Так Советы были втянуты в продолжительную войну против партизан в той самой Центральной Азии, где в двадцатые годы они уже имели дело с таким же явлением. Но теперь обстоятельства складывались менее благоприятно — Афганистан не привык к российскому господству, да к тому же имел славные традиции борьбы с империалистическими захватчиками (раньше это всегда были англичане). Первоначально советские власти были настроены весьма оптимистично и отправили в Афганистан части, сформированные из жителей среднеазиатских республик — узбеков, таджиков и туркмен, которые могли говорить на некоторых языках Афганистана: советское правительство надеялось, что они смогут перетянуть на советскую сторону местных жителей. Дальнейшие события показали, что эти войска ненадёжны, и их пришлось вывести из Афганистана. По рассказам, весь личный состав одной советской части был казнён за отказ воевать против своих братьев-мусульман. Более того, ненадёжной оказалась и сама афганская армия, так что Советской Армии пришлось взять на себя её обязанности по ведению боевых действий в сельской местности.
В результате положение опять стало совершенно безвыходным. Возможно, исходя из предположения, что им будет противостоять лишь ограниченное число повстанцев, взявшихся за оружие по политическим мотивам, оккупанты сами ограничили свою численность до 100.000 человек. В результате они никогда не могли распространить свою власть за пределы городов и основных дорог, да и там нередко чувствовали себя неуверенно. Пытаясь добиться большего, советские войска изгоняли жителей из деревень и нередко оставляли их необитаемыми. Но у них не было сил, достаточных для того, чтобы в дальнейшем контролировать очищенные таким образом территории. Иногда крестьяне возвращались и снова отстраивали свои дома, иногда присоединялись к муджахидинам. Но очень многие — по меньшей мере пятая часть населения — стали беженцами и ушли в основном в Пакистан. Какими бы целями первоначально ни руководствовались Советы, для их достижения они не останавливались и перед геноцидом.
В свою очередь, ни численность муджахидинов, ни их оружие, ни организация не давали им возможности одержать победу над советскими оккупантами. В результате Афганистан оказался в жесточайшем и безнадёжном тупике.
Столкнувшись с экономическим застоем в своей стране и с внешней политикой, которая окончательно зашла в тупик, в марте 1985 г. Политбюро, набравшись смелости, впервые избрало генеральным секретарём самого молодого своего члена. Михаилу Горбачёву тогда было 54 года. Он прибыл из Ставропольского края, плодородного южного региона с казацкими традициями и богатыми крестьянскими хозяйствами. Во время работы на Ставрополье в качестве первого секретаря крайкома партии в семидесятых годах, он поощрял в сельском хозяйстве эксперименты со звеньями, причём даже тогда, когда повсеместно они уже были прекращены из-за страха аппарата, что звенья развалят колхозы. Возможно, даже более важное значение в его подготовке к роли будущего государственного лидера имела учёба в Московском университете в пятидесятых годах, что для советских руководителей было совершенно необычно. Разумеется, юриспруденцию в последние сталинские годы нельзя назвать либеральной по духу, но даже тогда Горбачёв должен был усвоить принципы римского и западного конституционного права, а также основы, на которых зиждется общество, столь отличное от того, что создали его коллеги.
Избрание Горбачёва показало, что Политбюро понимало: страна пребывает в очень серьёзном и продолжительном кризисе, который в будущем угрожал её положению великой державы, равной США. Горбачёва выдвинули те, кто хотел изменить существующую ситуацию или во всяком случае понимал, что медлить с переменами нельзя. Не последнее место среди этих сил занимал КГБ, который в брежневское время менее других крупнейших политических институтов подвергся коррупции. К тому же положение КГБ давало ему возможность лучше всех оценить всю глубину кризиса, в котором оказалась страна. В системе партийной иерархии покровителем и ментором Горбачёва был Андропов, и около года Горбачёв продолжал проводить ту же политику. Он пустил в ход лозунг «ускорение», укрепил трудовую дисциплину и начал заклинать рабочих легендарными подвигами Алексея Стаханова. Горбачёв создал государственную инспекцию контроля качества, Госприёмку, которая имела право отвергать некачественную продукцию и наказывать материально тех, кто был ответствен за это. Он продолжил расследование дел о коррупции, увольнения и преследование по закону коррумпированных чиновников, начал кампанию против «нетрудовых доходов», т.е. доходов, полученных от деятельности вне официальных рабочих мест. Горбачёв резко сократил продажу спиртных напитков и запретил их подачу на разного рода официальных мероприятиях, даже на приёмах. Это полностью противоречило традициям русского гостеприимства и веселья, так что он заработал точное и неодобрительное прозвище «минеральный секретарь».
Таков был, если угодно, первый этап перестройки — плод долгой работы Горбачёва в партийном аппарате и результат его сотрудничества с КГБ. Всё это происходило под приятный аккомпанемент гласности, на этой стадии её отличал лишь новый и более живой стиль подачи информации. Однако и тогда печать, радио и телевидение стали разоблачать коррумпированных чиновников брежневских времён, которые теперь стали называть периодом застоя.
Весной и осенью 1986 г. начались настоящие перемены. Они шли медленно, но не было сомнения, что они действительно начались, причём не только в стиле, но и в самой сущности проводившейся Горбачёвым политики. Трудно сказать, то ли он с самого начала собирался проводить более радикальные изменения, но не мог начать их, пока не ввёл в Политбюро и ЦК поддерживавших его деятелей, то ли действительно изменил свои намерения, когда уже в ходе работы осознал всю глубину кризиса, с которым столкнулась страна. В любом случае, речь теперь шла не об укреплении системы, но о радикальном её реформировании.
Может быть, поворотным моментом стал взрыв Чернобыльской атомной электростанции в апреле 1986 г. Он выявил смертельно опасные недостатки централизованной административно-экономической системы, обладавшей устрашающими техническими возможностями и бывшей при этом совершенно секретной, неряшливой и абсолютно безответственной. Чернобыль продемонстрировал опасности, которые принесла ограниченность гласности, и породил враждебность за границей и панику в самом СССР. Иностранцы были возмущены тем, что о взрыве, угрожавшем здоровью людей, можно было узнать только из зарубежных источников (первыми к повышению уровня радиации привлекли внимание шведы). Советские же граждане осаждали железнодорожные станции, пытаясь убежать от неизвестной опасности. Тысячи людей не могли получить ясного предупреждения об угрозе радиации из советских средств массовой информации. Единственным источником новостей были преувеличенные подчас сообщения западных радиостанций — даже московские власти первое время не получали достоверных сведений об истинном положении вещей.
Если Горбачёв, изучая право, когда-либо проявлял интерес к свободе слова и власти закона, то чернобыльский взрыв не мог не пробудить этот интерес вновь. В его речах вдруг появилась волнующая тема: отсутствие оппозиционной партии обязывает советские власти вести себя особенно честно, быть открытыми критике и самокритике. В июне 1986 г. он встретился с делегацией писателей и заявил им, что они играют важную роль в борьбе, которую при поддержке народа Центральный комитет начал с промежуточным слоем управленцев, государственным и партийным аппаратом, который не хотел расставаться со своими привилегиями. В ответ писатели набросились на цензуру и на загрязнение окружающей среды. Это произошло на IX съезде писателей, который собрался сразу после этой встречи. Тогда же началась реорганизация толстых литературных журналов — в состав редколлегий были введены сторонники как можно более широкой, в духе Твардовского, гласности. 1988 и 1987 гг. стали настоящим праздником запрещённой литературы. До советского читателя наконец-то дошли «Мы» Замятина, «Доктор Живаго» Пастернака, «Жизнь и судьба» Гроссмана. Публикация «Реквиема» Анны Ахматовой, «Детей Арбата» Анатолия Рыбакова и «Белых одежд» Владимира Дудинцева окончательно сорвала завесу полусекретности, которая скрывала реалии жизни при Сталине даже во время хрущёвской «оттепели». Теперь явилась вся правда о том, как Сталин поносил и травил оппозицию, с какой жестокостью проводилась коллективизация сельского хозяйства и какой она вызвала голод, какие были аресты и казни, как депортировались целые народы и во что обошлись во время войны ошибки командования. В 1989 г. был опубликован даже «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына.
Символом новых веяний стало возвращение в декабре 1986 г. академика Сахарова из горьковской ссылки. То письмо, которое он написал в 1970 г. Брежневу, содержало, если можно так выразиться, первый набросок того, что теперь превращалось во второй этап горбачёвской перестройки. В центре её было понятие о союзе партийного руководства с научной и культурной интеллигенцией страны, в том числе и тех, кого ещё совсем недавно проклинали как «диссидентов». После возвращения Сахарова в Москву никто уже не ограничивал его — напротив, он мог свободно высказывать свои мнения по вопросам политики, даже если критиковал Горбачёва и партийное руководство. Его прямота все больше и больше становилась примером для многих других, и вот уже журнал «Огонёк» и газета «Московские новости» стали трибуной подлинных и широких дебатов по всем проблемам, с которыми столкнулось советское общество.
Конечно, эта невиданная до сих пор прямота нравилась далеко не всем тем, кто голосовал в своё время за Горбачёва. Перестройку хотели все, но не обязательно в таких формах, которые она теперь приняла. Но Горбачёв проявил решительность и искусство, устраняя своих оппонентов и переводя их на низшие должности, одновременно продвигая на самый верх своих сторонников. За три с половиной года, прошедшие после его избрания, он убрал из Политбюро всех бывших сотрудников Брежнева — Тихонова, Романова, Кунаева, Алиева и под конец даже Громыко. Одновременно он выдвинул людей Андропова, таких как Егор Лигачёв, Николай Рыжков и Виктор Чебриков, и собственных избранников, вроде Эдуарда Шеварднадзе, который стал министром иностранных дел, и Александра Яковлева, назначенного секретарём по идеологии. Одни из его протеже, Борис Ельцин, был переведён из Свердловска в Москву и поставлен во главе московской парторганизации. Он досаждал Горбачёву своими прямолинейными атаками на привилегии партийного аппарата и коррупцию, царившую там. Ельцин был исключён из Политбюро в октябре 1987 г.