В феврале 1986 г. состоялся XXVII съезд партии. С точки зрения Горбачёва, он собирался слишком рано, чтобы радикально реформировать политическую систему. Для этого он летом 1988 г. созвал партийную конференцию. В первые годы советской власти такие конференции часто собирались для решения важных вопросов в промежутке между съездами. После 1941 г. конференции не созывались. Эта, девятнадцатая по счёту, действительно приняла решения, гораздо более важные, чем любое из утверждённых XXVII съездом. Начался процесс демократизации партии, что прежде всего означало выборы на партийные должности из многих кандидатов при тайном голосовании. Конференция также приняла решение провести всеобъемлющую реформу законодательной власти. Высшим законодательным собранием должен стать Съезд народных депутатов. Депутаты избираются всенародным голосованием, в количестве 2250 человек, отчасти от территориальных образований, отчасти от национально-этнических, отчасти от общественных организаций — Коммунистической партии, комсомола, профсоюзов, Комитета советских женщин, Академии наук и творческих союзов. Допускалось, но не было обязательным выдвижение нескольких кандидатов: если таковые имелись, им гарантировалось право проведения дискуссий по конкурирующим программам. Съезду народных депутатов было поручено избрать главу государства, Президента Советского Союза (этот пост был, естественно, предназначен для генерального секретаря Коммунистической партии) и новый Верховный совет из 450 членов, которому Съезд делегировал свои обязанности по рутинной законодательной работе.
Это запутанное государственное устройство должно было дать власти Горбачёва некую легитимность, источником которой был сам народ, и в то же время нешуточно ослабить политическую власть неономенклатурной элиты. Таким образом, двойное устройство новых законодательных собраний в некоторой степени сковывало их работоспособность, а задачи перед ними стояли огромные. Второй этап перестройки означал самые радикальные перемены во всех сферах жизни советского общества, что прежде всего относилось к установлению власти закона. XIX партийная конференция провозгласила «верховенство закона во всех сферах жизни общества». В принятом ею постановлении говорилось о том, что «первостепенное внимание необходимо уделить правовой защите личности, упрочить гарантии осуществления политических, экономических, социальных прав и свобод советских граждан». Советское государство уже провозгласило свою приверженность принципам Декларации прав человека ООН и начало с того, что освободило большинство «узников совести» в течение 1987 г. Оно также создало свою Комиссию по правам человека, во главе которой встал политолог-реформатор Фёдор Бурлацкий. Теперь были приняты законы, защищавшие граждан от произвольного ареста, гарантировавшие неприкосновенность жилища и частной корреспонденции, свободу слова и печати, право получать информацию и создавать любые добровольные ассоциации граждан, включая те, что преследуют политические и экономические цели. Следовало также реформировать судебную процедуру, чтобы добиться независимости судов от властей и обеспечить гражданам эффективную защиту в ходе следствия и суда.
Другой важной инициативой партии, предпринятой в это время, было восстановление дружеских отношений с Русской Православной церковью и другими конфессиями. В апреле 1968 г. Горбачёв принял патриарха Пимена и пятерых высших иерархов церкви. В беседе с ними он заявил, что верующие являются советскими гражданами и патриотами и имеют полное право исповедовать свою веру так, как они хотят. Горбачёв хотел превратить в лояльных граждан СССР как можно большее число недовольных людей и одновременно попытаться с другой стороны подойти к не поддающимся лечению застарелым духовным проблемам советского общества. В результате в сентябре 1990 г. были отменены драконовские законы 1918 и 1929 гг. и принято новое законодательство, регулирующее взаимоотношения церкви и государства. Оно гарантировало свободу совести и вероисповедания и отменяло большинство запретов на религиозную деятельность. Таким образом, верующие снова получили право проводить процессии и похороны, создавать фонды, заниматься благотворительной и просветительской деятельностью, т.е., говоря коротко, свидетельствовать о своей вере не только во время церковной службы. Священнослужители снова стали руководителями религиозных ассоциаций и приходов, которые теперь получили право на собственность. Словом, религиозные организации всех типов могли теперь занять в обществе подобающее им место, которого они были лишены на протяжении жизни двух поколений. Но перерыв был настолько долгим и так велик был ущерб, нанесённый атеистической властью, что поневоле закрадывались сомнения, смогут ли эти конфессии, и прежде всего крупнейшая из них Русская Православная церковь, соответствовать возрождающейся духовности меняющегося общества.
В области внешней политики второй этап перестройки ознаменовался отходом от идеологических догм и отказом от опоры на голую вооружённую силу. Столь радикальной переоценке ценностей, несомненно, много способствовали и рост стоимости вооружений, и угроза ядерной войны, и не признающий государственных границ экологический кризис. «Новое мышление» Горбачёва совершенно недвусмысленно принижало значение классовой борьбы и отдавало предпочтение «общечеловеческим ценностям», «миру без насилия и войн», «диалогу и сотрудничеству ради развития и сохранения мировой цивилизации», движению к «новому мировому порядку». Выполняя эти задачи, СССР в течение 1988–89 гг. поэтапно выводил войска из Афганистана и, таким образом, прекратил эту разорительную и позорную войну. Было достигнуто соглашение с США о сокращении стратегических и обычных вооружений и уничтожении ракет среднего радиуса действия. Варшавский договор был распущен. В ноябре 1990 г. Советский Союз подписал Парижскую хартию, где провозглашалось окончание эры разделения и конфронтации в Европе. Подписавшие Парижскую хартию стороны брали на себя обязательство строить, укреплять и защищать демократию, защищать права человека и создавать свободную рыночную экономику. Это соглашение делало Советский Союз действительно полноправным членом международного сообщества — ранее он рассматривался как нежелательная и почти обособленная его часть.
Все эти изменения означали, что партия по каплям выдавливала из себя примат классовой борьбы и строительства социализма. На их место приходили «общечеловеческие ценности», власть закона и мир во всём мире. Время от времени сам Горбачёв совершенно недвусмысленно отбрасывал старые догмы. Так, во время поездки в Сибирь в 1988 г. он столкнулся с очень серьёзным юношей, который стал приставать к нему с вопросом: «На какой стадии социализма мы сейчас находимся?». Горбачёв в ответ пошутил, что все вы, мол, только об одном и думаете, молодой же человек, а в голове одни стадии. Эта реплика у окружающих вызвала взрыв смеха. «Я думаю, — продолжил Горбачёв, — что мы находимся на той стадии перестройки, которую создали. На этой стадии мы и находимся».
Столь весёлый по форме отказ от ясных целей не мог не настораживать старых членов партии, которых вообще тревожили многие аспекты второго этапа перестройки. Юрий Бондарев, секретарь Союза писателей РСФСР, сравнивал перестройку с самолётом, который взлетел, но не знает, где находится место его посадки. И действительно, понятие о расположении этого «места посадки» было слишком общим. Фёдор Бурлацкий, например, говорил, что у социализма есть одна простая и ясная цель: благосостояние и культура трудящихся. Все же прочее — промышленность и социализация — являются лишь средствами для достижения этой цели. Даже в ленинских работах теперь нельзя было найти готовых рецептов. Неясные рекомендации «Государства и революции», как мы уже имели возможность убедиться, не содержали чёткого плана построения социалистического общества. Но Ленин по крайней мере очень остро ощущал поступательный ход истории, и если уж он шёл на компромисс, то совершенно ясно сознавал, что делает. Симптоматично, что самый главный компромисс ленинской политики, а именно введённый в 1921 г. НЭП, Горбачёв теперь считал идеалом. Он упрямо игнорировал тот факт, что Ленин в качестве противовеса сделанным уступкам ужесточил политическую систему.
В результате перестройки в Советском Союзе возник неведомый там до сих пор вариант социализма — отныне отличительными его чертами стали плюрализм и готовность заимствовать чужой опыт. Термины, которые употреблялись в ходе развернувшейся в СССР дискуссии, — децентрализация, народное представительство, свобода слова, доступ к информации — скорее напоминали о Джоне Стюарте Милле[30], чем о Карле Марксе. Это лишний раз доказывает, что марксизм тоже был отпрыском (правда, незаконнорождённым) буржуазного либерализма. Философ А. Ципко заявил, что единственный способ уберечь марксизм от рецидивов сталинизма — это возвращение к его истокам. Главенство закона — утверждал Ципко — является наследием буржуазной культуры, там же родилось и понятие свободы совести. Вадим Медведев, возглавлявший Идеологическую комиссию ЦК, отказывался с порога отметать накопленный капитализмом опыт и советовал вместо этого серьёзно изучать опыт современной социал-демократии по защите социальных и демократических завоеваний трудящихся.
Всё это не было лишь словесной мишурой, предназначенной для того, чтобы сорвать аплодисменты на Западе. Горбачёв и Шеварднадзе действительно готовы были воплотить в жизнь эти заявления, там, где это действительно имело значение, — в странах Варшавского договора. Они поняли: заставлять народы этих стран жить в системе, которую они ненавидят, неразумно — это не укрепляет безопасность СССР, но, напротив, угрожает ей. Распространение на эти страны гласности и перестройки вызвало бы там начало серьёзных политических перемен. Не столько говоря об этом прямо, сколько, скорее, не говоря многого, советские лидеры дали понять, что не будут иметь ничего против подобных перемен.