбирая у официальной церкви многих её приверженцев, причём наиболее пылких.
Быть может, самый важный аспект этой харизмы, чьё значение для российской истории едва ли можно переоценить, состоит в том, что церковь стала зависеть в выполнении своих реформ от принудительно навязанной ей поддержки со стороны государства. Таким образом, был расчищен путь для Петра I, который в начале восемнадцатого века упразднил патриархат, символ церковной независимости, и заменил его так называемым Святейшим Синодом, фактически государственным учреждением, возглавляемым к тому же не священнослужителем, а мирянином. Пётр сделал это, руководствуясь теми же целями, что и Генрих VIII в Англии: поставить церковь под строгий государственный контроль, дисциплинировать её и сделать пригодной для выполнения государственных задач, таких, как образование и социальное обеспечение простых людей, отеческая забота и надзор за ними. Главный теоретик церкви при Петре Феофан Прокопович настаивал на том, что государство должно быть нераздельной и неоспоримой верховной властью на земле, имеющей все права, включая право толковать божественные законы. Любое менее чёткое устройство он считал опасным, поскольку в этом случае у простых и доверчивых людей могло бы возникнуть заблуждение, что существует надежда на церковную поддержку их бунтам и антигосударственному сопротивлению. Такой светский подход к проблеме отношений между церковью и государством, навязчивая идея гражданского беспорядка были близки к образу мыслей многих европейских протестантских мыслителей того времени, в особенности, Томасу Гоббсу. Начиная с того времени, тень Левиафана нависла над Россией.
Пётр I разрушал и многие другие русские традиции. Он перевёл столицу из Москвы в болотистую местность на Балтийском побережье просто потому, что море обеспечивало прямой доступ к портам Европы, чей более прогрессивный образ жизни Пётр надеялся использовать для спасения России. В новом городе Санкт-Петербурге он потребовал от своего дворянства следовать европейской моде во всём: от образования до одежды. Когда некоторые его придворные отказались сбрить бороды, считавшиеся по московским обычаям признаком мужественности, Пётр взял ножницы и отстриг их сам. И новшества, и грубоватый способ их введения вызвали к жизни сильную оппозицию. Староверы даже считали его Антихристом.
Екатерина II завершила подчинение церкви государству, отняв громадные церковные землевладения, что привело к обнищанию священства и поставило его в зависимость от прихожан. Духовенство действительно стало подчинённым сословием, не имея ни образования, ни финансовой самостоятельности для того, чтобы сохранить особое положение даже в духовном отношении. Оно было более или менее замкнутой социальной группой, поскольку у сыновей священников практически не было иного выбора, кроме продолжения образования в духовной семинарии и следования по стопам отцов. Высокая культура и политика того периода были в значительной степени секуляризованы; интеллектуальная элита в большинстве своём считала священников людьми менее образованными и занимающими более низкое положение, распространяющими предрассудки на потребу плебеям. Было бы трудно переоценить значимость подчинения церкви государству. Это значило, что Святой Русью, до сих пор видящей себя единственной хранительницей правильной веры, управляли абсолютно светским способом, превосходя в этом большинство протестантских государств, в результате чего возникала почти агрессивная светская культура.
Российский способ правления в девятнадцатом веке часто называют реакционным, но этот взгляд основан на поверхностном сравнении с западноевропейскими политическими системами. В действительности, начиная уже со времени Петра I, российские правительства были почти опасно радикальны в своём стремлении к проведению перемен. Это объяснялось тем, что они постоянно ощущали потенциальную военную угрозу со стороны европейских стран, которые в целом были лучше оснащены в техническом отношении. Отвечая на этот вызов, Пётр I многим пожертвовал для создания сильной армии и флота, а также современной военной промышленности, опережающей европейскую, перестроил государственное административное устройство, систему налогообложения и образования и другие общественные порядки. Он считал, что все ресурсы страны — материальные, культурные и духовные — должны служить государству на благо общества в целом. Его преемники продолжали эту работу, но столкнулись как с преимуществами, так и с недостатками слабости общественных институтов. Преимущества состояли в том, что ни капризное дворянство, ни городская аристократия не обладали достаточной независимостью, чтобы препятствовать монаршим повелениям. Недостатки же заключались в том, что существующие аристократические и городские институты (элита города и страны) зачастую были даже недостаточно сильны для того, чтобы служить передаточным звеном для приказов сверху, как это осуществлялось в других европейских странах. Из-за их отсутствия намерения правительства часто просто сходили на нет среди громадных российских просторов.
По этой причине некоторые российские самодержцы, а именно Екатерина II в конце восемнадцатого века и Александр II в шестидесятых годах девятнадцатого века, в действительности пытались создать или укрепить то, что Монтескьё называл «промежуточными сущностями», то есть самоуправляющимися собраниями дворян и горожан с прямой ответственностью за местное правление. Другие же, например Павел I и Николай I, считали, что эти собрания преследуют собственную выгоду и приводят к раздроблению страны, и стремились сдерживать их деятельность и управлять ими с помощью особых государственных чиновников, контролируемых центром. История правления Российской империи, начиная от Петра I до революции 1917 года, во многом и объясняется такого рода колебаниями между местной автономией и жёсткой централизацией, между поддержкой местной элиты и недоверием к ней.
Появление радикальной интеллигенции в девятнадцатом столетии было в определённом смысле неестественным следствием этих неудовлетворительных отношений. Большинство радикалов происходили из тех социальных слоёв, из которых царское правительство пополняло ряды чиновников центрального и местного аппаратов — мелкое дворянство, священнослужители, армейские офицеры и специалисты. Все они, как правило, проходили через ту же образовательную систему, что и государственные служащие. Они исповедовали те же идеалы, что и часть бюрократии, стремящаяся к переменам: прогресс, равенство, материальное благосостояние для всех, уничтожение привилегий. Однако, будучи разочарованными иерархичностью и авторитарностью государственной службы, а также полным несоответствием реальности идеалу, они, как правило, ещё в студенческие годы изменили своё мировоззрение и приняли на вооружение революционную идеологию.